Страница 3 из 14
Это решение подтолкнуло Йозефа к действию. Разгладив блокнот, он принялся писать.
Фройляйн Лили Икс
Фройляйн Лили Икс, на вид лет двадцати с небольшим, в хорошей физической форме. О ее предыдущей жизни ничего не известно. Руки ухожены, черты изящны, что указывает на происхождение из высших слоев общества. Ее обнаружили неодетой на голой земле близ Наррентурма (27 августа 1899 года). Трудно установить, сколько она там пролежала, но, вероятно, не более суток, ибо, как известно, Башня дураков – любимое место встречи школяров, собирающихся здесь, чтобы кидать камни в громоотвод. Состояние Лили, когда мальчишки наткнулись на нее, было таково, что они сочли ее мертвой.
Первичный осмотр выявил необычайно медленный сердечный ритм и едва различимое дыхание. Судя по всему, она не осознает ни себя, ни окружающих, а также не откликается на внешний мир, не замечает хода времени. Глаза у нее открыты, но тоже не реагируют на возбудители. Кожа и слизистые на вид в норме. Все зубы на месте, здоровы. Голова пациентки грубо выбрита. Есть сильные ушибы за ушами и вокруг левого глаза. Два поверхностных надреза на горле, близко друг от друга, возможно – маленьким карманным ножом. Также имеются ушибы предплечий и запястий, частично скрывающие цепочку чернильных знаков на левой руке; знаки, похоже, несводимые. Также я обнаружил ушибы на внутренней поверхности бедер и на ягодицах, но никаких признаков недавнего сексуального насилия. На левой и правой лопатках ссадины – судя по ним, пациентку волокли по земле за ноги. Пациентка оставалась в неподвижности три дня и за это время ничего не ела и не принимала внутрь жидкостей, не считая нескольких капель воды, влитых между ее губ из ложки.
Йозеф отложил ручку: вспоминать миг перемены ему не хотелось. Вместо этого, он отправился на кухню – его вел нос, учуявший поживу в виде свежих шлишкес[5].
Расслабленный, едва ли не schlampig[6] режим, в каком дом жил в Матильдино отсутствие, сам по себе был отпуском. Сидеть на табурете и смотреть, как трут и рубят, взбивают и смешивают, поливают жиром и снимают пробу, – все это переносило его в детство, когда бабушка взялась править отцовым домом, а Гудрун еще и знала столько старых венгерских рецептов. Дождавшись, когда она отвернется, он тайком прибрал к рукам теплый вареник, покрытый сахаром и спекшимися хлебными крошками.
– Не трогайте, – сказала Гудрун, даже не глядя через плечо, устрашающим голосом, когда-то предназначенным для детской. – Они все посчитаны. – Йозеф не отозвался. У старой няни были свои жесткие правила: с набитым ртом не разговаривают. Не спрашивая, она принесла ему кофе. – Я сварила пациентке супу.
– Вряд ли она станет его есть.
– Станет, если я ее покормлю. – Гудрун воздвиглась рядом с ним, руки в боки, глаза горят.
– Толку запихивать ей еду в рот, если она глотать не может…
Гудрун фыркнула:
– Не может? Не хочет. Удивительно, что вы с ней все еще возитесь, после сегодняшнего-то, поутру. Злыдня она, вот что. Девушку потребно выдрать хорошенько. Да запереть накрепко.
Йозеф пропустил ее колкость мимо ушей.
– Побудет в своей комнате еще несколько дней. Я пришел к выводу, что мы слишком рано привели ее вниз.
– А я пришла к выводу, что она комедию ломает, прикидывается мертвой. Попомните мои слова: она тот еще фрукт. Может, дожидается, пока вы отвлечетесь, да и запустит своих подельников, чтоб забрали все серебро и нас тут всех поубивали прямо в постелях. Вена уж не та, что прежде, в городе полно чужаков. Говорила я вам как есть: беду в дом несете. А вы слушали? Нет. Я права? Права. А хозяйка что скажет, а? Фрау доктор Бройер не захочет, чтоб ее благовоспитанные дочки жили рядом с девкой, которая, может, получила свое…
– На девушку жестоко напали, – проговорил Йозеф, пытаясь прервать ее излияния.
Гудрун отодвинула тарелку с варениками подальше.
– А голос на меня повышать незачем.
Йозеф почти готов был запретить насильственное кормление и поспешно ретироваться, но тут ввалился Беньямин – приволок корзину, с горкой наполненную овощами, и отвлек Гудрун: та излила свое скверное настроение на его грязные сапоги. Юноша ухмыльнулся, не обращая внимания на угрозы.
– Как она, герр доктор?
– И ты мне пол будешь скрести, покуда с него кормиться не сгодится, – завершила Гудрун и добавила: – Да ну ее. Лучше б о здоровье кота пекся. Если бедняжка еще жив.
Глаза у нее сверкали. Йозеф вспомнил, что кот ей никогда не нравился. Он поставил пустую чашку и кивнул Гудрун, нависшей над ним с кофейником.
– Спасибо. – Не в его привычках было обсуждать пациентов, но Беньямин явил расторопность, принеся девушку… Лили… сюда, и тем заслужил право знать. – Физически ей гораздо лучше. Ушибы…
– Я ему сказала уже, что синяки сходят, – вставила Гудрун. – Почти прошли благодаря мне. И жуткие порезы на шее более-менее затянулись. – Тут она фыркнула. – А те чернильные надписи на руке я вывести не могу, как ни терла.
– Это татуировки, – пробормотал Беньямин, закатывая глаза. – Скажите ей, герр доктор. Она меня не слушает. – Он вызывающе глянул на Гудрун. – Татуировки. Они не сойдут.
– Татуировки – у матросов, – презрительно отозвалась Гудрун. – И на то есть причины, о которых я рассуждать не собираюсь. Но не у молоденькой же девушки на руке.
– Может, это для красоты, – рискнул предположить Йозеф. – Люди украшают свое тело татуировками с начала времен. Раньше прокалывали кожу палочками и заостренными костями. Могу представить, насколько это болезненно, но знаю, что в Нью-Йорке теперь изобрели татуировочную машину.
– Все равно больно, должно быть. – Беньямин поморщился, расшнуровывая преступные сапоги.
– Левит 19, стих 28, – огласила Гудрун. – «Ради умершего не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен. Я Господь Бог ваш».
Мужчины переглянулись, но промолчали. По этим отметинам Йозеф утвердился в мысли, что Беньямин прав в своих подозрениях: еврейкой Лили быть не могла. Ныне это имело значение, ибо с Веной вновь случился припадок антисемитизма, какие бывали и прежде, – насмешки и подначивания, а время от времени и стычки, ничего нового. На сей раз Йозеф заподозрил, что подогревал волнения бургомистр Люгер7 – в своих политических целях, а скверно образованные римско-католические священники, как водится, лишь усугубили положение, пылкой своей фантазией расписывая вековые басни о ритуальных убийствах, в том числе о принесении в жертву христианских младенцев. А тут еще кровавый навет на Хилснера в Богемии. Сходство между состоянием тела Анежки Грузовой8 – горло перерезано, одежды разодраны – и Лили подтолкнули юношу действовать прытко, чтобы избежать расправы над еврейской общиной. К счастью, девушку нашел младший брат Беньямина с приятелем, и уже через час ее надежно спрятали в почтенном доме Бройеров. Беньямина за столь пристальное внимание к их ночным разговорам следовало похвалить.
– Так или иначе, – продолжила Гудрун, втыкая нож в сердце капустного кочана, – какая уважающая себя женщина захочет себе строчки и циферки на запястье вместо миленького браслета? Какая ни есть, а на дикарку эта девчонка не похожа.
– Лили, – вымолвил Бройер, – я решил, что нам следует называть ее Лили.
– Лили, – отозвался эхом Беньямин, смакуя слово. – Лили. Так Лили оправилась после утреннего? Как ее умственное состояние?
– Да без разницы, – сказала Гудрун. – Как поступим с супом?
Джозеф поднялся.
– Отнесу ей.
4
И розы, и лилии, солнца сиянье // Во мне вы будили любви мечтанье (нем.), пер. В. Аргамакова.
5
Венгерское блюдо, разновидность картофельных вареников.
6
Неряшливый, небрежный (нем).