Это Америка

Берта наблюдала за ним и приговаривала:

— Какой чудесный мальчик! Я так люблю молодых, и мне их всех так жалко!..

— Почему жалко? — спросила Лиля.

— Они не знают, как много трудностей предстоит им пройти в жизни…

После обеда Берта отвела Лешку в сторонку и по секрету подарила сто долларов.

— Купи себе что-нибудь из электроники, от меня.

Лешка страшно смутился, покраснел:

— Спасибо, я не знаю… Мне не надо…

Но Берта уже сунула ему деньги в карман.

В конце Савицкие сказали:

— Мы решили доставить вам особенное удовольствие и дарим билеты на автобусную экскурсию по Вене. На завтра. Город очень красивый, вам понравится.

Три часа из окон комфортабельного автобуса они с восторгом осматривали великий город. Молодой гид давал объяснения на трех языках — немецком, английском и французском. Лиля вслушивалась и удивлялась тому, как человек свободно разговаривает на трех языках. Она немного понимала немецкий и французский, английский ей переводил Лешка.

Они любовались великолепными зданиями Венской оперы и Музеем истории искусств, дворцом Шенбрунн и дворцом Бельведер, построенным в честь победы над турками в 1697 году.

— Мне дед рассказывал, — сказал Лешка, — что это была историческая победа, она остановила под Веной захват Европы мусульманами и фактически сохранила западную цивилизацию.

Лиля радовалась реакции сына и его знаниям.

— Лешенька, какой прекрасный мир открывается нам! Если бы Савицкие и Берта не опекали нас здесь, мы бы ничего не увидели, замкнутые в своей среде.

— Если бы мы не вырвались из России, мы бы вообще ничего не увидели.

9. Исход евреев

Довольные и возбужденные после экскурсии, Лиля с Лешкой подходили к своей гостинице. У входа они увидели большой черный «мерседес».

— Мам, смотри, какой-то важный начальник приехал, — заметил Леша.

Оказалось, что приехала сама хозяйка гостиницы мадам Бетина. Энергичная женщина за пятьдесят, элегантно одетая и вся увешанная браслетами и брошками, она деловым энергичным шагом обходила коридоры и лестницы, с гримасой принюхивалась к тяжелому запаху тесного жилья и отварных кур. За ней на некотором отдалении следовал муж, старый флегматичный еврей, а уже за ним бежала белая болонка с розовым бантиком на шее. За собачкой угодливо семенил комендант: куда только девалась его надменность!

Картина была поистине карикатурная.

Бетина неплохо говорила по — русски, на ходу отдавала распоряжения коменданту:

— Завтра полиция придет проверять комнаты. Надо, чтобы в каждой стояло по две кровати и чтобы днем в гостинице было как можно меньше людей. Поэтому с утра отправьте детей гулять, оставьте только старых и больных.

Люди сгрудились в коридорах и на лестницах, слушали с молчаливым почтением: как-никак хозяйка, миллионерша, первая миллионерша, которую они видели в жизни.

— Рано утром начнем выносить лишние кровати и проветривать эту вонь, — продолжала мадам Бетина, выразительно принюхиваясь. — Под вечер всем можно будет вернуться, и мы снова расставим кровати. Кто хочет помочь мне в этой работе? Плачу десять долларов за рабочий день.

Все недовольно насупились, когда им предложили убраться из комнат на целый день. На призыв работать тоже не откликались, хотя слово «доллар» звучало магически. Люди считали, что по самым скромным подсчетам десять долларов за день физического труда — это очень мало. Сосед Лили сказал приглушенно:

— Она мошенница. Все тут жулики.

Но Лешка буркнул:

— А мне плевать, что мало платит. Все равно это доллары, каждому из нас столько на три дня дают, а я за один день десятку получу, — и вызвался работать.

Мадам посмотрела на него с одобрением и спросила Лилю:

— Сколько у вас таких сыновей?

— Один.

— Таких надо было рожать дюжину!

С утра Лешка остался работать, а Лиля повезла свои дипломы и его аттестат в ХИАС. Там опять собралась густая толпа: прибывали всё новые беженцы, и с первого момента эмиграции у каждого оказывались свои просьбы, жалобы и претензии. Все это регистрировалось и постепенно выполнялось.

Украдкой наблюдая за людьми, Лиля увидела заплаканную женщину среднего возраста, они разговорились, и та рассказала:

— У меня в Свердловске остались сын и дочь, школьники старших классов. Отец, с которым мы разошлись, не дал разрешения на их выезд. Я совершенно убита, но уехала к новому мужу, буду пытаться вызвать их из Америки.

Лиля долго ждала очереди, а когда положила на стол свои документы, американцы с интересом стали рассматривать их.

— О! Нам еще не приходилось видеть оригиналы, все привозят только копии. А вы, оказывается, доктор. Доктора у нас бывают редко. Какая у вас специальность?

— Я ортопед, хирург.

— Мы давно не видели такого количества дипломов. Женщина — хирург — это все же редкость. Вы настоящая VIP.

— Что это значит?

— Very Important Person — очень важная персона. Мы переведем все на английский и отправим в Госдепартамент. А оригиналы вернем.

За унизительное время, проведенное «в подаче», Лиля отвыкла ощущать себя важным и нужным человеком и впервые услышала, что ее так назвали. Это поразило и даже окрылило ее: она впервые увидела, как ценят человеческую личность американцы.

Подходя к гостинице, она заметила неподалеку унылую толпу своих соседей: они прогуливались по улице, а внутри все еще шла перестановка.

Лешка, порядком уставший от работы, рассказал:

— Полиция ушла недавно, мадам Бетина сумела втереть им очки, в очередной раз убедила, что это настоящая гостиница. Ну и баба эта Бетина! Хоть и миллионерша, но не гнушается никакой работой. Мы с ней и комендантом втроем вытащили лишние кровати во двор, навели порядок, всё проветрили. А теперь перетаскиваем кровати обратно. И будет у нас опять «гадюшник».

Вскоре комендант открыл двери и крикнул:

— Мадам Бетина разрешает всем вернуться.

Голодные беженцы толпой кинулись по комнатам варить своих кур, и в коридор снова вернулась вонь. А Бетина, в рабочем халате с засученными рукавами, подошла к Лиле:

— Ваш сын молодец — трудолюбивый мальчик. Так — так. Я вижу, вы женщина интеллигентная, с вами можно разговаривать, не то что с остальными. Знаете, смотрю я на ваших евреев и удивляюсь. Все они жалуются, что им плохо жилось в Советском Союзе. А посмотреть на женщин — все такие толстые. Если им было так плохо, как им удалось наесть такие задницы? Все упитанные, а только выйдут из автобуса у порога гостиницы, сразу спрашивают: «Где тут поесть можно?» Им на диету надо, а не обжираться. Так — так. И все хорошо одеты, безвкусно, но добротно. Интересно, это от плохой жизни, что ли? А какие вещи умудряются некоторые привозить с собой! И картины, и иконы старые, и драгоценности. У меня самой таких вещей нет. И все хотят за них очень дорого, а я не могу позволить себе покупать так дорого. Так-то. Все жалуются, что им жилось плохо. А откуда у них все это? Я сама еврейка, из Польши, в бедности я пожила и понимаю разницу между той жизнью, которую сама оставила когда-то, и той, что живу теперь.

Лиля слушала ее и думала: «Некоторая наблюдательность у тебя есть, но сама ты являешься опровержением всему тобой сказанному — добилась богатой жизни, стала кровопийцей. Вот за целый день утомительной работы заплатила Лешке всего десять долларов. Хвалила его, а не захотела прибавить. Ну что ж, все-таки это его первый заработок. Пусть приучается зарабатывать деньги и знает, как это нелегко».

По вечерам в гостинице шла бойкая торговля вещами, которые вывозили из России по разрешению, — водкой и шампанским, икрой, дешевыми часами и фотоаппаратами, хрусталем, посудой, сувенирами. В коридорах один за другим появлялись перекупщики, говорили они на ломаном русском. Люди выносили из комнат вещи, перекупщики мельком осматривали стандартный набор и предлагали низкие цены. Но эмигрантов провести было трудно, они заранее знали, какой эквивалент можно получить за товар, и умели упорно торговаться.