Дидро

И, наконец, в 1928 году в «Ревю Шампани и Бре» я напечатал еще одну статью — о женитьбе Дидро. В ней я тоже привел один неопубликованный документ — письмо Дидье Дидро из Лангра в Париж, матери невесты его сына, мадам Мари Шампьон.

Я. — И что же вы этим письмом доказали? Будто и без вас неизвестно, что ножовщик был против женитьбы Дени на белошвейке?!

Каноник. — Но зато я показал, какой святой человек был отец Дидро. Он заботился не только о счастье своего сына, но убеждал мадам Шампьон, что и ее дочь не будет с Дени счастлива.

Я. — Разрешите вас поблагодарить, каноник. Вы рассказали мне очень много интересного.

Каноник. — Это ирония?

Я. — Нет, почему же? Не так уж часто встретишь ученого богослова, не жалеющего ни времени, ни сил для изучения биографии безбожника. Но вопреки вашим уверениям в коллеж Людовика Великого я своего героя не отдам.

Уж после того, как вымышленный разговор этот был закончен, летом 1962 года я получила ответ Андрэ Бии. Он ссылался на один-единственный источник: «Мемуары» кардинала Берни, где тот называет Дидро своим соучеником. Другой известный дидеротист, Жорж Рот, в приписке к письму подтвердил эту ссылку. Комментарии, по-моему, не требуются.

А еще через несколько месяцев, когда мне удалось, наконец, раздобыть вышедшую через шестнадцать лет после первой, в 1948 году, книгу Андрэ Бии «Жизнь Дидро», я с удивлением прочла там: «Куда он поступил? Многие биографы Дидро, количества которых я не укажу, полагали, что он учился в «риторике» у «Людовика Великого» на улице Сен-Жак. В «Письме о глухих и немых» (?) он представляется учеником аббата Поре, его словам поверили, но это была ловушка… Дидро не был риториком у «Людовика Великого», а учился у янсенистов в коллеже Даркур. Возможно, его учителей был знаменитый Роллен, а соучениками наверняка — Сартин, будущий генерал-лейтенант полиции, аббат Вассе, впоследствии ректор университета, ориенталист Фурмен, философ Буланже, аббат де Монтье, оставшийся его другом, аббат Гревье…»

Здесь же Бии высказывает и несколько странную гипотезу, что метр Дидье отдал Дени в этот коллеж, потому что Роллен был тоже сыном ножовщика.

Но это уже мелочь. Главное же то, что Андрэ Бии уже в этой книге 1948 года полностью отказался от заимствованной им у каноника Марселя версии коллежа Людовика Великого, хотя почему-то в 1962 году мне этого не написал.

И, наконец, последнее, совсем уже бесспорное доказательство. Листая два больших тома книги Гюстава Дюпон-Феррье «О коллеже де Клермон или лицее Людовика Великого», я, как и предполагала, среди учеников коллежа Дидро не обнаружила. То, что он учился там, а не в янсенистском коллеже Дар-кур, такое же измышление каноника Марселя, как и все прочие.

Впрочем, в книге имя Дидро встречается, но в каком контексте! В конце раздела «Персоналия», на странице 79, после авторского заверения: «Юность всех, кто во Франции обладает громким именем, связана с «Людовиком Великим», и перечня разного рода знаменитостей, бывших учениками коллежа, идет витиеватое рассуждение. Оказывается, французская литература кое-чем обязана и писателям, в коллеже курса не проходившим. Наряду с неким Данкуром, неким Кребилионом, неким Леффрен де Пампизьян, неким Шоссе, называется и «некий Дидро» — правда, с прибавкой слова «особенно». Но этот реверанс требуется только для того, чтобы тут же заявить: несравненно больше французская литература обязана тем, кто в коллеже учился, — Мольеру и Вольтеру. Подбор имен сделан так, чтобы у читателя создалось впечатление: истинно великим человеком может быть только тот, кто окончил «Людовика Великого».

Мы позволим себе не согласиться и с профессором Дюпон-Феррье.

V «Чужие уроки»

Однако вернемся к пятнадцатилетнему Дени и метру Дидье. Они садятся в дилижанс и следуют в Париж. Шестьдесят лье, отделяющие Лангр от столицы, даже меняя лошадей, меньше чем за три дня проехать нельзя. И надо полагать, они ночуют в Труа и Ножене.

Устроив сына в коллеже и оставив его там пансионером, ножовщик отнюдь не возвращается сразу домой. Как может метр Дидье уехать, не убедившись, что Дени не слишком будет страдать в этом огромном мрачном коллеже?

И вот битые пятнадцать дней бедный провинциал томится в Париже. Он не привык ни к безделью, ни к столичной рассеянной жизни. Не бражничая по вечерам, не посещая спектаклей «Французской комедии» и парижских кафе, завсегдатаем которых позже станет его сын, ножовщик, поселившись в трактире, одиноко просиживает долгие вечера.

А нужно еще и заставлять себя не думать, что время, которое он убивает в Париже, безвозвратно потеряно для ланцетов. Как-то там управляются его подмастерья? А Анжелика, что понимает она в его ремесле? А виноградники? А земельные участки? А дома? А все остальное без его присмотра?

Двадцать раз метр Дидье готов был сесть в карету. Но он не садится, не уезжает в Лангр. Он продолжает изнывать в трактире, не позволяя себе навестить сына в коллеже раньше срока, назначенного им самим. Что узнал бы он, не выждав и двух недель?!

Наконец срок истекает, метр Дидье надевает парадный парик, свежее жабо, вооружается лучшей из своих табакерок и отправляется в коллеж.

Дени не ждал его. Он до глубины души растроган.

— Мой друг, — спрашивает отец, когда они остаются одни, — я хочу знать, довольны ли вы вашим содержанием, вашими занятиями, вашими наставниками и товарищами? Если вы недовольны, если вы здесь не можете быть счастливы, вернемся со мной к вашей доброй матушке! Если же вы предпочтете остаться здесь, я прощусь с вами, даровав вам свое благословение.

И подумать только, что этот нежный и умный отец потом будет так жесток к любимейшему из своих сыновей, десять лет предоставляя ему почти умирать с голоду!

Дени в коллеже нравится. Он отнюдь не склонен вернуться в Лангр.

Узнав, какого мнения его сын о коллеже, ножовщик хочет узнать, какого мнения коллеж об его сыне.

Желание вполне естественное. Он отправляется к ректору.

— Ваш сын — превосходный ученик, — говорит ножовщику святой отец, — но мы уже вынуждены были его наказать. Послушание не принадлежит к числу добродетелей юноши. Если он не исправится и будет вести себя так же дурно, мы не сможем дольше держать его у себя в коллеже.

Метр Дидье огорчается. Он рассчитывал на более благосклонный отзыв, хотя мог бы уже привыкнуть к беспокойному нраву сына.

И все-таки он возвращается в Лангр, а Дени остается в коллеже.

Чему научился Дидро в коллеже? Многому. Не только древним языкам, но и естественным наукам и математике. Но не тому, чему в первую очередь должен был там научиться.

«Религия Иисуса Христа, возвещавшаяся невеждами, создавала первых христиан. Та же религия, проповедуемая учеными и профессорами, создает ныне только неверующих». Этот афоризм Дидро, высказанный им в «Прибавлениях к философским мыслям или различным возражениям против сочинений различных философов», очень точен в применении к нему самому.

Из лангрского коллежа он собирался бежать в Париж, чтобы стать иезуитом. Янсенисты — противники иезуитов добились не только того, что отвратили его от ордена святого Иисуса, но и от веры вообще. Даже математика, по свидетельству его друга и ученика Нэжона, внушила Дени отвращение к религии. Вот как с присущим ему блистательным остроумием в тех же «Прибавлениях» определил Дидро, что такое богословие: «Я заблудился ночью в дремучем лесу, и слабый огонек в моих руках — мой единственный путеводитель. Вдруг передо мной вырастает незнакомец и говорит мне: «Мой друг, задуй свою свечу, чтобы верней найти дорогу». Этот незнакомец — богослов».

В Лангре он был еще слишком мал, чтобы понимать это. Потом уже он переосмыслил и то, чему его учили в лангрском иезуитском коллеже. Но коллеж

Даркур дал первую вспашку на поле, где потом выросло его неверие. Если бы его не убеждали там ученые богословы, что бог создал вселенную, он не заявил бы от лица атеиста в первом своем философском сочинении — «Философских мыслях»: «Я говорю вам, что никакого бога нет, что сотворение мира — пустая фантазия…»