Куколка

Через час Бэлль всерьез стала подумывать о том, чтобы вернуть Бернару его сто франков, поблагодарить за ужин и удалиться. Она изо всех сил старалась его возбудить, но ничто — ни поглаживания, ни облизывания, ни посасывание — не срабатывало. Его член оставался таким же вялым, а сам Бернар — таким же молчаливым.

От плотного ужина и вина, которое они пили, а потом от шампанского, которое Гарсия заказал в номер, Бэлль хотелось спать, однако без одежды и одеяла ей было холодно. Наконец она вынуждена была признать, что не сможет заставить его член встать. Девушка села на кровать и прижала Бернара к своей груди, чтобы убаюкать его и признать свое поражение.

Но внезапно он стал сосать ее грудь, как голодный младенец, и когда Бэлль скользнула рукой вниз к его пенису, она с удивлением обнаружила, что он напрягся. Бернар застонал, когда она коснулась его члена, и еще сильнее впился в сосок. Бэлль настолько воодушевилась, что сжала его член крепче. Она подумала, что есть что-то нездоровое в том, что он возбуждается, только если одновременно сосет грудь и мастурбирует, но вздохнула с облегчением, наконец узнав секрет того, как его расшевелить.

Бернар кончил через несколько минут и только тогда вновь обрел дар речи и назвал ее «няня». Когда Бэлль взглянула на него, в глазах мужчины стояли слезы.

Через десять минут он уже крепко спал, прижимаясь лицом к ее груди. Интересно, кем была эта няня? И сколько Бернару было лет, когда у него был подобный опыт? У Бэлль возникло подозрение, что у него никогда не было нормального секса. Она жалела, что не поинтересовалась у него раньше, есть ли у него жена и дети. Она не знала о нем ничего.

Бэлль дождалась четверти первого, выбралась из постели и оделась. Она написала Бернару коротенькую записку, в которой поблагодарила за прекрасный вечер, и оставила ее на подушке. И тихонько вышла из номера.

Сейчас дежурил другой швейцар, не тот, что провожал ее к столику и открывал им двери, когда они вернулись из театра. Если ему и показалось странным, что женщина уезжает домой в одиночестве и так поздно, то виду он не подал. Швейцар помог ей сесть в экипаж и благодарно улыбнулся, когда она вручила ему чаевые — Бэлль решила, что для него это обычное дело.

Когда экипаж катился по пустынным улочкам, Бэлль чувствовала себя счастливой. За одну ночь она заработала больше, чем большинство женщин зарабатывают за месяц, вкусно поужинала, сходила в театр и к тому же дала Бернару то, чего он хотел. Порядочные люди могут счесть такие мысли отвратительными и греховными, но ей было наплевать на их мнение. Что касается Бэлль, она считала, что помочь не вполне адекватному человеку решить его сексуальные проблемы — дело, достойное уважения.

Глава двадцать восьмая

Январь плавно перетек в февраль, потом наступил март. Бэлль продолжала жить в гостинице «Мирабо» и зарабатывать сто франков за каждое свидание, которое ей устраивал Паскаль.

Она переехала в номер побольше, более солнечный, расположенный на первом этаже, с крошечным кованым балкончиком, выходящим в сад. Девушка купила одежду, шляпки и обувь, выучила достаточное количество французских слов, чтобы поддерживать простой разговор, и легко ориентировалась в Париже, как будто здесь родилась.

Возможно, Габриэль Эррисон догадывалась, чем ее английская гостья зарабатывает себе на жизнь, но это, казалось, не имело для нее значения. Если она уже не спала, когда Бэлль возвращалась по утрам, она всегда делала ей кофе с парой круассанов, даже если для завтрака было еще слишком рано. Еще Габриэль предложила стирать ее вещи, и Бэлль в знак благодарности каждую неделю покупала ей цветы. Хозяйка была не из болтливых — улыбка и пара слов, но по этим скупым словам Бэлль чувствовала, что она нравится этой женщине.

Бэлль очень интересовала личность хозяйки. Она чувствовала, что здесь кроется какая-то тайна — Габриэль упомянула, что картины, висящие в вестибюле, написаны ее ныне покойным другом. Бэлль была уверена, что они были любовниками — глаза Габриэль всегда застилало поволокой, когда она смотрела на эти полотна. Девушка надеялась, что однажды Габриэль расскажет ей о своем таинственном возлюбленном.

Бэлль встречалась с мужчинами три-четыре раза в неделю. Редко это были свидания с постояльцами «Ритца»; у Паскаля были связи в различных кругах. Но где бы ни проходила встреча — в другой гостинице, в ресторане или даже у господина дома, — все клиенты были очень богатыми и, по-видимому, влиятельными.

Девушка решила, что Бернар, ее первый клиент, был со странностями, но на самом деле бóльшая часть мужчин, с которыми сводил ее Паскаль, имели какие-то причуды, и чаще они были еще более необычными, чем у Бернара. У Бэлль был клиент, который просил ее прохаживаться обнаженной в свете луны, а сам в это время мастурбировал; еще один любил, когда его шлепали тапкой. Была парочка клиентов, которые обожали грубый секс, но, к счастью, они не успевали сделать ей по-настоящему больно. Еще один любил, когда им командуют, когда его бранят за непослушание. Был даже такой, который обожал играть в наездников. Он становился на четвереньки, а Бэлль должна была голой скакать у него на спине. Казалось, по меньшей мере половина ее клиентов не способна заниматься обычным сексом.

Бэлль вспоминала, как Этьен советовал ей пытаться полюбить своих клиентов. Задача непростая, но она ко многим испытывала неподдельный интерес, поскольку все мужчины были умными. Ей всегда удавалось вести себя так, как будто каждый из них был особенным. Бэлль преуспела в этом, потому что многие просили о последующих встречах и договаривались с Паскалем увидеться с ней еще раз.

Почти каждый день Бэлль считала заработанные франки. Сейчас у нее было достаточно денег, чтобы отправиться домой, но она чувствовала, что должна заработать еще, чтобы вернуться с триумфом, гордой победительницей с хорошим начальным капиталом, и открыть шляпный магазинчик. Она не хотела зависеть от мамы и Мог.

Бэлль мечтала о том, как войдет в родную кухню и увидит Мог. Она как наяву слышала радостные крики и чувствовала, как ее обнимают родные руки. Сложнее было представить реакцию матери: она, разумеется, обрадуется, что ее дочь вернулась домой, но Энни никогда не проявляла своих чувств, не демонстрировала любовь.

Потом Бэлль вспоминала о Джимми. Наверное, он уже женат, по крайней мере имеет подружку, но Бэлль была уверена, что он захочет с ней повидаться, хотя бы ради прошлого, поэтому с нетерпением ждала встречи с ним.

Тем не менее, как бы она ни мечтала вернуться домой, как бы ей этого ни хотелось, девушка прекрасно понимала, что никогда не сможет наслаждаться там такой свободой, как в Париже. Бэлль иногда разговаривала с англичанами, которых встречала в кафе на Монмартре и Сен-Жермен, и те уверяли, что больше всего в Париже им нравится отсутствие высокомерия и ощущение праздника. Бэлль и сама заметила, что парижане не слишком-то обращают внимание на происхождение; они полагают, что художники, поэты, писатели и музыканты так же необходимы обществу, как врачи и адвокаты. Ее никогда не спрашивали, чем она зарабатывает себе на жизнь, и хотя она подозревала: большинство из тех, с кем она познакомилась, догадывались, что у нее есть собственный источник дохода, Бэлль была абсолютно уверена, что, если бы она призналась, что работает танцовщицей или актрисой, о ней не стали бы думать хуже. Дома такое было бы невозможно.

К тому же в Париже Бэлль редко чувствовала себя одинокой. Девушка болтала с другими постояльцами, большинство из которых приезжали в Париж максимум на пару дней. Она познакомилась с завсегдатаями кафе, где часто обедала и пила кофе. В довершение ко всему она чудесно проводила время со своими клиентами, ходила в «Мулен Руж», театры и оперу. Она побывала во многих роскошных парижских ресторанах, танцевала в ночных клубах, проводила ночи в шикарных гостиницах и великолепных домах. Будет непросто вернуться к прежней жизни, когда ей будут указывать, что делать, когда все вокруг в Севен-Дайлс будут с любопытством глядеть на нее, потому что ее так долго не было дома.