Зло, которое мы любим (ЛП)

Это изменило все.

Иногда Роберт чувствовал, что вся его жизнь – это спектакль. Что это только вопрос времени, и его сокурсники всё равно увидят, какой он на самом деле, поймут, что скрывается под всей этой мускулатурой и бахвальством: Трусость. Слабость. Никчёмность. Быть вместе с Маризой – это словно носить доспехи. Такие, как она, не выбирают никчёмных. Об этом все знали. Иногда Роберт даже сам в это верил.

Ему нравилось, что она заставляла его чувствовать себя смелым и надежным, когда они были на людях. А ещё больше ему нравилось то, что он чувствовал, когда они оставались наедине, и она прижималась сзади губами к его шее, проводила языком вниз по позвоночнику. Он любил изгибы её бедер и шелест её волос; любил блеск её глаз, когда она вступала в бой. Он любил её вкус. Так почему всякий раз, когда она говорила «Я люблю тебя», он чувствовал себя лжецом, говоря то же самое ей в ответ? Почему он время от времени – а может быть, и чаще – ловит себя на мысли о других девушках, думает о том, какими бы они могли быть?

Как он мог любить чувства, которые она в нём вызывала… и всё равно сомневаться, что это любовь?

Он исподтишка наблюдал за другими парами, пытаясь понять, чувствуют ли они то же самое, скрываются ли сомнения и неопределенность за их признаниями в любви. Но то, как Аматис уютно прижалась головой к плечу Стивена, как Джослин беззаботно переплела свои пальцы с пальцами Валентина, даже то, как Мариза лениво поигрывала нитками на его изношенных джинсах, словно его одежда и тело были её собственностью… все они казались такими уверенными в себе. Роберт же был уверен только в том, что хорошо научился притворяться.

- Мы должны радоваться опасности, если она подразумевает возможность избавления от грязного, неконтролируемого представителя нежити, - сердито сказал Валентин. – Даже если эта волчья стая не отвечает за монстра, который… - Он тяжело сглотнул, и Роберт понял, о чём он думает. Казалось, в эти дни Валентин просто не мог думать ни о чём другом, от него так и веяло яростью, и единственная его мысль словно горела в огне: монстр, который убил моего отца. – Даже если и так, мы окажем Конклаву услугу.

Рагнор Фелл, зеленокожий маг, который преподавал в Академии почти столетие, остановился на полпути во дворе и посмотрел на них так, будто мог слышать их разговор. Роберт уверял себя, что это невозможно. Но ему всё равно не нравилось, что рога этого колдуна повернулись в их сторону, словно намечая цель.

Майкл кашлянул.

- Может, не стоит здесь так говорить о, э-э, жителях Нижнего мира.

Валентин фыркнул.

- Надеюсь, этот старый козел действительно меня слышит. Это позор, что ему позволяют здесь преподавать. Единственное место, которое должно быть предназначено для нежити в Академии – это стол для вскрытия.

Майкл с Робертом переглянулись. Как всегда, Роберт точно знал, о чём думает его парабатай - и сам думал о том же. Валентин, когда они только его встретили, резко выделялся своим могучим телосложением, ослепительно-белыми волосами и блестящими чёрными глазами. Черты его лица были, как у ледяной скульптуры, плавными и резкими одновременно, но под грозной оболочкой скрывался удивительно добрый парень, которого могла разозлить только несправедливость. Валентин всегда был упорным, но свою энергию он вкладывал в то, что правильно, в то, что хорошо. Когда Валентин говорил, что хочет  исправить несправедливость и неравенство, навязанные Конклавом, Роберт ему верил, и верит до сих пор. И хотя Майкл питает какую-то странную слабость к жителям Нижнего мира, Роберту они нравятся не больше, чем Валентину; он не мог себе представить, почему в наше время Конклав всё ещё позволяет магам лезть в дела Сумеречных охотников.

Но между объективной настойчивостью и абсурдной яростью была разница. Роберт ожидал, что вспышка горя Валентина скоро поутихнет, но вместо этого, она переросла в пожар.

- Значит, ты не скажешь нам, откуда получил информацию, - сказал Люциан, единственный, кроме Джослин, кто мог безнаказанно расспрашивать Валентина, - Но хочешь, чтобы мы улизнули из кампуса и самостоятельно выследили этих оборотней? Если ты так уверен, что Конклав хотел бы с ними разобраться, почему бы не оставить их ему?

- Конклав бесполезен, - прошипел Валентин. - Ты знаешь об этом лучше всех, Люциан. Но если никто не хочет подвергать себя риску ради этого, если вы предпочитаете остаться здесь и пойти на вечеринку… - Его рот скривился, как будто даже эти слова вызывали у него неприязнь. - Я сделаю это сам.

Ходж поправил очки и вскочил на ноги.

- Я пойду с тобой, Валентин, - сказал он слишком громко. Это было в духе Ходжа – всегда слишком громко или слишком тихо, всегда полное непонимание ситуации. По этой причине он предпочитал книги, а не людей. - Я всегда на твоей стороне.

- Сядь, - резко бросил Валентин. – Не хватало, чтобы ты путался у меня под ногами.

- Но…

- Что толку от твоей преданности, если она идёт в комплекте с ненужным трёпом и двумя левыми ногами?

Ходж побледнел и опустился обратно на землю, яростно моргая глазами за толстыми стеклами очков.

Джослин положила руку на плечо Валентина – очень мягко, и только на мгновение, но этого было достаточно.

- Я всего лишь имею в виду, Ходж, что твои исключительные навыки пропадают даром на поле боя, - сказал Валентин дружелюбнее. Перемена в его голосе была резкой, но искренней. Когда Валентин одаривал своей тёплой улыбкой, перед ним невозможно было устоять. – И я бы не простил себе, если бы тебя ранили. Я не могу… не могу потерять кого-то ещё.

Они все замолчали на мгновение, думая о том, как быстро всё произошло; о том, как декан забрала Валентина прямо с тренировочной площадки, чтобы сообщить ему новости; о том, как он молча и стойко принял их, как и положено Сумеречному охотнику. О том, как он выглядел, когда вернулся в кампус после похорон: пустые глаза, землистый цвет лица, которое за неделю стало выглядеть на несколько лет старше. Все их родители были воинами, и они понимали: то, что потерял Валентин, может потерять любой из них. Быть Сумеречным охотником - значит жить в тени смерти.

Они не могли вернуть его отца обратно, но если в их силах помочь отомстить за эту потерю, то именно это они и должны для него сделать.

В конце концов, Роберт был обязан ему всем.

- Конечно, мы пойдем с тобой, - твёрдо сказал Роберт. – Что бы ни произошло.

- Согласен, - сказал Майкл. Куда бы ни пошёл Роберт, Майкл пойдёт за ним.

Валентин кивнул.

- Стивен? Люциан?

Роберт заметил, как Аматис закатила глаза. Валентин всегда относился к женщинам с уважением, но когда дело доходило до битвы, он предпочитал, чтобы на его стороне сражались только мужчины.

Стивен кивнул. Люциан, который был парабатаем Валентина, и на которого Валентин полагался больше всего, замялся в нерешительности.

- Я обещал Селин, что позанимаюсь с ней сегодня вечером, - признался он. – Конечно, я бы мог всё отменить, но…

Валентин со смехом махнул рукой, остальные тоже засмеялись.

- Позанимаешься? Теперь это так называется? – подколол его Стивен. – Похоже, она уже сдала экзамен по тому, как обвести тебя вокруг пальца.

Люциан покраснел.

- Между нами ничего нет, уж можешь мне поверить, - сказал он, и вероятно, это была правда. Селин была на три года младше, с тонкими, изящными, прелестными чертами лица, точно у фарфоровой куклы. Она следовала за их компанией, словно потерявшийся щенок. Для всех, у кого есть глаза, было очевидно, что она по уши влюблена в Стивена, но он был в этом плане абсолютно недоступен, собираясь провести всю свою жизнь вместе с Аматис. Так что видимо в качестве утешительного приза, Селин выбрала Люциана, но его в свою очередь интересовала только Джослин Фэйрчайлд. Это было очевидно всем, кроме самой Джослин.

- Думаю, ты нам не понадобишься, - сказал Валентин Люциану. – Оставайся и получай удовольствие.