Возвращение домой

Его характер, его привычки вышли ему боком и в армии. Какой Устав?! Какие приказы?! Какие, к чёрту, чины и звания?! Он привык подчиняться только своим желаниям, полагаться во всём лишь на себя одного и жить одним днём… Закономерен был и результат: его возненавидели не только сержант и лейтенант их бригады, но и все солдаты. Алмаару было не привыкать, тем более, что он и сам платил им той же монетой… Теперь же вся его ненависть обратилась на одного человека, на капитана Дюпрейна. За то, что он требовал беспрекословного подчинения приказам; за то, что после неудачного побега притащил назад под насмешливые и презрительные взгляды остальных из команды; за обращение «арестованный Алмаар»; за то недоверие и постоянное унижение; за тот единственный патрон в патроннике автомата… За каждую, пусть даже незначительную мелочь, которая в глазах Алмаара превращалась в тонкую иглу, прокалывающую душу.

И сейчас Алмаар как никогда понимал, что та жажда жизни, двигающая его вперёд, дающая ему силы идти наперекор таким трудностям, сейчас, в этом случае ему не поможет… Они все уже решили за него, расставили по местам, как им было нужно. И Дюпрейн решил, и ребята… Во всяком случае ему оставалось одно – СМЕРТЬ!

Никто ему не поможет, никто не вступится, и патрон у него всего один – действительно лишь застрелиться! – он – один!!! Один, как и тогда, когда отказался идти, а ведь устали все, когда пошёл против воли Дюпрейна, и никто из них не встал рядом, на твою сторону…

Умереть здесь, в этих чёртовых джунглях, при переходе через магистраль? Нет! Он никогда не думал, что смерть его будет именно такой, такой бесславной. Столько раз в жизни мог умереть, но выживал, спасался, – вернее, сам спасал себя, и неужели для того, чтоб умереть здесь, тут, на дороге, когда даже отомстить за свою смерть не получится, с одним‑то патроном?!

Ну, уж нет!

Он привык быть сам хозяином своей жизни, а значит, и смерти. Не им всем решать, когда ему жить, а когда умереть. Он сам себе хозяин, сам себе господин!.. Сам! Жаль, конечно, что патронов так мало… Один к одному, если повезёт. Но он сделает всё, все усилия приложит, чтобы повезло… Он не умрёт просто так, не отомстив за себя, не сказав своё последнее слово, даже если оно будет всего одно…

Сионийцы! Чёртовы сионийцы!

При мысли о них у Алмаара кулаки сжимались сами собой, твердели челюсти, и скрипели зубы. Как же он ненавидел их всех! Сильнее, чем кого‑либо раньше, сильнее, чем капитана. Они даже не казались ему живыми людьми, обыкновенными, со своими интересами, со своими мыслями, любимыми делами. Нет, такими он их не видел! Это была глухая ненависть, направленная против врага, против любого, кто лишал его свободы, лишал возможности самому решать свою судьбу.

И чтобы утолить эту жгучую ненависть, Янис пошёл бы даже на смерть – при всей своей огромной любви к жизни. Может, поэтому‑то он и смирился со своей участью и уже даже не боялся смерти; и та медлительность и страх, которые он читал в лицах Моретти и Кордуэлла, та неторопливая основательность Дюпрейна начали раздражать его, выводить из себя…

«Ну почему, зачем они тянут зря время?!! Что толку думать и гадать, когда и так ясно: помирать придётся… Спасётся один или два, если повезёт. Так не всё ли равно?… Или помирать один только я согласен, а вы все озабочены, как бы не попасть в число тех, невезучих?..» – О себе, как о живом, Янис уже не думал, этот вопрос он уже решил и не хотел к нему возвращаться.

– Капитан, мы только зря теряем время! – он заговорил громко – что толку прятаться уже? – и ощутил неприятный холодок, волной прокатившийся от затылка вниз по позвоночнику. Они все четверо с оторопью взглянули на него одного, но от этих взглядов Янис стал только сильнее, смелее, решительнее. – Если вы все боитесь, – я пойду первым!

При этих словах он как‑то необычно, совсем не так, как всегда, не так, как прежде, улыбнулся, сверкнув в полумраке белыми зубами. Это был Алмаар, никому не известный здесь, может, лишь Тайлеру… А Джейк понял тут же: Янис решился на что‑то, на что‑то опасное, или придумал что. Так светились у него глаза, когда он сумел сломать сенсорную ловушку.

– Сядь и не дёргайся! – это был не окрик, потому что громкий голос только укрепил бы уверенность Алмаара. Дюпрейн приказал тихо, сквозь плотно стиснутые зубы. – Я не давал тебе слова, арестованный…

– А я и не собираюсь ждать вашего разрешения! – Алмаар перевёл взгляд на Кордуэлла, – Вы думаете, я боюсь смерти?.. Ну, уж нет!..

Он хотел ещё что‑то добавить, даже губы разомкнул, глянул на Джейка с по‑мальчишески упрямой улыбкой, и одним прыжком выскочил из ямы наверх.

– Стоять! Рядовой Алмаар! – напрочь забыв об осторожности, закричал вслед Дюпрейн, – Я кому сказал – «стоять»?!!

Но это была изначально глупая затея – попытаться криком вернуть Алмаара. Дюпрейн бросился следом, на ходу передёргивая затвор автомата. Кордуэлл шевельнулся, порываясь бежать за капитаном, но Дюпрейн приказал:

– Ждите меня здесь!!!

Ждать здесь? Разве могли они ждать здесь – в этой яме под корнями, – когда происходит такое?! Такое!..

«Меня!» «Ждите меня!» По этим словам, по красноречивому взгляду капитана, по его решительности Джейк понял сразу: Алмаар обречён! Если он успеет выскочить на дорогу к сионийскому патрулю, он сдастся ему и останется жив. Но вряд ли! Дюпрейн не позволит, не допустит этого! Именно сейчас он и убьёт Алмаара! Ради этого он и бросился следом: перехватить, не дать сбежать, не позволить сдаться в плен…

Они ждали очереди, очереди из автомата. Ждали долго – секунд тридцать, не меньше! А потом, разом переглянувшись и не сговариваясь, так же молча сорвались с места. Кинулись следом…

До дороги было метров сто – или чуть больше? Джейк преодолел это расстояние за несколько секунд, вломился в придорожные кусты и сразу понял: Дюпрейн не успел… Опоздал! Алмаар шёл по дороге со своим пустым автоматом, а навстречу ему медленно ехал большой бронированный грузовик. Сионийцы, человека четыре, повскакивали со своих мест, столпились у кабины, растерянные, удивлённые. Все они знали, что здесь в лесу есть вражеские диверсанты, знали и про то, что противнику выставлены условия и дано время на раздумье. Знали, но растерялись при появлении парня в незнакомой форме без знаков отличия. К тому же он был один! Совсем один! Это настораживало, и первое, что пришло каждому из них на ум – это же ловушка!!!

До машины оставалось совсем чуть‑чуть, в самый раз для выстрела. Янис чётко помнил: в автомате всего один патрон. Для одного прицельного выстрела! Затвор был передёрнут ещё раньше, палец давно лежал на спусковом крючке, оставалось только вскинуть автомат и выстрелить, выстрелить надо почти в упор. С такого расстояния и целиться не обязательно…

Он учёл всё, всё рассчитал правильно, кроме одного – он не был убийцей!

НЕ БЫЛ УБИЙЦЕЙ!!!

Он не смог выстрелить сразу при столкновении с врагом, не смог сделать всё так, как задумал, как решил ещё там, в яме под корягой. И потому сейчас просто стоял и смотрел на них, и чем дольше смотрел, тем больше понимал, что не может решиться на выстрел… Перед ним был не тот эфемерный ненавистный враг, рисуемый его воображением, перед ним были такие же парни, как и он сам: молодые, растерянные, с удивлёнными улыбками на лицах…

Машина остановилась с тихим утробным урчанием, стало слышно, как Алмаар бухнул каблуками, делая последний шаг.

Тишина! Тишина и полная неподвижность!

Сколько они стояли друг против друга, – враги, воюющие между собой, противники?! Воюющие, но впервые столкнувшиеся лицом к лицу…

Казалось, время остановилось, замерло так же, как и люди на этой дороге.

«Я же не смогу!!! Не смогу вот так прямо… Ну, выстрелите же кто‑нибудь, сделайте первый шаг!!! И тогда я смогу!.. Я отвечу, я справлюсь… Обещаю!»

Джейк со своего места увидел, как медленно – до жути медленно! – Алмаар стал поднимать руки.

Сдавался!!! Он сдавался в плен!!!

Очередь, длинная и неожиданно громкая до невыносимой боли в ушах резанула слух, разделила время и весь мир на миг до выстрела и – после!