Возвращение домой

– Ты торопишься? – Кайна глянула на мать. В сумерках черты её лица стали расплываться, а в глазницах залегли прозрачные тени. Именно из‑за них А‑лата стала казаться старше своих лет, и ещё в ней появилось что‑то чужое. Может, поэтому Кайна и повела разговор о том, чего бы никогда никому не доверила. Даже матери. Но с чужими людьми, как известно, общаться легче.

– Мама, он ниобианин, и в городе таких, как он, вылавливают, где только можно, сгоняют в лагеря для военнопленных…

– Кайна, что с тобой? Откуда такое в тебе, откуда такие мысли? – А‑лата даже о работе забыла, а до этого чистила шкурку с ягод аспазии, ловко орудуя ножом. Взглянула на дочь в упор, – Уж не ты ли когда‑то говорила, что не собираешься вмешиваться в дела людей?.. Сионийцы? Ниобиане?.. Для нас, и для тебя, разницы нет. Не так ли?.. Я не хочу, чтобы дома ты вспоминала город, людей, и вообще… Хорошо?

Кайна кивнула медленно, словно ещё обдумывала слова матери, протянула руку, взяла одну ягодку из чашки, принялась снимать шкурку ногтями.

– Знаешь, мам, хорошо об этом не вспоминать, если всего этого не видеть. – заговорила так же медленно, не поднимая глаз.

– Мы тоже в состоянии представить то, что довелось тебе увидеть, – возразила А‑лата, – Ты знаешь, нас это тоже коснулось. И нас обыскивали, и наши дома… А потом отправили хоронить… Я до этого случая смерти не видела, – призналась она неожиданно, – И такого отношения к себе подобным – тоже… Расстрел это называется, да? – перевела глаза на дочь. Та сидела, опустив голову, постукивая браслетом о стол, рвала жёсткую кожуру в мелкие клочья.

– Я, конечно, рада, что он выжил, – заговорила А‑лата, чуть помолчав, – Никто не привязался к нему настолько, насколько я за все те дни и ночи. Ты не знаешь, тебя не было здесь тогда… – опять молчание. – Но это человек! Человек, понимаешь?! Поэтому он должен вернуться туда, откуда пришёл. Ему помогли выжить, дали возможность выздороветь, а остальное нас не должно больше касаться.

Кайна не отзывалась. Взяла ещё одну ягодку, принялась снимать шкурку, старательно, не глядя на мать. Но А‑лата следила за девушкой. Разговор получался сложным, совсем не таким, каким должен был быть. И для Кайны был в тягость, вон, как аспазию чистит, а ведь А‑лата знала, как это тяжело без ножа‑то. Пора говорить главное, а там, будь, что будет.

– Просто всё дело в том, что я не хочу вас больше видеть вместе. Понимаешь меня, Кайна?

Да, она всё слышала и всё понимала, но продолжала молчать. Ответа не следовало. И вместе с тишиной росли отчуждение и холод, холод в их отношениях, и без того натянутых в последнее время.

– Ты и сама понимаешь, всё это начинает выглядеть даже более чем странно. Совместные прогулки, разговоры на виду у всех… Ариартиса это не шокировало? Такие отношения кончаются свадьбой… Свадьбой, слышишь? – А‑лата намеренно сделала нажим на последнем слове, так как реакция дочери её начала удивлять, ведь она же всегда была эмоциональной, временами взрывной, не всегда выслушивала до конца, особенно то, что ей не нравилось, но сейчас её было не узнать, полная противоположность себе прежней.

– Да какие, какие отношения, мама?! – Кайна взорвалась неожиданно, неприятно рассмеялась, дёрнулась так, будто хотела встать, но осталась. – Нам всем, и тебе, и мне, и Аирке, придётся проходить очищение, не всё ли равно теперь? Ну, два слова! Мы должны были молчать всю дорогу? Разве так можно?!

Если вас так волнует соблюдение всех традиций, то вы должны были оставить его там… – не договорила, махнула кистью в неопределённом направлении. – Мы‑то меняемся, жизнь вокруг нас меняется, и от этого никуда не денешься. Не спрячешься… Неужели так сложно это понять? – рассмеялась устало, убрала со лба волосы липкими сладкими пальцами. И снова сникла, задумалась.

– Но он же не гриффит, он человек. Уж лучше вообще таких отношений не завязывать, чтоб потом было легче, – продолжила А‑лата, внутренне радуясь тому, что Кайна наконец‑то проявила интерес к разговору. Может, прислушается, поймёт, не сделает той глупости, которая ещё чуть‑чуть и свершится по незнанию и молодости. Не главная ли задача матери уберечь своего ребёнка от необдуманного, заведомо ошибочного шага?

– Человек? – Кайна задумчиво хмыкнула, надкусила очищенную ягодку, прикрыла глаза, наслаждаясь вкусом. О, она обожала аспазию! В компотах, сушёную, свежую, да и цветы. Синие, яркие, с бархатистой нежной сердцевинкой. – Человек. Да, человек… Ну, и что такого? – улыбнулась, скрывая улыбку за поднесённой к губам рукой, представила реакцию матери не те слова, что крутились на языке. И всё же продолжила, – В нашей группе одна была, Арауста, она встречалась с человеком, с военным. И не стеснялась этих отношений… И я ещё нескольких таких знаю…

– Что?! – А‑лата выронила нож, и ручка его с оглушительным бух! Ударилась о стол. – Надеюсь, это всего лишь одна из твоих шуток. Пора бы понять, что так шутить со мной опасно, я уже не так молода…

– А почему бы и нет?.. – Кайна рассмеялась, дотянулась до чашки с чищеной аспазией, взяла несколько штук, капли сока попали на стол, девушка подставила ладонь. – Он симпатичный, молодой, да к тому же знает наш язык. Ты, кстати, знаешь об этом, мам?

– Может, хватит? – А‑лата прикрикнула. – Никогда, слышишь! Пока я жива, ты будешь делать только то, что я позволю. А сейчас я запрещаю даже имя человека упоминать. Или я запрещу тебе появляться в этом доме до самого обряда…

– Но он вправду мне нравится, – Кайна слизнула с ладони сладкий сок, взглянула на мать поверх рук.

– Нравится… Мало ли что? – А‑лата чуть успокоилась, видя в глазах дочери знакомую искорку хитринки. Розыгрыш. Девичьи глупости. – Ты жила в городе, долго жила. Неужели не было никого из наших, кто бы мог тебе понравиться! Ты же сама говорила, там вся молодёжь собралась. В городе надо было думать, а не сейчас, при виде этого… Кийрила, – А‑лата пренебрежительно пожала плечами. Успокоилась, вроде бы, а на сердце нехорошая льдинка появилась. Женское чутьё, интуиция подсказывала, что разговор этот не последний, всё, наоборот, только начинается. Спешить надо, с обрядом, и выпроваживать гостя пока не поздно. Пока одни лишь разговоры, но нет действий.

– Ты слышала? Я говорю, он знает наш язык. И основные правила… – перевела Кайна разговор на другую тему. Она поняла, что последние её слова для матери с её устоями – как взрыв во время бомбёжки, когда сжимается не только тело, но и душа забивается в самый дальний, в самый укромный уголок, прячется и ждёт, заранее зная, что самое страшное ещё впереди.

Нельзя больше к этому возвращаться. Не приведут такие разговоры ни к чему хорошему. А вот о другом, попроще, почему бы и нет…

– Вроде того, как здороваться, как прощаться, как в гостях себя вести…

– Но вы же тоже учили людские манеры, и язык их учили. Так почему бы и нет? – А‑лата тоже поняла, что Кайна не хочет возвращаться к недавней теме, и поэтому поддержала её мысленное предложение.

– Сколько жила, никогда с таким не сталкивалась. – Кайна улыбнулась каким‑то своим мыслям, а потом, вдруг оживившись, словно вспомнила что‑то необычное, произнесла, – А знаешь, что ещё он говорил? Он говорил, что его мать из наших, из ларинов, а отец – человек. Разве так бывает? Ведь не бывает же, правда?!

– Людям вообще нельзя верить, а особенно в таких делах, – голос А‑латы стал неожиданно резким. – Ты уже должна бы знать, что у нас с людьми совместных детей быть не может. Они только внешне похожи на нас, а по‑настоящему… По‑настоящему они способны лишь неприятности нам доставлять.

– Думаешь, он шутил? – Кайна сузила глаза, пристально посмотрела в лицо матери. Смотрела так, будто пыталась вспомнить недавний разговор, – А может, это я неправильно поняла его слова? Мать – ларимн, отец – человек? Не бывает такого, да? И никто ничего не слышал? – А‑лата отрицательно качнула головой, снова вернулась к работе, всем видом подчёркивая пустячность разговора.

– Надо Ариартиса будет спросить. Он должен был что‑то знать, если, конечно, что‑то и вправду было…