Страница 4 из 15
Принцесса закрыла книгу, положила ее на прежнее место, в ящик комода, и приготовилась выполнить задуманное. Она спустилась по мраморной лестнице, на каждой ступени которой были выведены витиеватые инициалы махараджи. Траурный креп на ее юбке подрагивал при каждом шаге. Она была одна: слуги уже сошли вниз к чаю. Потянувшись к дверной ручке гостиной, она вдруг вспомнила, как видела мать в последний раз. Тогда Минк только что исполнилось шесть лет, и она вбежала в спальню матери в тот миг, когда доктор накрывал простыней ее изможденное лицо.
Войдя в гостиную, Минк тут же ощутила себя незваной гостьей. Черный бархат свисал складками, закрывая стенную драпировку из цветистого индийского шелка. Французское зеркало над камином, портреты предков со свирепыми усами. Мебель сдвинута к стенам, а на скамье в центре – открытый дубовый гроб, небольшой, но глубокий, поскольку его обитатель был полным мужчиной.
Минк медленно подошла, боясь того, что ей предстояло увидеть. Усы махараджи были искусно нафабрены, волосы тщательно расчесаны на косой пробор, носы красных шлепанцев устремлены в небеса аккуратными завитками. Человек, бóльшую часть жизни проведший в сюртуке и широкой куртке с поясом, был теперь одет в золотистую мантию своего отца и панталоны. Под тугой кушак заправлен декоративный кинжал, несколько ниток жемчуга достигают пояса. Минк расправила их дрожащей рукой. Нагнувшись, она поцеловала отца в лоб, уронив несколько слезинок на его восковую щеку, не в силах понять, как он мог покинуть ее.
На лице махараджи застыло выражение полного довольства, редко появлявшееся в последние годы, разве что в присутствии дочери. Правительство вызывало у него ярость, королева разочаровала, не вернув его драгоценностей, – эти горькие чувства охватили махараджу под конец жизни. Он подолгу сидел в кабинете, размышляя о своих утратах.
Много лет назад, когда английские войска пришли ночью, чтобы захватить штат Приндур, он был слишком молод, чтобы почувствовать то, что позднее раскаленным железом жгло его душу. Мать исполняла обязанности регента при юном наследнике. В том бою ее убили выстрелом в грудь, хотя многие годы ходила легенда, что ей удалось бежать в горы с мешком, наполненным головами иноземцев.
Он узнал о поражении, увидев, как грязные пальцы охваченных благоговейным страхом вражеских солдат перебирают семейные драгоценности в дворцовой сокровищнице. Захватчики присвоили их в качестве компенсации за разгром его армии. Штат Приндур с приносящими немалые доходы шахтами был присоединен к Британской Индии, а свергнутый с престола махараджа выслан в Англию. Королева, очарованная прелестью подростка, позднее сгубившей его, написала портрет юноши и пригласила жить в Виндзорский замок, а потом в Осборн-хаус на острове Уайт. Махараджу звали на самые пышные балы, где он замечательно танцевал с красивейшими дамами. После обеда юные леди толпились вокруг фортепиано, чтобы услышать чистые грустные трели его голоса – словно рыдала луна. В лучших домах Лондона ожидали приглашения к нему на охоту. Он настолько искусно обращался с оружием, что даже лошади изумленно взирали на фургоны, заваленные еще теплыми телами убитых зверей и прочей дичи.
Махараджа назвал дочь Александриной в честь своей повелительницы, вознесшей его на самые верхи общества, – то было первое имя королевы, которым она никогда не пользовалась. Когда принцесса начала ходить и была найдена спящей среди принадлежавших матери мехов, девочка получила прозвище Минк – Норка. Потеряв жену и второго ребенка (махараджа так полностью и не оправился от этих утрат), он стал часто захаживать в детскую. Сажал к себе на колени дочь, одетую во все черное, и пытался развеять ее горе рассказами о дворцовой жизни и о редком умении охотиться на тигра, прославившем ее бабушку. Вскоре он научил ее играть в шахматы и обращаться с ружьем, нанял лучшего инструктора по фехтованию, которого смог сыскать. Многие годы спустя махараджа рыдал от горя, отправляя ее в кембриджскую даль, в Гиртон-колледж, а потом плакал от счастья, радуясь ее успехам.
Тремя днями позже, в ночь накануне похорон, Бэнтам пришел в комнату для слуг, когда они уже закончили ужин. Стоя во главе стола, дворецкий заявил, что не потерпит ни малейшей небрежности в последние часы махараджи на этой земле, пока он все еще находится на их попечении. Похоронная процессия пройдет от дома до вокзала Ватерлоо, там все участники церемонии сядут на поезд, чтобы добраться до кладбища, где в узком кругу состоится обряд погребения. Взглянув на миссис Уилсон, он добавил, что те, кто не оправдает его ожиданий, не получат на этой неделе денег на пиво. Махараджа, любивший потакать своим слугам не меньше, чем себе самому, баловал их дополнительными выплатами, о которых давным-давно забыли прочие наемные работники.
Никто не ложился спать в ту ночь: все боялись опоздать на поезд. Даже канарейка в клетке, задрапированной черным бархатом, не стала прятать голову под крыло. Да и Минк было совсем не до сна, когда вошла Пуки с чайным подносом, накрытым салфеткой. Там были: чашка чая, маленький молочник, сахарница и тонкие ломтики хлеба с маслом. Принцесса подняла глаза на Пуки, чтобы получше ее рассмотреть. Уступив по случаю похорон западной традиции, она носила такой же траур, как и другие слуги, – простое черное платье с креповым воротником и манжетами. Волосы, в которых кое-где уже проблескивало серебро, были убраны так, что напоминали по форме пухлую булочку.
– Как себя чувствуешь в корсете? – спросила принцесса.
– Словно меня подвергли пытке, – ответила служанка. – Я сшила траурные штаны для Альберта, – добавила она, имея в виду маленькую обезьянку махараджи.
– Он прячется в кабинете отца с тех пор, как тот скончался, – сказала Минк, приподнявшись в постели.
– Именно там я его и нашла, – заметила служанка, ставя поднос на колени принцессы.
Минк взглянула вниз:
– Что-то торчит у тебя из туфель.
– Это лавровый лист, мэм. Я положила его туда, чтобы он отводил удары молнии. Молния очень опасна во время похорон. Моя бабушка была погребена во время грозы, и ее душа так и не нашла успокоения. Она посещает меня каждую неделю, добирается из самой Индии. Я думала, что освободилась от бабушки после ее кончины. Трудно найти слова, чтобы выразить, как сильно я любила махараджу, и все-таки не хотела бы теперь, когда он умер, снова повстречаться с ним.
Минк пила чай маленькими глотками, в душе надеясь, что самое худшее уже позади.
– Эти люди, что посещают наш дом, чтобы выразить соболезнования… Не сказала бы, что все они были так уж почтительны к отцу при жизни.
– Некоторые приходят просто из любопытства, прочитав в газетах о результатах коронерского расследования, – сказала служанка, подкладывая растопку в камин. – Все только и говорят об этом. Люди вообще не в меру любопытны.
– Благодарение богу, меня не вызывали к коронеру.
Пуки едва успела одеть свою госпожу, как послышался очень странный звук. Им обеим пришло в голову, что это миссис Уилсон прочищает свой вечно заложенный нос. Служанка, страдавшая аллергией на муку, вот уже несколько дней пекла «вдовьи слезы» для пришедших проститься с усопшим, которые проявляли невероятный интерес к этому печенью, посыпанному сахарной пудрой. Расстроенная отсутствием отца на привычном месте, Минк села завтракать и тут вновь услышала странный шум.
– Этот звук исходит из носа подлиннее, чем у миссис Уилсон, – сказала она, вставая.
Оставив недоеденные почки на тарелке, Минк вышла в холл и выглянула в окно. На подъездной аллее стоял владелец похоронного бюро. Принцесса с изумлением обнаружила, что вместо четверки лошадей в катафалк впрягли накрытого попоной индийского слона, голова которого была украшена черными страусовыми перьями.
Следующие сорок семь минут слуги, то и дело поглядывая на стенные часы, провели в ожидании носильщиков. Гробовщик пылко заверял, что они вот-вот будут. Принцесса озабоченно курила, стоя у окна, выходящего на подъездную аллею. Наконец носильщики появились, оправдывая задержку тем, что у них сломалось колесо. Вдобавок прибывшие оказались новичками, в чем виноват был сам усопший, из эстетических соображений оговоривший в завещании их юный возраст. Хрупкие, как клерки, они были не в силах совладать с разрушительными последствиями пристрастия махараджи к пирогу с дичью и домашнему пудингу. Пока они возились с гробом, два цилиндра оказались на земле, и в конце концов пришлось позвать на помощь перемазанного в грязи садовника. Гроб долго качался, как на волнах, пока наконец не обрел свое место на катафалке. Участники похорон следили за происходящим из своих экипажей, скрывая ладонями улыбки и притворяясь, что ничего не замечают.