Возвращение домой

Джейк молчал и понимал, что, если заговорит, обратит на себя внимание, это ощущение родства исчезнет. Он сразу увидит, что никакая она не мать и ничего в них общего, а это просто бред, наваждение усталого сознания. А так приятно было хоть на момент почувствовать себя маленьким, вспомнить детство, словно заново пережить то время, когда мать учила его своему языку, рассказывала сказки, пела песни. Он ведь и не понимал тогда: зачем ему этот язык? И что это за язык вообще? И откуда он известен матери? А всё оказалось так просто!.. Я часть этого мира! Должен быть близок этим людям. Гриффитам! Я и сам гриффит наполовину… А все гриффиты, которых увидел в этой деревне, – одна эта женщина, так похожая на мать… А где же тогда остальные? Они что, боятся нас? Нас и меня – тоже!.. А ведь я совсем не думал о страхе, о страхе при первой встрече с ними…

Дверь за гриффиткой громко хлопнула, Джейк даже вздрогнул, очнувшись. Окинул взглядом комнату, словно видел её впервые: бледные шторочки на больших окнах, какие‑то гобелены по стенам, четыре кровати под яркими одеялами. Взгляд задержался только на очаге, а окончательно остановился на Алмааре, всё также стоявшем посреди комнаты. Тот, проводив женщину взглядом, удручённо вздохнул и вдруг произнёс с нежностью, поразившей всех, кто его слышал:

– Вот это леди! Настоящая леди! И почему в городе такие не живут?

– Наш Алмаар влюбился! – Моретти захохотал насмешливо, но беззлобно. Появление гриффитки разрядило накалённую обстановку, о недавнем разговоре на повышенных тонах все забыли.

– Я бы посоветовал быть поосторожнее. – Дик говорил серьёзно, без тени улыбки, – Гриффиты – народ сложный!

– А что в ней сложного? Такая же, как и все мы! – Алмаар расправил плечи, вскинул голову, даже про руку забыл. Кавалер! Заметно окрылился!

– Ты что, повёлся?! – Дик глазами сверкнул недовольно, – Не время сейчас… Да и старше она тебя лет на двадцать – не меньше… Они только на вид моложе кажутся…

– Возраст – это пустяк! – Алмаар небрежно подбородком дёрнул, – Я же не собираюсь на ней жениться…

– Да и не смог бы, если б даже хотел… Она вдова! Всего второй год!.. Им нельзя сразу… Только через пять лет… – Кордуэлл замолчал, видя, какими глазами они все на него смотрят. Все, кроме Тайлера. Тот сидел с какой‑то ленивой, сонной улыбкой, а глаза, будто, ничего перед собой не видят. Размечтался или вспомнил что‑то приятное.

– Она, что, тебе сейчас про всё это прямо так и сказала? – Алмаар недоверчиво скривился, нахмурил брови. – И про вдовство? И про остальное?

– Ты что?! Зачем говорить? По ней по самой всё видно! Ты видел пояс? Видел рисунок? Там всё на нём… Они же по всякому случаю пояса плетут… А цвета эти? Белый, чёрный, синий! И так всё ясно… Да и сами они, гриффиты, к незнакомым настороженно относятся. Другого бы человека они к нам и не пустили. А вдруг счастье и удачу с собой унесём? – Кордуэлл усмехнулся, посмотрел в стакан, который всё это время держал в обеих руках. – У них же не жизнь – сплошные суеверия!

Они немного помолчали, обдумывая услышанное, Алмаар заговорил первым:

– Вдовушка, значит…

В его голосе было столько от прежнего Алмаара, циничного, жестокого, опасного своей своевольностью, своим нежеланием думать о ком‑то, кроме себя; от Алмаара, особенно хорошо известного Джейку. И он не удержался от приказа, прозвучавшего по‑капитански:

– Я запрещаю вступать в какие бы то ни было отношения с местным населением! Тем более, флирт и прочие ухаживания! Ты подводишь всех…

– Интересно, и чем же? – Алмаар зло прищурился, улыбнулся недобро, показав белые ровные зубы. С такой сволочью просто невозможно справиться! А уж приказ и давление здесь никогда не помогут! А Алмаар продолжил:

– Вот тебе, Тайлер, чем я мешаю? А тебе, Моретти? Или, может быть, вас что‑то смущает? Скажите сразу!

– Да тебе же взбрендило в башку – ты и думать обо всём забыл! Как можно вообще об этом сейчас думать? – Марио выкрикнул с места, – Тоже мне: увидел красавицу – слюни распустил, как малолетка!.. – фыркнул громко, презрительно, – Никогда таких мужиков не понимал…

– Да уж куда тебе? Ты же у нас такой правильный! Цветы сначала даришь. Имя спрашиваешь. Ухаживаешь полгода… Или вы все такие? – Алмаар глянул на каждого из них, ни на ком не задерживая взгляда дольше одной секунды, засмеялся с презрением и насмешкой. – На вас глядеть‑то тошно! Как только что из школы… – Отвернулся и направился к двери, всем видом давая понять: разговор окончен.

– Ты зря на что‑то рассчитываешь! – крикнул ему в спину Кордуэлл, – Заболтает – вообще про всё забудешь! Ночь просидишь, в стенку глядя, – и не вспомнишь, что видел!..

Алмаар вышел, оглушительно грохнув дверью, будто и не слышал ничего, а они переглянулись.

– Сволочь! Кобель чёртов! – Марио вскочил, чуть кувшин с таканой не перевернул, – Почему вы его не остановили? Он же творит всё, что хочет! Никого не слушает!.. Опять неприятности из‑за него…

– Ну и пусть валит! Развлекается! – Кордуэлл усмехнулся с тайным злорадством: уж он‑то лучше их всех знал нравы гриффитов и понимал, что Алмаар вряд ли может на что‑то рассчитывать. Нельзя к гриффитам подходить с человеческими мерками, у них свои порядки. А этот остолоп… Заработает щелчок по носу, так хоть подумает в другой раз. Кавалер чёртов!

– А нам уходить нужно, – продолжил Дик, – собрались уходить – вот и пошли! А этот… Пошёл он к чёрту! Даже автомат свой не взял, идиот!..

– Без оружия его нельзя оставлять. Его или найти нужно перед уходом, или дождаться, пока сам придёт. – Джейк не смотрел на них, наливал себе в этот момент такану из кувшина, но взгляды ребят на себе кожей почувствовал, недовольные, нехорошие взгляды. Они этого мнения не разделяли и не скрывали своего отношения. Джейк продолжил:

– И вообще, плохо будет, если он здесь останется. У гриффитов, на сионийской земле… Наблудится и пойдёт с нами, как миленький, вот увидите! И никуда он не денется! А вот оставлять его не стоит… И насчёт рудника он к утру переболеет…

– Нехорошим чем‑то от всего этого пахнет, – Дик покачал головой с сомнением, – Дождёмся неприятностей на свою голову. И опять из‑за этого гада… Сионийцы уже поняли, что нас упустили, завтра могут и здесь объявиться, и реку могут перекрыть… Куда мы потом?

– Могут, всё могут! – Джейк задумался, забыл даже про стакан в руке. – Но если Алмаар к ним попадёт, нам тоже долго не ходить, сразу всех возьмут, он и запираться не будет… Нельзя оставлять его, нельзя…

…Янис соскочил с самой верхней ступеньки крыльца, остановился, вслушиваясь и вглядываясь. Глаза привыкли к темноте быстро, можно было различить чёрные силуэты домов – даже без света в окнах! – на более светлом фоне мрачного, беспокойного леса.

Осенний свежий ветер непривычно холодил бритое лицо, открытые до локтя руки с закатанными рукавами. Этот же ветер шумел в листьях, шептался совсем близко, где‑то неприятно поскрипывало дерево. И деревенька эта, тихая, нежилая, ещё больше показалась вымершей, совсем безлюдной. Вообще‑то Кордуэлл заикался, что гриффиты ночью стараются не выходить на улицу: боятся духов, ночных демонов или чего‑то там подобного. Чушь какая‑то! Правда, когда такой лес вокруг, куда ни глянь, и не такое ещё померещится, не только про духов вспомнишь…

Серенький, конечно, народец, ничего не скажешь!

Это в наше‑то время – и во всё это верить?!

Он пошёл вперёд, наугад, по улице между двумя рядами одинаковых в темноте домов. Под ногами хлюпало, и он взял чуть правее, ближе к центру, здесь и вправду было посуше, утоптанная, твёрдая земля, которую даже дождь не размочил, хотя такие ливни прокатили.

Гриффитка появилась неожиданно, вышла из какого‑то маленького сарайчика, не имевшего двери. Остановилась, но, узнав одного из гостей, пошла навстречу. «Странная у них манера: даже ночью без света ходить! – Подумал почему‑то Янис. Женщина подошла совсем близко, спросила о чём‑то своим приятным певучим голосом… Приятный у них язык… – И почему они Единого языка не знают? Хотя здесь и без языка всё ясно!»