Дидро

Каноник. — Во-первых, я председатель археологического и исторического общества Лангра, а в нашем городе не было человека более примечательного, чем Дени Дидро. Не говоря уже о том, что у нас есть улица и площадь его имени, вы это знаете, но и коллеж, в котором он учился, это вам, вероятно, неизвестно, тоже носит его имя.

Я. — Вы очень добросовестный председатель, слов нет, но только ли в этом дело?

Каноник. — Ну, если вы уж так настаиваете, я назову вам и другую причину. И теперь, два века с лишним спустя, у католической церкви нет врага более опасного, чем Дени Дидро. Я считаю своим долгом разоблачение его безбожной доктрины.

Я. — И для этого вы занялись столь пристальным изучением его биографии и биографии его родственников?

Каноник. — Вы угадали. Спорить нужно с фактами в руках, в наше время просто предать анафеме еще не значит убедить.

Я. — Почему же вы начали с его брата?

Каноник. — Неужели вы сами не догадались? Это же так понятно. Я хотел доказать, что воистину великим был не безбожник Дени, но его искренне преданный церкви брат Дидье Пьер.

Я. — И вы полагаете, вам это удалось?

Каноник. — Если говорить откровенно, нет. Поэтому я в том же, 1913, юбилейном году написал еще одну работу — против легенды, созданной мадам Вандель, о своем отце.

Я. — Но вы же знаете, что она написала правду!

Каноник. — Разве это имеет значение? Неужели вы забыли иезуитскую поговорку?

Я. — «Клевещи, клевещи, что-нибудь да останется»?

Каноник. — Да, именно ее я и имею в виду.

Я. — Почему же в этом случае вы через несколько лет отправились в архив и извлекли оттуда письмо Дидье Дидро его сыну в Венсеннский замок?

Каноник. — Потому что мне не поверили, и я решил поискать факты более убедительные.

Я. — Но направленные против Дидро?

Каноник. — Само собой разумеется. Нетрудно было догадаться, что почтенный ножовщик не мог быть доволен сочинениями своего сына, доведшими его до тюрьмы…

Я. — И до сумы?

Каноник. — Вы и на этот раз правы, автор. Памятуя, что отец — это банкир, дарованный нам природой, Дени Дидро в двух письмах отцу, отправленных из Венсенна, просил у него денег.

Я. — А тот?

Каноник. — А тот, не без язвительности, выразил притворное удивление: неужели его сын, женатый человек и отец двоих детей, автор таких трудов, может нуждаться в деньгах?

Я. — И отказал ему в пособии?

Каноник. — Неужели вы так плохо знаете отцовское сердце? После всех наставлений и иронических замечаний метр Дидье написал сыну, что у некоего мосье Фонсона он может получить пятьдесят ливров а распорядиться ими по своему усмотрению.

Я. — Значит, вам не удалось и при помощи этого письма изобразить ножовщика врагом своего сына?

Каноник. — Увы, нет!

Я. — И что же вы стали делать?

Каноник. — Я попытался противопоставить Дидро его сестру Денизу.

Я. — Но они же очень любили друг друга. Неужели вы хотели сыграть на их размолвке из-за того, что Дидье Пьер хотел обделить Дени при дележе отцовского наследства и Дениза ему потворствовала?

Каноник оставляет этот мой вопрос без ответа.

Я. — А потом? За какие измышления вы принялись потом?

Каноник. — О, потом, потом я занялся очень серьезным делом. Как вы полагаете, где учился Дени Дидро в Париже?

Я. — Ах, теперь я понимаю, почему Андрэ Бии в своей монографии о Дидро 1932 года отдает Дени не в коллеж Даркур, как со времен мадам Вандель и Нэжона поступали все дидеротисты, но в иезуитский коллеж Людовика Великого. Я вам признаюсь, каноник, мне самой поначалу эта версия показалась такой убедительной, богатой подробностями, что я чуть было ею не воспользовалась. Но так как у нас в Советском Союзе принято ссылаться на источники, а Андрэ Бии этого не делает, хотя и оговаривает, что его книга не романизованная биография, я сочла своим долгом, прежде чем воспроизвести те факты, которые приводит он, написать ему и попросить объяснить, на чем основана версия «Людовика Великого».

Еще не получив ответа, я обнаружила в списка работ о Дидро в конце его книги название вашей статьи в «Ревю кестион историк» за 1920 год — «Дидро — ученик, легенда и история» и догадалась, что именно вы навели его на эту мысль. Я прочла вашу статью. Моя догадка оказалась правильной.

О, вы поступили очень хитро! Упрекая мадам Вандель в ложности ее сообщения, что Дидро учился в коллеже Даркур, вы создаете видимость правоты в своей версии. Но мне не стоило особого труда убедиться в фальши ваших аргументов. Вы неоднократно ссылаетесь на историка коллежа Людовика Великого, профессора Гюстава Дюпон-Феррье, указываете страницы его книги. Но для чего вы это делаете? Казалось, было бы так естественно сослаться на те страницы, где почтенный профессор в числе самых прославленных учеников коллежа называет Дени Дидро. Он не мог бы этого не сделать! Да и без него разве не стало бы широко известным, что Дидро учился там? Ведь что в свое время коллеж Людовика Великого кончил сперва Мольер, а в следующем столетии Вольтер, знает каждый, кто интересовался этими великими людьми! Но на указанных вами страницах книги Дюпон-Феррье упоминается отнюдь не Дидро, а несравненно менее известный воспитанник коллежа аббат Берни. Зачем он вам понадобился? А вот зачем: мадам Вандель называет его соучеником Дидро. Не имея прямых доказательств, вы пользуетесь косвенными, строя следующий силлогизм: Дидро учился вместе с аббатом Берни — аббат Берни учился у «Людовика Великого» — Дидро учился у «Людовика Великого».

Вы приводите еще одно доказательство, казалось бы, самое убедительное. Андрз Бии у вас позаимствовал цитату из сочинений Дидро, где он вспоминает, как у «Людовика Великого» аббат Поре, тот, который прежде был учителем Вольтера, раскрыл ему и его товарищам красоты трагедии Расина «Федра» и вместе с тем показал, насколько больше правды, естественности, красоты в двух строчках Гомера, чем во всех пышных тирадах Расина. Бии не указывает, откуда взята эта цитата. Вы указываете: из знаменитого «Письма о слепых в назидание зрячим».

Но там этого места — нет, в чем нетрудно убедиться, заглянув хотя бы в однотомник Дидро, изданный под редакцией того же Бии в Париже в 1951 году.

Знаменательно и то, что в 1932-м, безоговорочно приняв вашу версию «Людовика Великого», Андрэ Бии в 1951-м в своей вступительной статье к однотомнику утверждает уже только, что Дени задумал бежать в Париж, чтобы поступить туда. Учится же у него теперь Дидро в коллеже Даркур.

Каноник. — Постойте, автор, не торопитесь! Почему бы вам не заглянуть не только в однотомник Бии, но и в полное собрание сочинений Дидро, изданное Ассезом в 1875 году? Если вы откроете том первый этого собрания на странице 383, вы без труда найдете рассуждение о Расине и Гомере и упоминание о коллеже Людовика Великого, где Дидро это услышал.

Я. — Извольте, открываю том первый на странице 383. Но почему-то вместо аббата Поре, который называется в отрывке, приведенном вами, я нахожу там аббата Берни? Он же был, по вашему собственному утверждению, не преподавателем, а всего-навсего соучеником Дидро.

Каноник. — Дидро мог ошибочно назвать другую фамилию. Но коллеж Людовика Великого там называется. И потом я приведу вам еще одно доказательство. Профессор Дедейан в своем курсе лекций «Англия в мыслях Дидро», прочитанном им в Сорбонне в 1957/58 учебном году, говорил, что после класса риторики у аббата Поре в коллеже Людовика Великого Дидро перешел к янсенистам в коллеж Даркур. Значит, и Дедеван разделяет мою версию.

Я. — Только частично и опять-таки бездоказательно. А что касается «Письма о слепых» — это же не документ, не анкета, не автобиография, а литературное произведение…

И вообще для нас не так уж важно, где учился Дидро. Все равно он стал безбожником. Вам же, конечно, хотелось возвеличить иезуитов, показать, что Дидро многим обязан знаменитому аббату Поре. А чем вы, каноник, занялись потом?

Каноник (делая постное лицо). — Таких, как вы, автор, я и не рассчитывал убедить. Но на этой статье я не счел своей миссии законченной. В 1925 году я опубликовал новое исследование — о смерти Дидро. Он ведь скончался в роскошной квартире, снятой для него иждивением ее величества Екатерины II, и запись в церковной книге гласит, что в церкви покоится библиотекарь русской императрицы.