Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 30 из 53



   - Почему сразу черный? Учение Маркса несет свет критицизма, аферы развивают интеллект, а Сатана олицетворяет борьбу с навязанными ограничениями. Мы втроем могли бы замечательную басню сочинить, добрую и жизнеутверждающую.

   - Сказал аферист, - тихо вставила Анжелика.

   Я фыркнул и сменил тему.

   - А ты, Костя, когда с Тимуром познакомился?

   - Около года назад. Я с ним почти не общался, в общем-то, он скупал всякое барахло у брата Витька, а те двое иногда живут у меня. Здесь и виделись, - не особенно связно поведал Костя. - Если честно, бесят меня такие события. ещё вчера был жив - а сегодня лежит в луже своей крови, и рядом ещё один труп. Хрень какая-то. Как будто мы не люди, а бабуины, и убивать друг друга из-за любой мелочи готовы.

   - А кто умер? - не поняла Анжелика.

   Я кратко объяснил, хмуро глядя на кальян.

   - Ох. Сочувствую, - неуверенно произнесла девушка.

   - Да брось, - отмахнулся я. - В мире каждую секунду двое умирают, не стоит сопереживать каждому незнакомцу.

   Костя уставился в потолок и быстро зашевелил губами, явно подсчитывая. Затем кивнул, видимо, найдя соответствие между моими словами и своими прежними знаниями.

   Люблю таких людей, пусть даже нажиться на них невозможно.

   В таком ключе наша беседа длилась около часа. Связного разговора не получалось, но ни меня, ни Костю это не волновало, а Анжелика, убедившись, что мы безобидны, перестала вжиматься спиной в стенку. Костя даже убедил её сделать несколько затяжек, при этом почему-то забрал трубку у меня, а не предложил свою. Глаза у девушки после сей операции заблестели, но иных признаков наркотического опьянения она не выказала. Чего и следовало ожидать - с первого раза марихуана мало кому проникает в голову.

   Затем в наш уголок мира вторглась неровная лысая голова. Она криво ухмылялась, словно палач СС, нашедший еврейское убежище.

   - Здоров, Макс, - поздоровалась голова, и вслед за этим в теремок проникла могучая рука с растопыренными пальцами.

   Я вежливо ответил рукопожатием. Рука, удовлетворившись этим, исчезла.

   - Ствол под телевизором, - махнув ладонью куда-то в сторону, сообщил Костя. Затем, вспомнив о чем-то, вынул из джинсов коммуникатор и передал его пришельцу. На миг вернувшаяся рука поглотила технику, словно древний бог, принимающий жертву.

   Голова, не унимая злой ухмылки, кивнула и тут же пропала.

   - Это был ваш друг? - испуганно спросила Анжелика, на которую, видимо, голова произвела не меньшее впечатление.

   - Вроде бы, - с некоторым сомнением ответил Костя.

   - Это был призрак вермахта, - уверенно заявил я.

   Костя подумал и снова отобрал у меня трубку кальяна. Я не стал противиться.





   Несмотря на общую расслабленность и легкость внутри черепа, подаренную наркотиком, ход моего мышления упорно возвращался к гибели Тимура и смерти вообще. Я снова ощутил себя четырехлетним мальчиков, лежащим в темной комнате под одеялом и с осознающим свою смертность. Я до сих пор могу точно воспроизвести в уме тот миг, когда знание, что моё тело распадется, а личность растворится в неведомом, впервые открылось мне. Ночь, время около полуночи, в окно светит уличный фонарь, но свет почти не пробивается сквозь плотные шторы, резко тикают часы на стене. Я, до смешного хрупкий и слабый, обхватываю себя за плечи и широко распахнутыми глазами смотрю в темноту.

   "Я умру", - произношу я тонким испуганным голоском. Не могу вспомнить, что подтолкнуло меня к этому открытию, но это не важно. Существенен лишь миг откровения: есть ничто, и я войду в него.

   Еще помню, я долго после этого не мог понять, почему никто не паниковал. Все знали, что незримый жнец настигнет каждого, но лишь единицы пытались с ним бороться. Смертельный яд времени уже тек в жилах каждого из нас, однако никто об этом не беспокоился. Мой детский ум не видел смысла в действиях людей, занимающихся бытовой мелочной ерундой вместо действительно важной вещи - поиска противоядия.

   Затем я узнал о Боге и обрадовался. "Всё в порядке, мы уже в вечности", - решил я, листая страницы Евангелия. Несколько лет я жил со счастливой верой в воскрешение в ином мире, и если бы не моё неудержимое любопытство, возможно, хранил бы её до сих пор. Жажда знаний вынудила меня искать подробности, чтобы окончательно избавиться от ужаса перед зияющей бездной. И я нашёл их.

   - И что дальше? - спросила Анжелика, и я понял, что мыслил вслух.

   - Дальше...

   Меня смутило то, что подробно описывая "плохие" человеческие качества, писание весьма туманно оглашало список "хороших". Список смертных грехов знает каждый второй, но никому не известен список спасительных добродетелей. Этим страдают все религиозные учения. Есть лишь намеки вроде "возлюби ближнего", "подставь другую щеку", "освободи разум", "познай себя" и прочая ахинея, либо не поддающаяся однозначному толкованию, либо принципиально неисполнимая.

   Объяснение сего феномена очевидно: "плохое" есть неотъемлемый спутник человеческой жизни, каждый точно знает, что именно считает злом, чем именно недоволен; но поскольку причины дня недовольства находятся всегда, то описать "совершенный" мир через его собственные атрибуты оказывается гораздо сложнее, чем описывать его через отсутствие "зла". Проще говоря, нам твердят: "Будет всё то же самое, только без того, что вам не нравится". О чем это свидетельствует? Да о том, что говорящий не имеет ни малейшего представления о том самом идеале; он лишь отрицает, ничего не утверждая, а значит, призывая к лучшему, он просто лжет, ведь он ничего не знает об этом "лучшем".

   - Они просто описывали свои мечты, взяв за основу мир и кастрировав его, лишив всего, что эти духовные скопцы посчитали лишним. Рай - это наша реальность, на которую надели оковы стыда. Я понял, что меня обманули. Пообещав бессмертие, они лишь усыпили мою бдительность, сыграв на моём ужасе. Никогда не прощу.

   - Отличная история, брат, - испустив вместе со словами кольцо дыма, оценил Костя.

   - Тебе не нравится?

   - Нравится. Не останавливайся, мне доставляет удовольствие тебя слушать.

   Анжелика переводила взгляд между нами, о чем-то напряженно размышляя.

   - Вы просто обкурились. Это всего лишь измененное состояние создания, - сказала она. - Сейчас ещё видения начнутся.

   - От этой травы не бывает галлюцинаций, девочка, - учительским тоном ответил Костя. - А измененные состояния сознания - это тебе не "о Кришна, я вижу единорогов под радугой!", черта с два.

   - Личность человека, - встрял я, - подобна детскому конструктору: одни и те же блоки можно сложить в разных вариантах, отчего облик и предназначение всей системы способно полностью меняться. Например, даже не затрагивая сущности конкретных воспоминаний из жизни, а всего лишь меняя их мнимую временную последовательность, можно исказить свою мораль до полной противоположности.

   - Это как же? - не поверила Анжелика.

   - Если ты не помнишь, кто нанес первый удар, а кто защищался, как ты поймешь, где агрессор? - пояснил Костя за меня. - С одними и теми же воспоминаниями можно считать себя и защитником слабых, и отмороженным задирой: всё зависит от порядка действий.

   - Но это ерунда, - снова вмещался я. - Настоящая смена состояния сознания сродни новому рождению в чужом теле. А когда действие наркотика, ритуала или психоза подходит к концу, наступает смерть - личность, только-только сформировавшаяся, подвергается распаду. И если твой ум не затуманен в тот момент окончательно, твоё не-я будет осознавать происходящее и догадываться о последствиях. Возможно, оно даже будет сопротивляться смерти, поддерживая себя всё новыми дозами, если инстинкт самосохранения будет обманут жаждой продолжаться. В любом случае, смерть неизбежна. Новое сознание опирается на временное искажение картины химических процессов мозга, которая без постоянного внешнего воздействия сама придет в норму. И тогда не-я умрет.