Возвращение домой

И тут Дюпрейн неожиданно засмеялся, впервые за все дни, рассмеялся легко, почти беспечно, даже качнулся назад:

– Так… ты застрелиться… хотел! Ха‑ха‑ха! Тоже мне – самоотверженный вояка! Застрелиться!.. Умру сейчас!.. Вот ведь, чёрт возьми, шутка‑то где!.. Застрелиться – ты!? – и он указал пальцем на Яниса. Тот ещё сильнее взбеленился: реакция капитана довела его чуть ли не до бешенства. Дюпрейн неожиданно замолчал, нахмурился, заворочался, убирая пистолет в кобуру, а потом проворчал устало:

– Ладно, отпустите его…

И они снова расселись на земле кто где. Моретти и Кордуэлл закурили, уже не спрашивая разрешения, да и сам Дюпрейн вряд ли обратил на это внимание, так как думал сейчас о другом. Джейк отстегнул фляжку, стал пить неслышно, чтоб капитана лишний раз не раздражать, он думает сейчас за всю группу, ищет выход из сложившейся ситуации. Алмаар же сидел в стороне от всех, злой, бледный, с ссадиной на правой скуле и с разбитыми губами, смотрел себе под ноги. Да, отделался он легко по сравнению с тем, чем всё должно было для него закончиться.

– Слушай, Моретти, – неожиданно попросил Дюпрейн, – дай, пожалуйста, сигарету! – протянул рядовому раскрытую ладонь.

– Вам?!! – Марио побледнел не меньше, чем тогда, при виде сионийских солдат. Эта необычная просьба поразила всех, даже Алмаар заинтересованно обернулся, хотя и сидел ко всем спиной.

– Раскурить? – снова спросил Моретти, дрожащими пальцами вытряхивая сигарету из смятой пачки; Дюпрейн молча кивнул в ответ рассеянно, думая совсем о другом. А потом он сидел, положив руки на колени и подтянув ноги к груди, курил медленно, не торопясь, чувствуя на себе удивлённые взгляды своих солдат. Ему, конечно, было всё равно, что они подумают, просто нужно было успокоить расшалившиеся нервы. Не рассказывать же им, что раньше курил до спецзадания в Киркану, а потом бросил… Отвык за полгода в горах и не курил с тех пор лет десять, до этого вот дня. А всё через эту сволочь, через Алмаара…

Подносил руку с сигаретой к губам, затягивался и следил за тем, чтобы пальцы не дрожали, и сам думал с каким‑то безразличием: «Да‑а, на пенсию пора. Хватит уже по джунглям с сопляками бегать!.. Хотя это и так последнее задание… Устал уже… Нервы сдают и мастерство уже не то…»

И Джейк, не отрывающий взгляда от капитана, видел по его напряжённым плечам, по лицу и по взгляду, что Дюпрейн отчаянно пытается не показать своего состояния, скрывает злость и усталость. Алмаар же отметил про себя другое: «А ведь этот тип знает толк в куреве… Курил, верно, когда‑нибудь.» Видел с жадностью, с голодной жадностью, как Дюпрейн держит сигарету тремя пальцами – большим, указательным и средним – щепотью. Как он, явно наслаждаясь ароматом дыма, медленно выдыхает его чуть в сторону. Как стряхивает пепел лёгким постукиванием среднего пальца.

Вот чёрт! Это была пытка! Медленная, изматывающая душу пытка! Алмаар смотрел и никак не мог заставить себя отвернуться, сглатывал разом загорчившую слюну и грыз костяшки пальцев. Грыз до боли, чтоб хоть так уменьшить, отвлечь себя от нелепых страданий. И следил за Дюпрейном до тех пор, пока тот щелчком не отправил окурок в кусты. Он даже проследил за полётом тлеющего огонька, а когда повернул голову, встретил прямой взгляд капитана, взгляд, разглядывающий в упор, и в голове мгновенно мелькнуло: «Сейчас спросит…»

– Ну, а теперь рассказывай, что ты видел на дороге?

Дюпрейн впервые обратился к нему вот так, прямо, в первый раз за все эти дни; обратился к нему, как к равному, и даже не по званию и, уж тем более, не по опыту, а к равному по схожим обстоятельствам. С тем, что судьба у них одна на всех, общая, и они перед ней равны, и капитан, и рядовые. И от этой неожиданной прямоты Янис растерялся, запутался: уж не показалось ли?

– Я?.. Вы меня спрашиваете?..

– А кого же ещё? – Дюпрейн усмехнулся пренебрежительно, почти с презрением к этому парню. Сузил глаза, разглядывая его лицо, довольный тем, что достал‑таки его, достал во время короткой нелепой драки: «Хорошо бы ещё под глаз тебе фингал, чтоб поостыл немного…»

– Когда я там был, машин было уже три… И по рации подкрепление вызывали. Нас классифицируют, как диверсантов… Дали знать на пикет при переправе… На мост через реку… Требуют усилить охрану и повысить внимание… – коротко, но содержательно рассказал Янис, разглядывая свои руки, которыми он обхватил колени. – Уже наметили квадрат для прочёсывания…

– Интересно, и когда ты успел обо всём этом узнать? – Дюпрейн склонил голову к левому плечу, сощурил глаза, всем видом выражая недоверия, даже будто подвох искал. – Да ещё в таких подробностях!

Янис губы разомкнул, видимо, хотел ещё что‑то добавить, но осёкся, уловив это недоверие, полосонул потемневшими от ненависти глазами. На его бледных щеках появился лёгкий румянец. Это была ярость! Та ярость, от которой бросает в жар, и сердце колотится быстрее, а руки – невольно сжимаются в кулаки. «Не веришь – зачем тогда спрашиваешь?»

– Скоро, капитан, здесь начнётся охота! А в роли дичи будем мы! Времени на трепотню не осталось! – в сердцах проговорил Алмаар, выместив в своих словах эту ярость. В словах и во взгляде…

А Дюпрейн усмехнулся с невольной улыбкой: «Да‑а, стоило натолкнуться на сионийцев вот так – нос к носу, чтобы у тебя, наконец‑то, включилась осторожность. И внимание! Понял, что шкуру – свою, родимую! – спасать нужно… Суетиться начал. Где ты раньше‑то был?.. И ведь хитрый же малый! Умный! И когда нужно, осторожный! Несдержанный, правда, часто… Но оно и понятно. Где ей, этой сдержанности, учиться? На улице, что ли? Нет, не та школа, не туда тебя судьба кинула, парень. А вот спецназовец бы из тебя неплохой получился. Подучили бы терпению, сдержанности, выдержке, вниманию, а навыки соответствующие уже у тебя есть. И башка варит, когда нужно. Прошёл же мимо машин, через мины прошёл, никого из патруля не переполошил и нас нашёл. Сволочь, конечно, порядочная, всё по настроению, по‑своему, а навыки есть… А финал какой? Одни вы здесь и финал для вас, для всех, четверых, один: взорванные шахты и смерть, если не от взрыва, то от голода…»

Дюпрейн смотрел на своих бойцов, на каждого по очереди и на всех вместе. На Моретти: суетной парень, конечно, но честный, искренний. На Тайлера: гвардеец, и этим словом всё сказано. На Кордуэлла: этому‑то рассудительности не занимать, простой по‑деревенски, но сметливый и внимательный. И Алмаар: ненавистный тип, испорченный с детства. Но умный, сволочь, хоть и вспыльчивый. Даже уважаешь невольно за эту его индивидуальность, за упрямое упорство даже в шкуре солдата оставаться самим собой. Со всеми своими недостатками… Возможно, Тайлер и прав. Таким, как Алмаар, место среди «информаторов». Они там все такие же независимые, даже власть Императора на них не распространяется.

Все – разные! Каждый – личность! И у каждого своё прошлое, своё детство, своя память. Но смерть для них для всех одна, общая. И это даже не ваше решение, не ваша воля. И не моя! Интересно, у того, кто, разрабатывал операцию, есть свои дети? Сыновья?.. Неужели никто не подумал о тех четырёх парнях, которым предстоит умереть ради такой глупости, минутного решения?! И всё ради рудника, а он, ещё неизвестно, кому достанется.

И мне их предстоит туда притащить! Навешать лапши на уши. И самому же взорвать! И это после того, что пережили вместе за последние дни?! Кого бы я и смог взорвать, убить собственноручно, так это Алмаара. Достал вконец! Уже сил терпеть не осталось!

И Дюпрейн перевёл глаза на Яниса, сидящего рядом. И перед глазами встала чёткая, реальная до каждой мелочи, до каждой незначительной детали картинка: тусклые стены шахты, металлические подпорки, неяркий свет аварийного освещения. И в самом дальнем углу – Алмаар с коробкой взрывчатки… И вот он, – взрыв! Дюпрейн даже смог представить себе этот огненный шар, нестерпимо раскалённый смерч, сметающий всё на своём пути!.. Разлетающиеся куски породы. Оседающий потолок. Взрывающиеся стеклянными брызгами лампы. Со скрежетом ломающиеся, как хрупкие спички, толстые опоры. И среди всего этого хаоса – Алмаар! Дюпрейн ненавидел его до смерти! И поэтому даже улыбнулся с мстительным блеском в глазах, представив с особой старательностью, как кусок балки пробивает Алмаару грудь, ломает рёбра, разрывает лёгкие…