Трудный ребенок

– Нет.

– Отвезти тебя домой?

Я помотала головой.

– Не хочу домой. Давай поедем в Елец, и ты покажешь мне всю усадьбу. Проведем там завтрашний день и не будем думать о проблемах.

Глеб нахмурился и неуверенно кивнул.

– Как хочешь...

– Хочу, – кивнула. – Хочу почувствовать ветер, скорость и свободу.

Он покачал головой и насмешливо выдал:

– Ты фрик!

– Как и ты, Измайлов. Поехали.

Ветер действительно был холодным и пронизывающим, но меня это мало волновало. Возможно, подействовали таблетки или чай, а может, во мне действительно что-то переменилось, стало другим. Я прижималась щекой к грубой коже куртки Глеба и не могла стереть глупой улыбки с лица.

Все казалось проще. Прозрачнее. Веселее. И даже промозглый ноябрь не мог испортить мне настроение.

Сомнений больше не было, страха перед будущим тоже. Ведь будущее – это то, что мы творим своими руками. Остальное – блажь. И преграды, и опасности, и даже толпа разъяренных охотников не лишали меня веры в лучшее.

Полусонный дом Ольги Измайловой был хорошо освещен. Глеб припарковал мотоцикл, взял меня за руку и увлек за угол, откуда начинался огромных размеров сад.

В саду тоже горели фонари – не такие яркие, свет у них был сизым и приглушенным и разливался по мощенной камнем тропинке размытыми кругами.

Я крепко держала Глеба за руку. Очень интересно было, куда он так настойчиво ведет меня, что я едва успеваю за его размашистым шагом. Но я молчала, боялась задавать вопросы. Воздух пропитался волшебством и магнетизмом, сердце билось сильно-сильно, у подбородка.

Глеб свернул направо, мы сошли с тропинки и оказались в куститых зарослях, среди деревьев, склонивших ветви к нашим головам.

– Здесь очень красиво в конце мая, – шепнул мне Глеб. Синие глаза блестели – то ли от восторга, то ли от возбуждения. Словно это место было особенным для него.

Странно, мы знакомы столько лет, а я еще никогда не видела его таким – порывистым и ранимым одновременно. Таким настоящим.

– Они цветут, – проникновенно сказал он и добавил шепотом: – Вишни.

– Мы обязательно приедем сюда в конце мая, – пообещала я.

Мы прошли еще несколько метров, путаясь в зарослях, и остановились у невысокого дерева с изрезанной, покореженной корой. Его ветви раскинулись куполом, свисая почти до самой земли, и нам пришлось наклоняться, чтобы нырнуть под него.

– Странно, что она еще не засохла, – сказала я, проводя ладонью по гладкому, покрытому порезами стволу вишни.

– Я хотел убить ее, – с горечью ответил Глеб. – Но видишь, не вышло.

– Убить? – Я посмотрела на него вопросительно и на миг увидела того парня, которого знала когда-то давно – замкнутого и злого. Но лишь на миг – потом он снова стал моим Глебом – взгляд потеплел, а губы тронула едва заметная улыбка. В темноте она казалась еще более симпатичной, а ямочки – выразительнее.

– Банально хотел стереть их запах. Они же тут целовались... – Он замолчал на секунду, а потом продолжил, как ни в чем не бывало: – Я даже намеревался выкорчевать дерево, но мама не дала. Она любила свой сад.

– У тебя была мудрая мама. Замечательная.

– Я думал, Юлиана такая же, – усмехнулся он. – Она нравилась маме.

Я подошла к нему, прикоснулась пальцами к щеке и яростно прошептала:

– Дура твоя Юлиана! – Поймала его взгляд – растерянный, дикий – и добавила: – Давай останемся здесь навсегда...

Глеб перехватил мои пальцы, поднес к губам, и кожу обожгло порывистым, горячим дыханием.

Потом он резко развернул меня, прислонил спиной к тому самому покореженному стволу. Глеб целовал меня, и я думать забыла и о Юлиане, и об истерзанном, но не погибшем дереве, и о сомнениях, которые тут же захлебнулись в водовороте эмоций и не выплеснутых чувств.

Он обнял меня крепко, затем подхватил на руки и понес в дом. Прижимаясь к его груди и вдыхая запах кожи и бензина, я подумала о том, как бы на самом деле хотелось все бросить, забыть и остаться здесь, в этой тихой усадьбе рядом с человеком, который любит меня, и который, возможно, залечит мои раны заботой и лаской.

На этот раз мы зажгли камин только под утро, а потом уснули на полу – расслабленные и счастливые.

Глава 23. Переговоры

Утро медленно кралось тонким солнечным лучом по полу, и я лениво следила, как он подбирается к рассыпанным по подушке волосам Глеба. Он спал. Дышал мирно, откинув руку в сторону, а второй во сне сжимал мою ладонь. Словно я могла куда-то деться или сбежать, пока он не видит.

Но в то утро я точно знала, что не сбегу. Наоборот, хотелось остаться и улыбаться Глебу весь день. И плевать на всяких там охотников!

Телефонный звонок заставил вздрогнуть. Глеб приоткрыл один глаз, недовольно поморщился, а потом поймал мой взгляд и почему-то покраснел. Впервые видела его смущенным. В груди разлилось тепло, в легких появилось странное покалывание, а слова испарились. Впрочем, Глебу тоже было не до меня – он взял телефон, посмотрел на экран и нахмурился. Затем поднял трубку и проворчал:

– Полседьмого утра. Ты в своем уме вообще?

Потом долго слушал и хмурился все больше.

– Ладно, вечером будем. – И отключился. Взглянул на меня смущенно. – Влад звонил.

– Чего хотел? – безразлично спросила я, встала и, нагло выдернув у Глеба плед, завернулась в него. Подошла к окну, поставила локти на широкий подоконник и выглянула на улицу.

Чей-то серый котенок гонял грязно-розовый шарик по усеянному пожухлой листвой двору. Небо было ясным и ярко-голубым, даже глаза слепило. Рассвет отражался в соседских окнах янтарным заревом.

– Сегодня вечером приедут митаки. По поводу твоего видения целый консилиум соберется. – Глеб тоже поднялся – слышно было, как зашуршала одежда. – Я обещал, что мы будем.

– А мы не можем пропустить консилиум? – не поворачиваясь, тихо спросила я.

Возвращаться не хотелось. Рушить гармонию прошедшей ночи – еще меньше. А она разрушится непременно.

– Ну, ты чего? – Глеб подошел и обнял меня за плечи.

– Сейчас Влад скажет, что все настолько серьезно, что никому нельзя отдаляться от атли, – зло сказала я. – Плакала моя свобода. И квартира на Достоевского.

– Ты же ушла из-за проклятия. Теперь его нет. Ведь нет?

– Конечно, нет, – уверила я и повернулась к нему. В синих глазах явно читалось беспокойство, готовое перерасти в страх. – Теперь все будет по-другому. Ты и я...

– Давай не будем спешить, – улыбнулся Глеб. – Слишком мало времени прошло, тебе нужно привыкнуть, многое понять. Но я рад, что ты дала мне шанс, Полевая.

– Ты дурак, Измайлов. Ближе тебя у меня нет никого.

Я обняла его крепко и попыталась воссоздать свое состояние до звонка Влада. Вышло не очень, но ведь у нас с Глебом еще целый день впереди. Настроение – штука переменчивая, его отлично поправляет сладкий кофе и булочки. И килограмм мороженого.

Мы целый день занимались дуракавалянием, гуляли по поселку, много говорили и смеялись. Вернулись в Липецк под вечер, уставшие и довольные неожиданным, но таким приятным выходным.

У входа в дом атли словно незримая пелена повисла – Глеб отстранился, выпустил мою руку и неестественно сжался, словно при виде нас вместе все демоны ночи слетятся на полянку, а рядом разверзнется ад. Я нахмурилась, бесцеремонно потянула его за рукав, нащупала ладонь и переплела наши пальцы.

Ишь чего удумал! Не собираюсь ни от кого прятаться. Я свободная женщина, можно сказать, девица на выданье. А Глеб сильный, красивый и вообще – это никого не касается. Наше дело.

Гостиная была пуста, лишь приглушенный свет невысоких торшеров лился на паркет. Зато из кабинета раздавался неумолкаемый гул. Словно услышав, как мы пришли, из коридора появилась Ирина и поманила нас за собой.

В кабинет мы скользнули, как мыши, и я поймала недовольный взгляд Влада. Мысленно показала ему язык и нагло уселась на диван рядом с Филиппом, и тому пришлось придвинуться ближе к Ларе. Глеб пристроился около меня на подлокотнике.