Правосудие в Калиновке

На закуску он поведал мне, что, по его сведениям, первоначально в качестве расходного материала на островах в Лимане использовали бомжей, представителей украинского варианта индийской касты неприкасаемых, образовавшейся одновременно с обретением независимости. Благо, бездомные сами летели в сети со всех областей страны, привлекаемые относительно мягким приморским климатом и обилием туристов, открывавшим широкие возможности в попрошайническом ремесле. Впоследствии, когда бомжи как дичь приелись, но ни в коем случае не перевелись (о том, чтобы их ряды регулярно пополнялись, денно и нощно заботилось укомплектованное олигархами правительство), меню стали разнообразить другими представителями рода Homo sapiens. Нет, правда, какой интерес забирать жизнь у тех, кто так и так за ее бортом?

— По-твоему, Ольга понадобилась им, как какая-то косуля?

— Этого я не скажу, детьми клянусь, — божился Афян, утирая пот, кативший градом. — Леонид Львович не тот человек, чтоб ему лишние вопросы задавать. И потом, я там, на базе, и не был никогда, кто меня туда позовет? Да мне и не надо…

Он умолк. Мне тоже расхотелось разговаривать, а о чем? С полчаса ехали по ровной, как стол равнине, горы синели далеко позади. Машин попадалось мало, места оставались безлюдными. Монотонность, с какой мы двигались, начала постепенно сказываться на мне. Веки налились свинцом. Осторожно, так, чтобы не заметил доктор, левой рукой ущипнул себя за бедро, выкрутил, рассчитывая, что боль хоть немного взбодрит. Снова подумал о кофе, за чашку которого дорого бы дал сейчас. Представил, как булькает на кухне нашей квартиры кофеварка «Мулинекс», подарок жены и дочери на прошлый Новый год, а Света в любимом розовом халате стоит ко мне спиной у плиты, колдует над завтраком для меня и Юльки. «Света», захотелось сказать мне, и я потянул к ней руки из темноты, обступившей меня, чтобы обнять за плечи, как я это часто делал по утрам.

— Светочка…

Потом я подумал, наша квартира сейчас пуста, разве что ее электронные обитатели имитируют былую жизнь, надрывая тишину то трелями, то иллюзиями человеческих голосов из динамиков автоответчика. Вздрогнув, покосился на Афяна, но он смотрел прямо перед собой.

Вскоре начался затяжной подъем, по которому далеко впереди и выше еле полз отечественный автопоезд. Даже издали было слышно, как надрывается его тщедушный мотор. Я подумал, что догоню грузовик до того, как он успеет вскарабкаться на возвышенность. Так и произошло. Минут через пять — семь мы уже плелись в хвосте битого жизнью «КамАЗа», волочившего за собой раздолбанный тентованный прицеп, с откидного заднего борта которого еле проступали цифры и буквы номера: 38 39 КХВ. Грузовик, двигатель которого ревел на всю округу, оставлял за собой такой густой и черный шлейф, будто был каким-нибудь подбитым американским бомбардировщиком из фильма о Второй мировой войне. Афян пару раз чихнул. У меня тоже защипало в носу. Пришлось поднять окно, но это мало что дало. Пару раз я порывался обогнать автопоезд, пока мы совсем не задохнулись, но, в конце концов, отказался от этой затеи. Дорога была узкой и изобиловала закрытыми виражами, а «Уазик» при всей своей проходимости, далеко не гоночная машина, сам тихоходный, как этажерка, на которой летал настоящий «Красный барон».

Отпустив автопоезд вперед, я решил, что разделаюсь с ним на спуске. Прошло, должно быть, четверть часа, прежде чем дорога выкарабкалась на плато, лишенное растительности, будто макушка Фантомаса. Какой-то шутник из прошлого зачем-то соорудил здесь кольцевую развилку вместо обыкновенного перекрестка. Если когда-то движение тут и было оживленным, эти времена остались позади, судя по траве, кое-где пробивавшейся через трещины в асфальте. В правой части кольца у обочины стояла легковая машина, от одного ее вида у меня пересохло во рту. Это была ВАЗовская «классика», пятая модель, если точнее, с выкрашенными синей краской дверцами и красно-синими плафонами на крыше. Людей у машины не было, я предположил, милиционеры прячутся от непогоды в салоне, на возвышенности моросил мелкий дождик. Принесшая его одинокая тучка заслонила Солнце, словно приклеившись к макушке холма. Дальше, насколько хватало глаз, было солнечно. Сразу за кольцом начинался спуск, а местность превращалась в лист исполинского шифера, уложенного поперек трассы под уклон. Развилка, на которой мы очутились, успела, как следует промокнуть. Из-под шин грузовика полетели брызги, когда он пошел по кольцу, фыркая и помигивая круглым, расположенным над левым брызговиком поворотником. Я решил — и дождь, и этот грузовик — нам только на руку. Милиционерам улыбается гулять под дождем не больше других людей, а если кого все же и остановят, то скорее, грузовик, нежели карету скорой помощи. Сбросив скорость, я обернулся к Афяну:

— Ваши?!

Он неуверенно кивнул:

— Из Калиновки, похоже…

— Тормознут, придумаешь что-нибудь убедительное. Не поверят — первая пуля твоя. Обещаю.

Он проникся, судя по физиономии. Я же возблагодарил судьбу, что не пожадничал на три упаковки влажных салфеток, которые обнаружил в бардачке. Афян перевел их все до единой, по пути прикладывая к синякам и ссадинам на лице, оставленным моими кулаками. Естественно, целиком устранить повреждения не удалось, и все же, в относительный порядок он себя привел. Правда, для этого пришлось перерезать клейкую ленту, связывавшую доктору руки, но, что-то подсказывало мне: это решение было верным. Да и в бутылку он не полезет, думал я, по крайней мере, пока у меня под рукой пистолет…

— Если поинтересуются насчет лица, тоже что-нибудь изобретешь, — спохватился я. — Скажешь, мол, в сарае крышу чинил… Есть у тебя сарай?

Артур Павлович ответил кивком.

— Вот и договорились. И, кстати, не вздумай вылезать из машины, — добавил я. — Ни под каким предлогом. Сразу убью.

До «классики» оставалось метров десять. Я уж начал надеяться, мы сумеем проскочить мимо них, когда водительская дверь с надписью «МIЛIЦIЯ» распахнулась, выпустив наружу сотрудника этой глубокоуважаемой организации. Мы к тому времени приблизились достаточно, чтобы разглядеть его во всей красе. На вид молодчику было до тридцати, в меру пузатое туловище на коротких ногах от пони, розовощекое и одновременно хмурое, неулыбчивое лицо, маленькие глазки, изучающие грузовик, как личную собственность. Ко мне пришла уверенность, что «КамАЗ» будет немедленно остановлен. Его водитель тоже почувствовал нечто подобное, сбросил скорость, и теперь не ехал, полз. Он не ошибся, в следующее мгновение милиционер (кажется, у него на погонах были сержантские лычки) воздел полосатую палку с такой яростью, будто хотел прогнать приклеившуюся к плато тучу, одновременно левой сунув в рот свисток. Трель вышла на удивление звонкой, хлестнула по нервам кнутом. Грохоча дощатыми бортами, «КамАЗ» миновал милиционера и выехал на гравий обочины. Мордатый сержант круто повернулся через правое плечо, зашагал к голове автопоезда, откуда уже выпрыгнул шофер с какими-то растрепанными бумажками в руках. У меня слегка отлегло от души, однако облегчение длилось недолго. Правая пассажирская дверца патрульной машины распахнулась, появился второй милиционер, худой, как жердь прапорщик с лицом, которое я бы назвал изможденным и, одновременно, сосредоточенным. Ему, вероятно, было за сорок, худоба и совершенно седые, коротко остриженные волосы прибавляли ему еще лет пять — семь. Поскольку его напарник занялся остановленным грузовиком, мы с прапорщиком остались на кольце, будто боксеры на ринге после удара гонга. Прекрати на него пялиться, сказал я себе, вспомнив чей-то совет не таращиться на стражей правопорядка, иначе обязательно остановят. С другой стороны, отворачиваться тоже было нелепо, более того, невежливо. Кроме нас кругом не было не души.

— Черт, — выругался я, когда он показал своим жезлом на обочину. Я свернул, как он велел, но не спешил глушить двигатель.

— Знаешь его? — успел спросить Афяна, пока прапорщик шагал к нам, осторожно огибая лужи. Судя по его поведению, милиция пока не забила тревогу, уже, хотя бы что-то.