Потерявшиеся в России

- Ну, Реваз, рассказывай, как ты там? - сказал Влади-мир Сергеевич, когда выпили по рюмке и закусили.

- Да что рассказывать? Ты все знаешь. Я и Ленке, и вам звонил. Привыкаю потихоньку. - Реваз выглядел уста-лым, но улыбался, и видно было по всему, что ему хорошо в кругу друзей, и он рад застолью.

- По телефону много не расскажешь, - возразила Ми-ла. - Правда, Реваз, интересно же узнать, как там в Амери-ке, от живого человека, а не из газет.

- Ну, вот говорят, что русские похожи на американ-цев. В них тоже есть некая бесшабашность в характере, что роднит их с русскими. Это так? - Владимир Сергеевич от-ложил в сторону вилку и, скрестив руки на груди, пригото-вился слушать.

- Нет, не так. Лично я ничего бесшабашного в амери-канцах не заметил. Разумный авантюризм, может быть. А то, что ты называешь бесшабашностью, скорее всего, чис-то внешнее и обманчивое, от желания показать свою со-стоятельность, что все идет 'О'кей'. Первое, что бросается в глаза, когда приезжаешь в Америку, это то, что все улы-баются. В России внешне люди мрачные и хмурые, а аме-риканцы улыбаются. И, знаете, меня это скоро стало раз-дражать. Так и подмывало подойти и сказать: 'Что ж ты, гад, лыбишься без причины?'

Лена с Милой рассмеялись.

- Я заметила, что ты уже тоже улыбаешься ни с того ни с сего, - заметила Мила.

- С волками жить - по-волчьи выть! - пошутила Лена.

- Ну-ну, ты про волков поосторожней! Это теперь то-же моя стая, и мне нужно учиться быть американцем, - по-лушутливо полусерьезно сказал Реваз. Он подцепил вил-кой ломтик ветчины и стал жевать.

- Давайте-ка еще выпьем, - предложила Лена, и Реваз взял коньяк и стал разливать по рюмкам.

- Американцы в отличие от русских никогда не жалу-ются и не делятся своими неприятностями с соседями и знакомыми. И если в России на вопрос 'Как дела?', тебе выложат все, что только возможно, а на вопрос о здоровье перечислят весь букет своих заболеваний, то американец коротко ответит, что дела идут хорошо, а здоровье отлич-ное. Американец будет демонстрировать хорошее настрое-ние независимо от того, как на самом деле обстоят его лич-ные дела.

- Это понятно, - сказал Владимир Сергеевич, - потому что от того, как преподнесет себя человек, зависит отно-шение к нему окружающих и, главное, работодателя.

- Да, - согласился Реваз. - Американцы считают, что, прежде всего, внешность открывает любые двери. Поэтому они так широко пользуются дезодорантами, духами, мят-ными таблетками, следят за зубами, ногтями и, кстати, душ принимают ежедневно. По статистике, красивые люди за-рабатывают на 5% больше.

- Русские в этом отношении подкачали, - усмехнулась Мила. - Иной раз в троллейбусе от какой-нибудь дамы так шибанет потом, что хоть нос затыкай, а уж про мужиков я и говорить не хочу...Прошу прощения, не за столом будь сказано.

- Американцы как народ формировались в других экономических условиях. Может быть, не будь семнадца-того года, мы бы тоже не казались Америке и Европе та-кими дикими, - попытался заступиться за русских Влади-мир Сергеевич.

- А ты знаешь, Володя, простому американцу напле-вать, что там у русских делается. Ему все равно, принимает он душ ежедневно или нет, и что он думает про американ-цев. Но когда они сталкиваются с нашим образом жизни, они не понимают многое из того, что доходит до них из России. Например, они не понимают нашего отношения к пожилым людям и инвалидам. Когда они видят, как у нас, помогая инвалиду войти в автобус, его чуть не втаскивают туда за шиворот, они спрашивают, почему нельзя обеспе-чить автобус гидравлической системой, которая опускает ступеньку до уровня тротуара. В Америке все эти пробле-мы давно решены. Для американца инвалид - это такой же гражданин, как все. И это уже на уровне подсознания. И самое главное: нет этой русской брезгливости к инвалиду. А это уже другой, более высокий уровень культуры... Вот сравните, могла бы быть такая терпимость здесь? Ежегод-но по всей Америке проводят массовые марафонские забе-ги, и в этих забегах принимают участие инвалиды. Забег длится два с половиной, три часа. Известен случай, когда к финишу прибежала или притрусила, как хотите, бабулька через семьдесят четыре часа...

Реваз сделал паузу и, прочитав недоумение в глазах слушавших, с видимым удовольствием заключил:

- И все спортивные представители, судьи, машины скорой помощи ждали ее, не высказывая какого-либо не-удовольствие по этому поводу.

Реваз обвел всех торжествующим взглядом, надеясь увидеть в ответ выражение одобрения

- Глупость! Иррациональная глупость! - охладил вос-торг Реваза Владимир Сергеевич.

- Вот оно чисто русское мышление! - обиделся Реваз. - А я считаю это проявлением культуры. Терпимость и со-страдание американцам более свойственны, больше, чем русским. Они терпимы не только к старикам и инвалидам. Они терпимы и к чужой внешности, одежде, к иной манере поведения, потому что, прежде всего, ценят свободу во всех ее проявлениях.

- Извини, Реваз. Я понимаю, ты уже почти америка-нец, и тебе по штату, извини за каламбур, полагается хва-лить Америку. Но, поверь мне, ты все равно в глубине ду-ши останешься советским армянином, и душа у тебя боль-ше русская, чем американская. Я категорически заявляю, что ты более духовный, чем любой американец. И духов-ность эта не поверхностная на показ, а глубинная, которую клещами не вырвать и никакими ядами не вытравить. Так что, не надо говорить об американской духовности и аме-риканском сострадании. Это у них не генетическое, а бла-гоприобретенное и проявляется настолько, насколько тре-бует закон и общепринятый порядок. Американское обще-ство сделано искусственно конституцией, логикой и зако-нами. Так как болит душа у русского человека, не болит ни у кого, и страдает русский человек на всю катушку. Запо-ют цыгане про очи черные и очи страстные, русский обры-дается. Пушкин ходил к цыганам в табор пострадать под цыганскую песню. И гуляет русский 'во всю Ивановскую' так, как никто не умеет. И отдаст все до последней рубахи из сострадания к ближнему...

Реваз хотел что-то возразить и чуть привстал из-за стола, но встретился с твердым взглядом Владимира Сер-геевича, и снова опустился на стул. Владимир Сергеевич замолчал вдруг, словно устыдившись пылкости своей речи, и сказал спокойным ровным голосом:

- А насчет глупости, согласись, что благоразумнее было бы оставить на финише одну скорую помощь и одно-го или двух спортивных представителей, чтобы дождаться, когда прикандыляет упрямая бабулька.

- Володя, - мягко сказал Реваз. - Это патриотично, защищать свою страну и свой народ. И это по-американски. Жаль только, что русские сами часто хают Россию и все чаще поворачиваются в сторону Америки.

- Это сегодняшние государственные мужи поворачи-ваются в сторону Америки, вместо того, чтобы использо-вать лучшие качества своего народа и вести страну по сво-ему пути, а не по чужому.

- Но неужели плохо жить по правилам, чтить закон и Конституцию на деле, а не на словах, быть законопослуш-ным гражданином, патриотом своей страны, а не вести се-бя как вздумается. В Америке частная жизнь - 'privacy' - это неприкосновенно. Посягательства на частную жизнь, воровство, мошенничество ставят вне закона и сурово ка-раются. Системы правопорядка защищают личность от произвола, насилия, вмешательство в частную жизнь не на словах, а на деле, потому что в Америке считается высшим достоинством быть свободным.

- Поэтому в Америке назначают сроки заключения, которые могут составлять сотни лет. Еще одна глупость!

- А не глупость давать за убийство пять лет, а потом выпускать через год на свободу, - парировал Реваз. - Да у вас здесь все с ног на голову перевернуто. Убийцы гуляют на свободе, судебная система насквозь прогнила, судьи продаются как проститутки, братки судят по своим поня-тиям честнее, чем прокуроры. И что ты защищаешь, не по-нятно, - разозлился Реваз.

- Не спорю. Кругом бардак и коррупция. Но так не будет всегда... Заметь, Реваз, и в Америке тоже не всегда все было в порядке. Вспомни, как шло первоначальное на-копление капитала, вспомни 'великую депрессию и массо-вую безработицу. А если говорить о посягательстве на личную жизнь и свободу, то вспомни Гувера, когда велась тотальная слежка за каждым, когда подозрительность ца-рила в обществе, и любой американец мог быть арестован по незначительному поводу.