Возвращение домой

Но потом началась война. Многое переменилось. Марвилл и Чайна‑Фло стали заграничными городами. Между ними пролегла граница. Конечно, потом Чайна‑Фло отбили ценой двухнедельных обстрелов и больших потерь. Самому пришлось надеть форму, пересесть на армейский тягач, сменить груз. А в остальном война его сильно не ударила. На дороге только машин поубавилось, да опасные самолёты стали в небе появляться. Но пока Костатису везло, может, и вправду помогали молитвы жены…

Машина послушно и плавно вписалась в поворот, мотор зарычал громче, дорога пошла вверх, в гору.

…Он шёл по обочине в сторону Чайна‑Фло неспешной походкой неутомлённого человека. Будто не оставил за собой почти пятнадцать километров пути. Но при появлении машины остановился, повернулся к ней лицом, стоял с таким видом, точно соображал ещё: просигналить или не стоит.

Офицер, как видно, из штабных. Совсем ещё молодой, мальчишка, определил Костатис намётанным глазом много повидавшего и уже пожившего человека. Вот он, и попутчик в дороге.

Прошуршав шинами, тягач свернул с шоссе на обочину. Нажав на тормоз, Костатис дождался, пока машина не остановилась, и только потом, перегнувшись через сидение, распахнул дверцу.

Парень легко вскочил на высокую подножку, откинулся на сиденье. Чуть качнулся назад, когда машина рванула с места. И тогда только, когда тягач набрал доста‑точную скорость, заметно расслабился, снял с головы фуражку, вытер пот со лба, пригладил пятернёй светлые взлохмаченные волосы.

– Куда едем? – Костатис наблюдал за парнем краем глаза, улыбался уголками губ, чувствуя почему‑то невольное покровительство старшего по возрасту, хоть и младшего по званию. Парень пожал плечами в ответ, секунды две смотрел прямо перед собой на дорогу впереди машины, потом перевёл взгляд, сказал неожиданно твёрдым сильным голосом, в котором сквозили нотки уверенности:

– В Чайна‑Фло! А что, по пути есть ещё один город?

– Да нет! – Костатис негромко рассмеялся, и офицер тоже не удержался от улыбки. – Только Чайна‑Фло! Был в ней до бомбёжки? Нет? Не узнаешь сейчас… Мало что осталось. Космопорт, правда, цел‑невредим… Да ещё кое‑какие здания… А вот остальное… – Костатис замолк многозначительно, покачал головой. Какое‑то время они ехали в полном молчании.

– Сам‑то откуда? Из больницы, небось? – Костатис смотрел на попутчика, сощурив чёрный глаз. От него не ускользнула та осторожность, с какой этот внешне статный красивый офицер забирался в кабину, как он двигался, бережно прижимая к правому боку согнутую в локте руку. Инстинктивно берёг больное место. – Из госпиталя? После ранения? – офицер кивнул. Это его движение совпало с тем рывком, когда колёса машины попали в незаметную на дороге ямку. Так, только плавный кивок: вверх‑вниз.

– Комиссовали?

– Да нет, выписался! – ответил, задумчиво растягивая слова.

– Значит, ещё повоюешь. – Костатис сказал эти слова, как вывод сделал. Покивал головой, обдумывая услышанное. Попутчик молчал. Из тех попался, из молчаливых, неразговорчивых. Но сам Костатис молчать не любил. Разве это дело – молчать всю дорогу?

– Ну, как там?

– Где? – офицер недоумевающее сдвинул брови, глянул на Костатиса поверх плеча.

– В госпитале! Где же ещё? – Костатис улыбнулся. – Поймали того психа? Не слыхал?

– Психа? Какого психа?

– Да дня два‑три назад сбежал какой‑то тип из вашей клиники. По новостям только про это и говорят. Из «психического» отделения сбежал. И почему всегда эти психи оказываются умнее врачей? Не пойму! – хмыкнул недовольно, плавно крутанул руль: машина преодолела очередной поворот. – Разве это нормально?

Офицер только чуть плечом двинул, промолчал.

– Да‑а! Осторожнее надо теперь быть. По нашим местам маньяк бродит, а ты пешком до Чайна‑Фло. Рисковый ты человек, господин лейтенант. – Костатис улыбнулся, он впервые обратился к попутчику по званию, да и то, совсем не так, как того требовал устав. Здесь было больше отцовской заботы и опаски взрослого за глупую безрассудную молодёжь, чем уставного подчинения.

– Что, не говорили вам про это дело в больнице?

– Да нет, впервые слышу! – ответил, а в памяти стали всплывать, как кусочки мозаики, обрывочные, раньше не слишком понятные факты: неожиданно введённый карантин во всех отделениях клиники; запрет на прогулки; резкость медсестры, не имеющая под собой никакой видимой причины; резко участившиеся осмотры врачей. Всё это – попытки пресечь возможность повторного побега! Не помогло! И на этот раз не помогло…

Интересно, хватились ли уже ещё одного пациента? Объявили в розыск?

Успеть бы убраться подальше…

– …За его поимку хорошую премию обещают. – продолжал Костатис. – Но мне кажется, бесполезное это дело. Парень тот не дурак, потому и смылся из «психушки». Не всякий до такого додумается… А сейчас неделя пройдёт, про него и не вспомнит никто. Главное – на глаза не показываться.

– Так маньяк же! – в голосе водителя улавливалась симпатия к беглецу, и это удивляло. Почему? Где она, опаска любого законопослушного гражданина? А этот чудак радуется чему‑то?

– Уважаю смелых! Тех, кто умеет сделать шаг тогда, когда остальные пятятся. – голос шофёра отвердел, и костяшки пальцев, стискивающие руль, поболели. – Вот ты, смог бы на побег решиться? Смог бы? А, господин лейтенант? Зная, что потом ловить будут? И спрятаться будет негде, и все вокруг врагами станут в минуту? Да‑а, на такое не всякий решится. Я даже представить себя в его шкуре не могу: страшно! Не дай Бог такое самому!

А этот смог! И не испугался!

Интересно, откуда такое в людях? Ведь все мы, вроде, одинаковые? А вот кто‑то может, а кто‑то – нет! Да‑а! – Костатис протяжно вздохнул, минуты две он молча смотрел вперёд, а потом опять заговорил, – Как его только в новостях ни расписывают! А я, вот, знаешь, господин лейтенант, наверно согласился бы его подкинуть до города, встреться он мне на дороге, как ты сейчас вот. Рискнул бы… Если б сразу знал, что это он, подвёз бы…

– А он бы вас потом ножом? – офицер усмехнулся, зябко повёл плечами. А Костатис в ответ рассмеялся беспечно, а потом, неожиданно примолкнув, произнёс после недолгого раздумья:

– Да! А ведь прав ты! Прав, чёрт возьми! Вот ведь дожили до чего! Даже доверять друг другу опасно. Все врагами вдруг стали. Почему? Неужели всё из‑за войны? – офицер в ответ на этот вопрос плечами пожал, сидел, ссутулившись, упираясь локтями в колени, а в руках – фуражка.

– Я сколько жил, никогда с ниобианами проблем не возникало. А ведь всю жизнь бок о бок прожили. Года три с напарником, ниобианином, проездил. Поверь, хоть бы раз поругались! А сейчас?.. – Костатис с отчаянием ударил кулаком по «баранке». – Что сейчас делается? Ты видел? Стреляем друг друга. Убиваем!.. И гордимся этим… Гордимся!.. Не понимаю! С чего это вдруг?..

А кто воюет‑то? Видел я вояк этих. И наших, и ниобиан. Сколько, вон, их в городе сейчас, военнопленных. Улицы после бомбёжек разгребают… Деть ещё… Не старше твоего… – покачал головой сокрушённо. – У меня у самого два сына не намного моложе. Пустил бы я хоть одного добровольно заниматься этим? Да никогда! Никогда в жизни! А эти копаются, трупы недельные достают… И ведь у каждого мама‑папа есть… Нужна она им, такая война? Не нужна, конечно же! Не нужна!..

А за что тогда воюем?

Вопрос повис в воздухе. Машина взвизгнула на повороте, пошла под горку.

– Так за землю же, вроде… Из‑за границы с ниобианами. – он взглянул на мрачно нахмурившегося шофёра, а перед глазами встала другая картинка: голограмма Гриффита во время встречи на Фрейе. Площадь ерундовая. Узкая полоска спорной земли вдоль ранее установленной границы. Вот она, причина! Только одна сторона упирается, а другая – напирает. Обе понимают, что нужно искать компромисс, а в это время гибнут люди. И с той, и с другой стороны.

Ничего, Его Величество разберётся. Не должен Он допустить, чтобы продолжался весь этот бардак.

– Да, нам нужна эта земля, каждый метр квадратный нужен, – Костатис не отрывал глаз от дороги. – И не ради исторической справедливости. Бог с ним, с первооткрывателем. Ниобиане бы нам сильно не помешали. Но когда с Сионы начнётся массовый выезд, куда все поедут? Надо полагать, сюда, на Гриффит. А куда же ещё?.. Вот и воюем. А что сделаешь? Нем не привыкать своего силой добиваться. Если бы в своё время челноки императорские не захватили, так и вымерли бы в первую зиму. А теперь нас все уважают, даже сам Император. Вот и сейчас Он уже о перемирии просит. Первым запросил. Вот утрясётся всё немного, решат ТАМ – и перемиримся окончательно.