Гретель и тьма

Беньямин с трудом сглотнул. Либо женщина спятила, либо в темных переулках этого города творятся невообразимые ужасы. Хуго перехватил его взгляд.

– Геенна, – проговорил он тихо. – Ад. Шеол. Аид.

Беньямин кивнул. Ему хотелось выпить, но все кружки и стаканы опустели. Нет, ему хотелось убраться отсюда прочь. Не говоря больше ни слова, он встал и побрел к двери, заваливаясь на столы и спотыкаясь о стулья, а в спину ему летели проклятья и улюлюканье.

У самого выхода ему на плечо опустилась чья-та рука. Беньямин вырвался, крутнулся и вскинул кулаки. Размеры приставалы сводили на нет какие бы то ни было помыслы об успешной драке, но кулаки Беньямин все равно не опустил. В двух шагах позади здоровяка, укрытый его тенью, прятался тот же востролицый субъект с длинным носом. За пределами кабацкого света он походил на хорька, но стоило ему выступить вперед, как его влиятельность стала очевидна. Он махнул тощими пальцами на Беньяминовы сдвинутые кулаки.

– Вот это лишнее.

– Что вам надо? – спросил Беньямин, быстро трезвея. – Денег у меня нет.

– Судя по вашему состоянию, все, что у вас было, вы отольете в ближайшую канаву. – Востролицый приблизился настолько, что Беньямин учуял мятный запах в его дыхании, лишь слегка прикрывавший вонь жареной рыбы. Костлявый палец метнулся вперед и ткнул его в грудину. – С нехорошей компанией водитесь, Беньямин. Не подумайте, будто я не знаю, что у вас на уме. – Палец ткнул его еще раз. – Ваш жирный дружок-баламут воображает, что все знает, но я вам вот что скажу: что бы ни происходило в этом городе – я об этом слышу. Что бы ни происходило. Я пригляжу за вами, юноша. Идите домой, если не желаете трезветь за решеткой.

– Вы из полиции, – сказал Беньямин, лишь теперь восприняв серый мундир здоровяка, его бляху с гранатой на ней. – Но я ничего такого не сделал.

– Со свиньями якшаться – только замараться. Мой вам совет: держитесь подальше от Бессера и ему подобных.

– Слушаюсь, сударь. – Беньямин заметил эту подчеркнутость «свиней», но голос намеренно не повысил и вел себя как благоразумный. Потянулся к дверной ручке. – Отправлюсь прямиком домой, сударь.

– Передавайте привет герру доктору Бройеру.

Глянув назад, Беньямин увидел, что переполненный кабак уже поглотил обоих. Он направился по лабиринту переулков, раздумывая, что они могут знать о Лили, – если вообще что-нибудь знают о ней. Через несколько сотен ярдов он дошел до фонаря, под которым видел уличных шлюх с клоунскими лицами. Они все еще рвались работать, но, к его изумлению, когда он проходил мимо, обе резко отвернулись. Только что он шагал прямо, глядя на мягкие огни Старого города, и хотел поскорее домой – и вот уж лежит на сырой брусчатке, лицом к Семи сестрам в высоких небесах. Накатила боль – буйная, как понесшая ломовая лошадь. Он застонал, потянулся к ушибленному черепу, но это движение пресек здоровенный сапог, припечатавший ему запястье. Беньямин завизжал.

– Не суй свой нос в то, что тебя не касается. – Голос исходил, казалось, очень издалека, и его сопровождал отчетливый запах турецкого табака. – Клубы для господ – не для тебя и не для твоего чина. Равно как и тамошние женщины. Понял?

– Да-а. – Человек отпустил его запястье, и по ребрам ему ударило чем-то – Беньямину показалось, кувалдой. Он перекатился на бок, пытаясь увернуться. Следующий удар, безошибочно нацеленный по почкам, пришелся сбоку спины, между ребрами и бедренной костью. В воздухе расцвели черные хризантемы, и Беньямин почувствовал, что падает в глубокую пропасть. В сознание его вернули маленькие руки, шарившие у него по карманам.

– Забирай пальто, – шептал голос у него над ухом. – Хорошая ткань. Продать такое – раз плюнуть.

– Пшли прочь. – Беньямин с трудом встал на колени и отпихнул их. – Херовы шлюхи старые.

– Херов забулдыга, – прилетел грубый ответ, Беньямин согнулся пополам, и его вырвало.

Стиснув зубы, он наконец поднялся на ноги. Карманы его, как и желудок, теперь были пусты: забрали все до последнего геллера, выданного доктором, авторучку и даже несвежий носовой платок.

Четыре

Стою за дверью и слушаю, как Эльке жалуется папе на мое непослушание. Ну и врунья же она. Не воровала я никакого пирога. И слов плохих не говорила, и руку ей не царапала.

– Да, да, – говорит папа голосом, который означает нет. – Я понимаю, насколько вам все это непросто, но стоит учесть…

Эльке перебивает его:

– Печальное случается со многими детьми. Девочке все равно нужна дисциплина.

– Это уж мне решать. – Молчание. Затем он говорит: – Что-нибудь еще? – Понятно, что ему хочется уйти, но Эльке не закончила. Она как мой заводной морячок. Заведешь его – и он будет колотить в свой барабанчик; и ничто не могло его остановить – пока Грет на него случайно не наступила.

– Безделье – мать пороков. Вашему ребенку нужно какое-нибудь занятие. Почему она не в школе? Неправильно это. Вам надо отправить ее в школу.

На сей раз молчание затягивается, и в нем слышится такое потрескивание, какое бывает в воздухе перед грозой. Я затаиваю дыханье. Была бы тут Грет, мы бы спрятались под лестницей, чтобы гроза не спалила нас в угольки.

– Моя дочь отправится в школу, когда закончится лето. – Я услышала, как он отодвигает стул. – Спасибо, фрау Шмидт, что заглянули. Я поговорю с Кристой…

– Поговорите? Вы с ней поговорите? – Эльке повышает голос: – А наказать ее? Этой девочке следует взгреть зад. Будь она моей дочерью…

От восторга я обхватываю себя руками – сейчас будет гроза.

– Довольно! – орет папа. – Она не ваша дочь. – Топ-топ — это его башмаки, он ходит взад-вперед по комнате. Его тень падает в дверную щель, и я отступаю, не дыша. – Как и любому ребенку, – продолжает он тише, – Кристе нужно время, чтобы привыкнуть к сиротству без матери. Могут быть и другие мелкие трудности. Если вы не в силах иметь с ними дело…

– Справлюсь, – говорит Эльке сердито.

– Превосходно, – говорит папа. – У меня все...пока.

Я удираю в свое потайное место. Лотти просит рассказать ей про Ханселя и Гретель. Это ее любимая сказка. В прошлый раз мы засунули Эльке и ее мерзких старых подружек в духовку. А сегодня сделаем так, чтобы они сначала чуть не умерли, – накормим их отравленным хлебом. А потом раздуем огонь так, чтобы духовка раскалилась докрасна. Шум от них, когда они застучат кулаками в дверку, – как грохот сковородки, когда Грет готовила «Яна в кармане». Она говорила, что это Ян пытается выбраться, пока не сварился заживо, но папа сказал, что это просто поддон от пудинга подпрыгивает на тагане. Когда все стихает, мы осторожно открываем дверку и видим там лишь обрывки жженой бумаги. Я швыряю их в воздух, и их слова уносит ветер.

Папа потом спрашивает меня про то, что ему доложила Эльке.

– Ты воруешь с кухни, Криста? – Я мотаю головой. – Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Не воровала? Хорошо. Теперь скажи: ты поцарапала Эльке?

Я делаю круглые глаза.

– Нет, папа.

– А плохие слова говорила? Она утверждает, что ты ее грубо обзывала.

– Как я ее грубо обзывала? – спрашиваю я с опаской. Но он не отвечает, и мне понятно, что ей не очень-то поверил. – Я ничего плохого не делала, папа. Это она вредничает.

– Пусть и так, – говорит папа. – Я бы хотел, чтобы ты извинилась перед Эльке за то, что огорчила ее. Пожалуйста. Ради меня.

Я хмурюсь и отвешиваю губу.

– Зачем?

– Затем, – отвечает он устало, – что мне нужно, чтобы она за тобой присматривала, пока я на работе.

– Почему я не могу ходить с тобой в лазарет?

– Не говори глупости, Криста. – Он достает бурый бумажный пакет. – Смотри, что я тебе принес – славную черемуху.

Папа угощает меня черемухой, когда я обещаю извиниться. Забираю Лотти в сад, и мы считаем там косточки и смотрим, как далеко я их могу плюнуть:

33

Раз, два, полицай (нем.).

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.