Возвращение домой

– О Боже, Флоренс, – выдохнул Джейк ошалело, попытался снять с себя руки девушки. Но та прижималась к нему всем телом, притиснула его к стене, зашептала, обжигая горячим дыханием:

– Я как чувствовала, что ты будешь ждать меня здесь… Я знала, что ты не уйдёшь так быстро… Я ведь нравлюсь тебе, правда? – Она слизнула с уголка его губ крупинку соли, пальцами зарылась во влажные волосы на затылке. А он растерялся настолько, что даже не пытался оттолкнуть её от себя, отнекивался лишь:

– Нет, не надо… Не надо, прошу тебя…

Но чувствовал уже, что и его руки шарят по гибкому и такому притягательному телу проститутки.

Он был увлечён и не заметил даже, как один из полицейских отгрёб гирлянды в сторону дулом автомата. Разглядев в полумраке неосвещённого коридора целующуюся у стенки парочку, сиониец смущённо хмыкнул и, не глядя в их сторону, прошёл на кухню.

– Хочешь, я спрячу тебя у себя? Тебя там никто никогда не найдёт… Я буду зарабатывать для нас обоих… Хочешь? Нам хватит моих денег… Мне те тысячи совсем не нужны… Тым мне нужен, а не те деньги… – Столб света из распахнувшейся двери осветил её лицо. Красивое, с правильными чертами лицо, так сильно вдруг напомнившее ему лицо Кайны. Он даже слова её вспомнил: «Ты всегда будешь обо мне помнить…»

И отшатнулся, почти грубо оттолкнул от себя девушку:

– Не надо! Хватит. Лучше без этого…

– Ты что, думаешь, я тебя сдам, да? – Флоренс сжимала его руки, не хотела отпускать. Потянула на себя, чтоб опять прижаться, а сама заглядывала в глаза, пыталась понять его мысли. – Ты нравишься мне, понимаешь!?.. – Тряхнула его кисти, будто специально хотела причинить боль и этим заставить взглянуть на себя. – Я ведь почти люблю тебя… Почти! – добавила чуть слышно со стоном, со слезами в голосе. – Со мной никогда ещё такого не было… А ты такой хорошенький, такой правильный, даже не пьёшь и не куришь… В тебя невозможно не влюбиться… Я ведь не прошу ничего особенного… Правда? Да и куда ты теперь такой пойдёшь? А я помочь могу… – Она снова повисла на нём, точно знала, что он не сможет грубо отшвырнуть её, не сможет сделать ей больно.

– Не надо… Не надо, прошу тебя. – Джейк уговаривал девушку, растерянно поглаживая её по волосам, по спине, по открытому плечу. А сам не знал, что теперь делать. Совсем не этого он ожидал от «девочки из бара». Не ожидал он признаний, слёз, доверия, искреннего предложения помочь.

– Эй, ребятки, может к себе в компанию возьмёте? Я очень даже ничего… – появившийся на пороге кухни полицейский уже жевал что‑то, выхваченное на ходу из‑под рук ошалевшего повара, смотрел с нахальной улыбочкой.

Флоренс повернулась ему навстречу, закрывая Джейка собой скорее инстинктивно, из желания отгородить от опасности.

– О‑о! Ты! – Сиониец шагнул вперёд, окинув проститутку быстрым оценивающим взглядом. – Тебя‑то я уже раньше где‑то видел… Да, в прошлое патрулирование… Ты в «Ночной гавани» не работаешь? – А потом резко, без всякого перехода, спросил, встретившись с Джейком глазами: – Ну, а ты у нас что за птица? Что‑то я тебя не встречал в нашем квартале… Документики покажем‑ка… На проверочку… – Беззаботно кинул автомат за плечо, двинул каску на затылок, протянул правую руку в ожидании удостоверения.

Джейк отставил Флоренс чуть в сторону, просто приподнял и переставил, как некоторые убирают со своего пути мешающую им мебель. Сделал это не спеша, но зато следующее его движение было молниеносным: он перехватил вытянутую руку сионийца, дёрнул его на себя, в этот момент сбивая с ног подсечкой. Загрохотав всей своей амуницией, полицейский беззвучно съехал вниз по стене, и тут негромко взвыла со всхлипыванием Флоренс, глядя в сторону Джейка огромными от переживаемого ужаса глазами. В зале кто‑то закричал, передёргивая затвор автомата.

Но Джейк услышал очередь уже на бегу. Он пронёсся через дымящую паром кухню, ворвался в подсобку, чуть не упал, споткнувшись об угол выступающей из общего стеллажа коробки.

Что‑то посыпалось за его спиной – он не обернулся. Промчался по узкому неосвещённому коридорчику, толкнулся в дверь аварийного выхода с табличкой «НЕ ВХОДИТЬ». Лицо обожгло прохладой и сыростью.

Улица! Свобода!

Из‑за угла бара выскочил один из патрульных, полосонул вдогонку из автомата длинной щёлкающей очередью. Но сориентировался не сразу – пули прошли над головой.

А Джейк уже бежал по улице, по самой середине дороги. Почти летел, не чувствуя ног. Прочь! Прочь отсюда! Мчался через лужи напролом, через грязь, ни разу не споткнувшись, перепрыгивал через какие‑то ямы, рытвины, кучи мусора и битого кирпича.

Остановился отдышаться тогда лишь, когда в лёгких стало жечь от раскалённого воздуха. Погони не было. А он ведь уже собирался плутать по всем кварталам, запутывая преследователей. Но никто не понёсся следом, никто не рискнул ночью бить технику по такой дороге, никто не хотел показываться на окраинах города, где ещё не было порядка и закона, где не было военных и полиции. Здесь всё ещё, по сообщениям информационных агенств, всем заправляли полудикие, полубродячие банды из дезертиров, разбежавшихся уголовников и наркоманов.

Но сейчас здесь было тихо. Джейк крутанулся, оглядываясь, пытаясь сориентироваться в незнакомой обстановке. На него со всех сторон смотрели с немым жутким равнодушием чёрные прямоугольные вырезы пустующих домов, с по‑стариковски продёрнутыми морщинами трещин на когда‑то белоснежных стенах. Закопченные после пожаров, похожие друг на друга при чёрно‑белом ночном вимдении. Их лёгкой вуалью кутала сохранившаяся после авианалётов зелень.

Развалины, развалины, кругом одни развалины. Нигде ни огонька. Джейк шёл по улице, и эхо его шагов в такт бьющемуся сердцу отражалось от стен. Странно подумать, что где‑то совсем рядом есть люди, идёт вполне обычная мирная жизнь, а здесь ни огонька, ни малейшего намёка на человеческое присутствие.

Сверху уже не капало. Только чёрное смурное небо над головой и над всем этим городом. Воздух сырой с удушливым запахом отсыревшей глины, золы, ещё какой‑то ветоши. Запах свалки, заброшенной и никому не нужной.

«Господи, Кайна!.. Как же я хочу к тебе!.. Чтоб никогда не видеть этого кошмара… Пусть это будет только сон. Тяжёлый сон, почти реалистичный, но всё же лишь сон…

Во что же мы превратили тебя, тихий зелёный городок. Маленький и никому до войны не известный. Сейчас же от тебя ничего не осталось, ничего от тебя прежнего…»

Мысли одна другой горше и отчаяннее, гнали его не хуже тех полицейских. Он шёл, ничего перед собой и вокруг себя не видя, точно боялся, что если остановится, то упадёт тут же и тут же умрёт: от усталости, от слабости, от отчаяния и внутренней боли.

А тут ещё опять напомнила о себе наркотическая тяга, привитая ему врачами из Центра. Аж пальцы начали снова дрожать, как раньше от одного только предвкушения возможной дозы.

Надо поспать, и тогда всё пройдёт, всё уляжется, как в прошлый раз. Как хотелось почувствовать себя маленьким, слабым, как в детстве, беспомощным. Прильнуть к маме, прижаться к её тёплым коленям и поплакать от жалости к самому себе. Неприятно вспоминать моменты собственной слабости, даже если это было давно, даже если и причина слёз уже забыта.

Он даже ребёнком маленьким, в три‑четыре года, доверял свои слёзы только матери. Отца он уважал, ценил его мнение, не боялся его излишней строгости, но всё равно при всём этом никогда бы не пришёл к нему так, как подбирался к матери. Ей ничего не надо было объяснять, она всё всегда понимала. Хоть и бывала иногда суховатой в проявлении чувств.

А сейчас… Сейчас Джейк чувствовал себя ужасно одиноким, слабым и никому абсолютно не нужным. Чувство одиночества становилось ещё острее при мысли о том, что где‑то совсем близко осталась Кайна, а на другой планете ждут его возвращения родители. Его все ждут. А он тут, бесцельно слоняется по городу, не предпринимая никаких попыток хоть что‑то сделать.

…Вот они, знакомые развалины. Джейк подошёл к ним с другой стороны, но внутрь пробрался своей, известной ему лазейкой. Через расщелину в стене, потом по ступенькам. Сердце уже сладко сжималось в предвкушении скорой возможности свернуться калачиком на сухом полу и спать‑спать, положив руку под голову, забыв обо всём.