Возвращение домой

Один Марио стоял, опираясь о дерево спиной и склонив голову на грудь. Вряд ли он понимал, что происходит, но его состояние оказалось для них троих решающим в принятии опасного и авантюрного шага…

Глава 6. В гостях

Они все четверо старались незаметно наблюдать за ней, следили украдкой за каждым движением этой странной, удивительной женщины. Высокая темноволосая, с красивым, без единого изъяна лицом. Да, она казалась удивительной и какой‑то чужой, в ней было что‑то неземное. Нет! Она ничем не отличалась от земных женщин. Красивая фигура, подвижная и гибкая, красивое лицо, красивые, открытые до плеч руки. Но в то же время в ней улавливалась какая‑то неземная, нечеловеческая стать. Видишь и понимаешь сразу: таких людей не бывает! Какой‑то барьер. Что‑то внутри…

Эта женщина – они даже имени её не знали – была единственным представителем всего народа гриффитов и единственным жителем посёлка, который вступил с ними в маломальский контакт. Хотя, какой там контакт?..

Она проводила их в этот дом, следила за очагом, приносила еду, забирала посуду. Сама ни о чём не спрашивала, даже заговорить первой не пыталась. Никакого любопытства, ни капельки удивления! Но при этом была полна дружелюбия и почтительности к гостям.

Это гостеприимство было заметно и в том, что выделили им жилой дом, из которого сами хозяева выселились поспешно, даже не оставив никаких следов своего пребывания. Всё это казалось довольно странным, ведь в деревеньке этой две трети всех домов стоят заброшены. Им бы в их положении и любого угла хватило, лишь бы крыша над головой была, но оказаться, как объяснял Кордуэлл, значит, оскорбить хозяев, обидеть весь посёлок.

Гриффитка словно и не замечала их взгляды, перемещалась по дому свободно, неслышно ступала по полу, по травяным коврикам, почти полностью застилающим пол. Заметно скучала: долго смотрела в окно, на мокрый сумеречный лес, задёрнула шторочку, прошла к очагу, грея озябшие руки. Плавные, грациозные движения, легкая походка. За каждым, даже случайным движением было приятно наблюдать – глаз радовался.

И всем этим она сильно напоминала Джейку мать. Этой красотой, пластикой, внутренним спокойствием, без суеты, без лишних движений.

И эта одежда. Длинное платье без рукавов, явно не по погоде, скреплённое на плечах пряжками; широкий, сделанный вручную пояс до пола со сложным рисунком из синего, белого и чёрного цветов.

Вдруг будто вспомнив о чём‑то, женщина подхватила тёплую накидку, на ходу скрепила её на груди пряжкой, не сказав ни слова, вышла.

И тогда только они все четверо перевели дух, расслабились, принялись за еду. Рыба и тушёные овощи. Ели какое‑то время молча, даже ложками не стучали, пока Алмаар вдруг не психанул, отталкивая от себя тарелку:

– Надоело!.. Одно и то же каждый раз! Ненавижу рыбу…

Они разом повернули головы в его сторону, подумали одновременно: опять этот Алмаар чем‑то не доволен.

– Зря ты так, – Дик заговорил первым и был на удивление спокоен, – Рыба для них – высший знак уважения. Они подают её только гостям, и сами едят лишь по большим праздникам… Если не съешь – обидишь… И сильно…

Алмаар сидел, подперев щеку ладонью, смотрел на Дика исподлобья, как привередливый мальчишка.

– Но ведь третий раз подряд… – возмутился слабо, с отвращением глянул в тарелку, – Хватило бы и одного…

– Раз ты гость, они будут кормить тебя рыбой до тех пор, пока ты здесь. – Дик выпрямился, положил на стол ложку, снова посмотрел на Яниса.

– Никто тебе ничего другого не предложит. Радуйся, что вообще кормят… – Моретти сидел в дальнем углу, у края стола, но видел Алмаара со своего места прекрасно и, пользуясь тем, что тому его не достать при всём желании, поддеть Яниса пытался словом и взглядом, – Не голодал давно, да? А я думал, мы все одинаково…

– Ты бы думал лучше про себя! – перебил его Алмаар. Он разозлился мгновенно. «Вот и новая парочка смертельных врагов, – Отметил Джейк устало, – И почему этот Алмаар не может жить без проблем? Вечно что‑нибудь себе находит… Хотя, и Марио – не подарок… Специально злит… А в первый день друзьями были!»

Моретти шевельнулся, поставил деревянный стакан на стол, чуть такану не выплеснул, вот‑вот ещё что‑то скажет, и опять что‑нибудь такое, чтоб Алмаара побесить. Джейк не стал его дожидаться, заговорил первым:

– Мы сегодня весь день отдыхали, отсыпались, отъедались, форму высушили… Отдохнули, одним словом. Но на эту ночь оставаться здесь опасно… Мы слишком легко отделались. Как‑то подозрительно всё это… уходить надо отсюда, вот к чему я клоню, и чем быстрее, тем лучше.

– Да, прямо сейчас, после ужина! – согласился Дик.

– Ночью? Опять таскаться по лесу ночью?!! – Алмаар стремительно вскочил из‑за стола, поддерживая простреленную руку, – Зачем? Мы пойдём утром – это лучшее…

– Лучшее? – Кордуэлл оборвал этот поток возмущения ироничной усмешкой. – Реку лучше всего переходить ночью – меньше вероятность наткнуться на патруль…

– Какая река, к чёрту? Я же сказал: мы идём на рудник! – Янис стоял посреди комнаты, глядел на них сверху, зло сверкая глазами. Левая рука на поясе, правая – вдоль тела.

– Слушай, это уже решённый вопрос: мы все возвращаемся в город. – Джейк смотрел на Алмаара исподлобья, крутил в руке деревянный стакан с тончайшими стенками.

– И вообще, откуда этот командный голос? «Я сказал!» – Моретти передразнил Алмаара и, заметив, как тот побледнел от ярости, хохотнул себе под нос.

– Заткнись! – Янис круто повернулся к нему, рука заныла от резкого движения, и эта боль заставила забыть о ругательствах, готовых сорваться с языка. Он только зубами чуть скрипнул, полосонул по лицу Моретти раздражённым взглядом, словно тот был виноват в этой боли. Кордуэлл выпрямился, сложив обе руки на столе, смотрел, как и остальные, сердито, недовольно.

«Да к чёрту вас всех!» – Янис отвернулся демонстративно, встал к ним боком.

– Янис, ты лучше сядь и доешь свой ужин, – предложил Джейк довольно дружелюбно. Он один, кажется, как всегда был поразительно спокоен и сдержан, – а потом мы поблагодарим хозяев за оказанное гостеприимство и тихо уберёмся отсюда.

– Я не пойду с вами через реку. – Во взгляде Алмаара угадывалось не только одно упрямство, но и решимость. Странно было видеть в нём это качество, ведь раньше он был так настойчив лишь при защите своих личных интересов или своей жизни. А сейчас? Взорванный рудник – что он сможет изменить в его жизни? Чем он так важен ему, если гонит вперёд за новыми трудностями, опасностями, возможно, за смертью? Неужели смерть капитана не даёт ему покоя?

– Дело твоё! Принуждать мы не собираемся… На себе тебя через реку никто не потащит, – Кордуэлл не удержался от предательского вздоха облегчения. – Иди один… Только нас не впутывай…

– И пойду! – Решимости Алмаару было не занимать. Хотя нет, здесь одно лишь сумасбродство. – А вы, если хотите, уходите сейчас… Как сами решили!

– Ни разу ещё такого дурака не видел! – снова отозвался из своего угла Моретти. Алмаар ответить не успел, осёкся, да и все они замолчали, когда гриффитка – всё та же! – появилась на пороге. Она прошла к столу, принялась собирать посуду, заметно удивилась, взяв в руки тарелку с нетронутой едой.

– Тысяча извинений, леди! – Алмаар, стоявший от женщины в метре, улыбнулся, встретив её недоумевающий взгляд. Та тоже улыбнулась, но как‑то смущённо, видимо, не поняла ни слова и теперь не знала, что сказать. Ей помог Кордуэлл, он неплохо говорил по‑гриффитски, но знал мало слов, хотя изъяснялся понятно.

Извинения, целая куча извинений и каких‑то малосодержательных слов; «плавал» он сильно, но понять это могла лишь гриффитка. И Джейк. Он слушал Дика, чуть склонив голову и скрывая улыбку, слушал все эти извинения и оправдания. Приятно было просто слушать эту речь, её плавность и мягкость, даже какую‑то музыкальность. Она не терялась даже в сбивчивых ответах Кордуэлла. Самому же лень было вмешиваться, не хотелось напрягать память, вспоминать слова, открывать рот, даже языком шевелить… Какое‑то приятное сонное оцепенение, словно смотришь на всех со стороны, словно следишь издалека… На эту женщину, в которой всё больше и больше читалось что‑то от матери: в фигуре, в лице, в манере говорить и держаться, в непринуждённом наклоне головы. Джейк выискивал, примечал эти чёрточки, старался запомнить, и радовался им, как ребёнок. И всё спрашивал себя каждый раз: неужели ты раньше ничего этого в матери не замечал, ведь в ней столько от гриффитов?!!