Возвращение домой

– Вот чёрт!.. Чёрт подери! А дальше‑то что делать?

Янис торопливо высвободился, принялся спешно стягивать с санитара униформу. Задумался только, когда увидел на левой руке спящего Пауэрса знакомые часы. Когда‑то, когда Янис только поступил в клинику, часы эти сразу же забрал себе Прэкетт, но потом проспорил их Пауэрсу. Причины спора Янис не знал, ему было всё равно, но вот часы… Часы он оставить не мог. Никогда. Ни под каким предлогом.

Код дверного замка набрал на слух, не ошибся, в том же порядке закрыл дверь и, стараясь идти неспешно и не оглядываться по сторонам, пошёл по белому, уходящему вперёд коридору.

Лёгкие тапочки немного хлябали, да и куртка болталась на плечах, а в остальном Янис чувствовал восторженное ощущение почти полной победы. Сейчас его никому не остановить. К свободе он будет рваться и зубами, и когтями. Он слишком долго ждал этого момента, чтобы легко сдаться.

* * *

Зуммер видеофона пискнул, и экран засветился. Юрий Ильич с утра пораньше. Гриневский.

– Это он? – Глаза «информатора» метали молнии. Он бы сжёг этим взглядом, если бы не экран видеофона. Акахара лишь плечами пожал в ответ. Отвёл глаза. – Я предупреждал вас. Всякий раз, во время каждого своего прихода…

– Я тоже знал, что рано или поздно это получится. У него с самого начала наблюдалась активность мозга. Правда, мой компьютер определял её как «остаточную»…

– Остаточная? – Гриневский недобро хохотнул, откинувшись в кресле, впившись пальцами в подлокотники. – И вы считаете, что человек с остаточной активностью мозга – другими словами, идиот с надеждой на выздоровление до полудурка – способен совершить побег из вашей больницы? За что у вас там люди деньги получают? Почему он просто – запросто! – ушёл, когда ему захотелось? Почему? А где в это время были вы, доктор?

Гриневский готов был разорвать в клочья любого, он с трудом сдерживал рвущуюся на свободу ярость. А этот мальчишка‑врач сидел перед ним и нагло улыбался в лицо довольной победной улыбкой. «Жаль, что ты не мой подчинённый. Ты бы пожалел о своей улыбке. – Подумал Гриневский, мстительно щуря глаза. – Но ты не мой подчинённый, доктор Акахара…»

– Как это случилось? – спокойный голос, почти равнодушный взгляд. Гриневский на то и был «информатором», чтобы вместе с прекрасно соображающими мозгами уметь сдерживать свои чувства. Он был хозяином своих эмоций.

– Он вколол санитару инъекцию снотворного, переоделся и ушёл. – Акахара и вправду был доволен. Он рассчитывал на хорошие результаты, но чтобы так скоро – такого он не мог предположить. Сейчас он не мог без улыбки смотреть на взбешённого «информатора». Конечно, от главврача ещё предстоит получить по шапке, но даже это не могло испортить хорошее настроение. Ведь выздоровел один! Хорошо бы только обследовать его, проверить всё, взять анализы…

Но как его поймать?

– Мы установили: он через наш коммутатор пытался связаться с Космопортом. Хотел заказать билет до Ниобы…

– И? – Гриневский подался вперёд, почти к самому экрану.

– …Хотел заказать билет, используя имя санитара Пауэрса и его данные… – продолжил Акахара так, будто его и не перебивал никто, – Сейчас не ходят пассажирские суда… Он где‑то здесь, в нашем городе.

– И это всё, что вы смогли узнать?

– Со своими возможностями вы можете сделать побольше. Пожалуйста, я не против. Смотрите новости. Узнавайте подробности. За его поимку скорее всего назначат премию. – Акахара не мог сдержать иронии, хотя и понимал, что зря раздражает «информатора». С такими, как этот человек, лучше водить дружбу, чем враждовать – себе дороже.

– Шумтите? – Гриневский прищурил один глаз, улыбнулся вполне добродушно, – Ещё увидимся. Держите меня в курсе, док! – отключился.

* * *

Отсюда, со второго этажа, смотреть на деревья было одним удовольствием. Утро, по‑осеннему свежее и сырое в последние дни, не спешило с жарой. Вся зелень внизу казалась нежной и только что умытой. Блестела роса на лужайке как раз под самыми окнами, искрилась в листьях деревьев.

Здесь, в искусственно созданном парке, какие только деревья ни росли! Хвойные, лиственные, высокие и маленькие. Раскидистые и узкие, как ниобианские кипарисы. Их рост ускоряли искусственно, так, что теперь все деревья были, в принципе, одного возраста.

Эта сказка создавалась специально для сионийцев. Бомльшая часть из них с рождения не видела зелени. Здесь же парк был как уменьшенная копия мира, о котором люди с Сионы только мечтали.

Давно уже прошёл завтрак, самое лучшее время для прогулки, но скамейки – все, какие только можно было заметить отсюда, – оставались пустыми. Ни одного человека! Ни больных, ни посетителей. Только впереди белели крыши двухэтажных коттеджей, где размещался медперсонал, но даже они, эти аккуратные домики, обычно радующие глаз, сейчас казались совсем нежилыми, как декорация.

Возможно, карантин, возможно, чрезвычайное положение в самой больнице. Кто знает? Но то, что что‑то случилось, Джейк почувствовал сразу, ещё раньше, за завтраком, когда сестра раскричалась из‑за пустяка, а потом ещё и заперла балконную дверь на замок.

Нервничает! Понимая это, Джейк не стал задавать никаких вопросов, смолчал тактично. А потом всё равно снял код с замка и выбрался на свежий воздух.

Он мог дышать уже совсем хорошо, полной грудью, и не чувствовал боли. И не было того головокружения, когда смотришь вниз со второго этажа, склонившись и положив руки на перила. Организм выздоравливал, и к Джейку опять возвратилась его невосприимчивость ко многим лекарствам. Из‑за сильного врождённого иммунитета на него даже снотворное теперь почти не действовало. Вместо положенных трёх‑четырёх часов, он спал не больше часа, а потом мог заниматься чем угодно. Это было лучшее время для него: от завтрака и до обеда. После того визита Къянцы больше никто пока не приходил, если не считать медсестры, конечно, но с того дня уже пошли пятые сутки.

Это настораживало Джейка. Как затишье перед бурей. Чего ждать ещё и с какой стороны? Что будет, если сионийцы всё узнают? Что они сделают с военнопленным? Опять расстрел? Или лагерь, про которые рассказывала Кайна?

Он стискивал зубы, глушил ещё в горле вырывающийся стон, сжимал виски ладонями, зажмуривался до боли и так стоял подолгу, стараясь справиться с наступившим отчаянием.

Нужно было делать что‑то. Хотя бы какой‑нибудь план на день, на два дня вперёд, чтобы знать, как жить дальше. Сначала среди гриффитов Джейк рвался в город. Должен же был хоть кто‑то из знакомых остаться там. Хоть кто‑нибудь из командования… Сейчас же Джейк многое бы отдал, чтоб оказаться снова среди гриффитов, рядом с Кайной. Когда их счастье только‑только начиналось.

Хоть бы кого‑нибудь сейчас увидеть! Кого знаешь давно. У кого можно попросить совета, с кем можно поболтать, не боясь разоблачения. Эта палата хуже камеры‑одиночки!

А Ларсен?!.. Лётчик, пилот Йозеф Ларсен!! Он же тоже должен быть в этой больнице!.. Но где? Где именно? Как узнать, в какой палате, на каком этаже?

Джейк оживился, вскинулся. Теперь у него появилась цель. Маленькая, но всё‑таки цель. Дело, которому можно посвятить себя, свой ум, свои силы.

В памяти всплыли слова кого‑то из врачей, случайно оброненные во время последнего осмотра: «…Первый этаж… с нарушениями функций опорно‑двигательного аппарата… Самые „тяжёлые“ там. Слишком много конфликтов с персоналом…» Первый этаж! Значит, первый этаж…

Сейчас самое лучшее время. Конечно, не ночь… Если попадусь кому‑нибудь из обслуги на глаза, проблем не миновать. Но ждать до ночи? Нет!

Джейк ещё сомневался в решении, а сам уже набирал код дверного замка.

Два пролёта лестницы вниз, на первый этаж. Лёгкие крадущиеся шаги, босиком, по пластиковому покрытию пола. Двери! Двери! За каждой – стандартная боксированная одноместная палата. За каждой – своя, одна в мире боль и трагедия. Сколько их здесь в этой больнице? Только в одной больнице…