Рыцарство

  Всего в замке, вместе с графом, его сестрой, братом и товарищами, проживало около сорока человек. Друзья рассуждали логично: если мерзавцами Реканелли запланировано отравление - первым купить попытаются повара. Но Мартино Претти жил в замке уже двадцать лет, его жена Мария была кастеляншей, а сын Теодоро служил в охране. Здесь был дом Мартино и на его жаловании ни Амброджо Чентурионе, ни Феличиано никогда не экономили. Поварята были сиротами - племянниками самого Мартино. На всякий случай Северино вызвал Мартино и предупредил об опасности заговора против жизни молодого графа. Мартино насупился. Он готовил в основном, из графских закромов, мука, молоко, сметана, сыры, мясо и рыба были собственными. Иногда он посылал слугу на рынок - но, помилуйте, кто же мог знать заранее, что он выберет? Претти сказал, что закроет доступ на кухню всем, кроме своих поварят и слуги Джанно. Сообщенное не нравилось повару - Мартино любил готовить, и приготовление блюд считал священнодейством, и то, что какая-то мразь хочет испортить ядом его стряпню, представлялось ему святотатством.

  За стольника Донато ди Кандия, рыцаря, Крочиато ручался. Кравчий Джамбатиста Леркари, генуэзец хорошего рода, был известен им уже десятиление, Энрико считал его человеком чести. Стольник и кравчий дружили и никогда не пошли бы на мерзость. Охранники не имели прямого доступа к столу графа, служилый люд - тоже: все они ели отдельно, в гостиной зале за кухней. Подчиненные Северино столовались в зале Менестрелей, в донжоне замка, неподалеку от конюшен, так им было удобнее. Так кто же мог бы подсунуть графу отраву?

  Северино Ормани велел Эннаро Меньи усилить охрану, Энрико приказал Дарио Фабиани проверить всех слуг и служанок замка, оба распорядились прекратить приём новых работников.

  Теперь Северино пожаловался Амадео.

   - Смешнее всего, что в последние два месяца он ест, как монах. Просит сварить яйца, съедает несколько ломтей хлеба и кусок рыбы...

   - Ты не пытался с ним поговорить?

  Северино замялся, пожал плечами.

   - Как? В душу не влезешь, а он и не пустит. Нет, я его понимаю. Душу открывать он нам не обязан, но мы же... не чужие ему. Я как-то спросил у него, что его тяготит? Он ответил, что есть скорби, которые ни с кем не разделишь. Я понимаю его.

   - Понимаешь?

   - Да.

  Амадео понял, что глупо спрашивать Северино, что гнетет его самого: понимающий молчание скорбящего не проговорится и о своих горестях. Но будет ли он молчать о чужом счастье?

   - А что юная Чечилия? Становится кокеткой?

  Северино усмехнулся.

   -Да поделом кривляке. Мне его не жалко. Если ремесло канатоходца вовремя не бросить...

   -Ну, а сам-то? Жениться не думаешь?

  По лицу Ормани прошла тень.

   -Не знаю, может... женюсь. - Он поморщился и торопливо переменил тему. - Попытайся поговорить с Феличиано. Он всегда доверял тебе. Я потому и писал тебе. Только на тебя и надежда. Больно видеть. Он потерял себя, утрачивает благородство... вернее, мужество. Ты же помнишь его в отрочестве? Лев... подлинно молодой лев. Сейчас порой напоминает котенка. Как можно?

  Амадео подумал, что сам Северино напоминает оплывшую угасающую свечу, но спросил о другом.

   -Если он ничего не говорит ни тебе, ни Рико, ни Раймондо... Романо ведь его духовник?

  Ормани кивнул.

   -Мы с Энрико пытались расспросить Раймондо. Тот сослался на печать молчания, но проронил, что граф кается ему в своих грехах, а не жалуется на свои беды...

  Глава 8.

  Нельзя сказать, чтобы мессир Северино Ормани солгал своему старому другу. Он вообще не умел лгать - исказить смысл слов было для него странной мукой. Северино мог лишь умолчать о понимаемом, но ныне в его жизни было гораздо больше того, чего он вообще не понимал, и это относилось не только к Феличиано Чентурионе, но и к нему самому.

  Как и когда в его жизнь вошла беда? Ормани не заметил. Недобрые чары злой колдуньи или нелепая роковая случайность сделали его несчастным? Или, как говорили ученые мужи, он родился под несчастливой констелляцией небесных светил? Северино не знал этого. Еще совсем недавно сердце и душа его не знали тревог, он жил ежедневными заботами ловчего огромного замка, его забавляли турнирные рыцарские состязания, дававшие возможность сравниться с сильнейшими, радовали и мужские застолья, и звуки охотничьего рога. Его друг детства Энрико Крочиато, непременный участник и турнирных ристалищ и охотничьих забав, уже похоронил отца и мать, несколько умерил свои юношеские буйные похождения, повзрослел и успокоился. Взбаламученная по весне река вошла в свое русло, и теперь Энрико деятельно занимался хозяйством, показал себя недурным негоциантом и прекрасным воином.

  Теперь они с Северино сошлись ближе и душевней. И вот вдруг...

  ...Северино вернулся из Милана, где пробыл почти неделю, привычно зашёл к другу обсудить покупку новой упряжи и нескольких лошадей, и тут в его покоях увидел девушку. У него померкло в глазах - такой удивительной красоты и прелести он не встречал никогда. Сердце Ормани упало, он знал, что перед обаянием чертового дружка девицы устоять не могут, и при мысли, что эта красавица - очередная подружка Крочиато, у него стеснилось дыхание и заболела грудь. Девица подняла на него бездонные глаза, и тут появился Энрико, обнял его и огорошил сообщением, что из монастыря вернулась его сестрица Бьянка. У Ормани отлегло от сердца, он чуть смирил дыхание, и несколько минут просто не мог оторвать глаз от красавицы. Он знал, что у друга есть сестра, но никогда не видел её: Бьянка жила сначала с больной матерью Энрико в Лаццано, а после её смерти - в монастыре. Сама же девица оглядела мессира Ормани внимательно и серьёзно, после чего налила им с братом вина и принесла яблоки, сама же вскоре исчезла. Северино показалось, что в комнате потемнело, хоть за окном по-прежнему светило солнце. Энрико же посетовал, что сестрица свалилась ему на голову совсем неожиданно, он думал, что она пробудет в монастыре до весны. Ормани заметил, что тон Крочиато недовольный, и сам он явно расстроен, но не придал этому значения.

   С того дня Северино Ормани потерял себя. Он стал куда чаще, чем раньше, навещать Энрико и проводить с ним время - только чтобы иметь возможность иногда видеть Бьянку. Сама же синьорина, хоть и замечала очарованный взгляд мессира Ормани, оставалась холодна к нему. Он был бездушной горой мускулов, немым рыцарем, человеком, лишенным галантности и обходительности. К несчастью, поведение Ормани способствовало этому мнению - в присутствии девицы Северино терялся, с трудом мог проговорить несколько слов, был неловок, смущался и волновался.

  Энрико Крочиато заметил внимание друга к его сестре, и ничего не имел бы против их союза, если дворянин Ормани был готов жениться на девице, чьи предки были выходцами из пополанской Флоренции. Кроме того, братец полагал, что за таким мужем, как Северино, Бьянка была бы как за каменной стеной.

  Но Энрико не обольщался - он знал нрав сестрицы.

  Бьянка была особой своенравной и романтичной. 'Галеран Бретонский', 'Коршун', 'Роман о Розе', 'Жеган и Блонда', 'Роман о кастеляне из Куси', 'Турнир в Шованси' Жака Бретеля, 'Тристан и Изольда' Эйльхарта фон Оберге, 'Ланселот, или Рыцарь телеги', 'Персиваль' Кретьена де Труа, 'Гибельный погост', 'Рыцарь со шпагой', 'Чудеса в Ригомере' - все эти бесчисленные романы, которые братец, морщась и чертыхаясь про себя, находил в сундуках сестры, сформировали её представления о жизни и идеал возлюбленного. В мечтах ей являлся благородный красавец, победитель всех турниров, отважный наездник и благородный охотник, мужественный, как Ланселот или Персиваль, свободно слагающий стихи для Прекрасной Дамы, прекрасный танцор и музыкант.

  Увы, мессир Ормани, хоть и был по происхождению аристократом, выглядел нелюдимым медведем. Слова брата о том, что за двадцать лет, кои он знал Ормани, тот никогда не совершил ничего греховного или недостойного рыцаря, девица просто не слышала. Но, может быть, со временем Бьянка Крочиато и разглядела бы в мессире Ормани благородство души и таланты, коими он обделен отнюдь не был, если бы не Пьетро Сордиано. Молодой человек двадцати трех лет был писаным красавцем, сыном старого друга графа Амброджо, и ныне считался первым помощником Эннаро Меньи, начальника эскорта охраны замка. Юноша воплощал все черты истинного рыцаря - был знатен, красив, храбр, галантен, сочинял прелестные стихи. Мог ли с ним соперничать мессир Северино Ормани?