Возвращение домой

– И это так важно для вас, леди? Вас интересует судьба человека? Существа, годного лишь на то, чтоб доставлять неприятности и убивать себе подобных? – он почти слово в слово повторял слова А‑латы, сказанные несколько минут назад, но он и вправду не понимал, как ни пытался, этого странного интереса к судьбе Алмаара. Подумаешь, провели вместе ночь! Для него это просто. Так себе – минутное развлечение. Даже останься он с нормальными мозгами, он бы и не вспомнил об этой гриффитке ни разу. Да и ей самой неужели не было видно, что это за тип? С такими связываться – себе дороже! Не любовь это совсем!.. Раньше надо было думать! А теперь? Да что теперь?..

– Он же человек, этот Алмаар! Такой же, как и я! Как все мы в городе… Так какое же тогда у вас до нас дело? Какое? Любопытство? Интерес? Или что‑то другое?.. Я не понимаю, леди! Не понимаю вас и ваш интерес! – взгляд в сторону А‑латы, – Может быть, я просто глуп и неправильно представляю себе вашу жизнь… Скорее всего так и есть… – Джейк замолчал, задыхаясь, чувствуя, как горят лёгкие. Он давно так много не говорил, и хоть и говорил ровным голосом, старясь лишний раз не напрягаться, бесполезно.

Несколько минут сидел, ждал, пока уймётся боль, и перестанут дрожать пальцы. Странно, и откуда эта психованность? Раньше же умел сдерживать эмоции… Да и в чём она виновата, эта гриффитка? Надо ей знать про Алмаара, значит, надо. Только ведь я и сам ничего не знаю, так, со слов очевидцев. Он поднял голову с трудом, почувствовал вдруг, что очень устал и хочет спать, но заговорил всё же ровным спокойным голосом, и от этого как будто немного зловещим:

– Его накачали «Триаксидом». Не советую вам знать, что это за дрянь. После него одна дорога – в «психушку». Спросите тех, кто знает, что такое, психлечебница. И не выйдет оттуда Алмаар уже никогда. Никогда! Он сейчас и себя в зеркале не узнает… И это неизлечимо, ведь мы, люди, народ слабенький. Нас легко из строя вывести, и убить легко и дураками сделать – тоже!

Последние слова он говорил, глядя на Аирку с каким‑то непонятным даже самому себе вызовом. Хотел ещё что‑то добавить, но, заметив дочь А‑латы на пороге, бледную, со сверкающими глазами, замолчал, отвернулся, уронив тяжёлую голову на руку, локтем упирающуюся в стол.

Тишина стояла полная. Несколько долгих минут. Было слышно только, как шелестит дерево за окном, да поёт птица в его ветках. Всё как всегда!

Потом Аирка безмолвно поблагодарила его за обстоятельный ответ, в котором сама она не поняла ни слова, поблагодарила по‑гриффитски, склонив голову и прикоснувшись губами к ногтям указательного и среднего пальцев.

Развернулась и так же бесшумно, как и пришла, вышла за дверь.

А‑лата, совсем как все люди в подобной ситуации, сокрушённо покачала головой и вздохнула, такого резкого ответа от своего подопечного она не ожидала. А потом кинулась догонять гостью и извиняться перед ней за его грубость и резкость. Осталась лишь дочка А‑латы, но она на этот раз не поспешила уйти, как делала это всегда.

– Да как вы могли?! Вы – убийца?! – опять на «вы», отметил устало Джейк. Девушка подскочила к нему легко, будто скользнула по воздуху бесплотной тенью, но этот голос, яростный, гневный, почти ненавидящий, не мог принадлежать лёгкому духу, это был голос живой страстной женщины. И нападка её была настолько неожиданной, что Джейк ошеломлённо вскинул голову.

– Вы – солдат, неизвестно чьи интересы защищающий! Захватчик и убийца!! Как вы смеете после этого осуждать хоть кого‑то из нас?!

Да ведь вы живёте, ничего своего не имея. Ничего!! Всем нам обязаны! Нам, дикарям! Всем! Даже жизнью своей спасённой…

И сколько я вас видела таких! Самодовольных хвастунов, неблагодарных, бессовестных, наглых…

Девушка на мгновение замолчала, переводя дыхание, пытаясь успокоиться, подавить гнев. Она не это совсем сказать хотела, но слова сами с языка слетели. Ещё немного и врага можно нажить в лице этого грубого типа. Хотя… Пусть! Что он сделает? Здесь он в меньшинстве. Здесь он подчиняется нам и нашим законам…

– Премного вам благодарен, мисс, – заговорил Джейк, пользуясь моментом. – Прошу извинить за причинённое неудобство, но так получилось, что место для расстрела не я выбирал… И не моя вина, что палачи стреляли не так метко, как вам бы хотелось…

Тут уж и она растерялась, упрёк при всём её отношении к горожанину был справедлив и ничем на него не ответишь сходу…

И девушка отвела пылающий яростью взгляд, отвернулась, беспомощно ломая пальцы.

А Джейк смотрел на неё и молчал, смотрел на это удивительно красивое лицо и даже не скрывал своего любопытствующего взгляда. Чёткая и нежная одновременно линия губ, сжатых сейчас и потому по‑взрослому строгих, и подбородок с ямочкой, большие тёмные глаза, чуть прищуренные и глядящие в сторону, тёмные и длинные брови с изящным изломом, высокий лоб и упавшая на него тёмно‑каштановая прядка непокорным завитком.

Красивая, без единого изъяна, нечеловеческая красота. И особенно сейчас, когда её обладательница в гневе, в ярости, и не скрывает своих чувств!

– И всё‑таки вы грубо и нехорошо обошлись с ней, – девушка снова взглянула на Джейка, встретила его разглядывающий взгляд и негодующе сдвинула брови, вот‑вот и уколет чем‑нибудь, издёвкой, насмешкой, резким словом, – поставит на место, чтоб не позволял себе лишнего.

– Вы тоже из города, могли бы объяснить, как действуют сильные наркотики из группы «А», из группы запрещённых препаратов, – Джейк не дал ей рта раскрыть, заговорил сам, зная, что лучшая защита – это нападение. – Да вы и знать должны, что сам я ничего не видел, меня здесь уже не было… Его тоже могли расстрелять, как и меня… Кому он нужен теперь с уничтоженным мозгом? – Джейк говорил эти слова с какой‑то странной, как ему самому казалось, идиотской улыбочкой, но лишь теперь, когда говорил другому, понял окончательно, что больше ему никогда уже не встретить Алмаара. Эту бедовую голову, Яниса Алмаара. И хоть между ними не было дружбы, не было даже того товарищества, какое соединяет солдат, выполняющих общий приказ, но то, что они пережили вместе, особенно последний день допроса, он был важнее всех бывших когда‑то отношений, важнее той драки в воронке, важнее украденных документов и часов. Всё это теперь осталось в прошлом, ушло навсегда вслед за Алмааром.

И всё же жаль его, этого несчастного бродягу, так и не увидевшего нормального, человеческого отношения к себе.

Он не хотел такой судьбы, он меньше всего хотел такой смерти… Уж лучше б сбылся тот кошмарный сон! Алмаар встретил бы эту смерть легче, чем жить теперь в клинике под постоянным присмотром санитаров.

Всё‑таки хорошо, что у него нет родителей и ждать его некому. И не придётся смотреть в чьи‑то глаза и мучительно подбирать слова, рассказывая, как помер чей‑то сын, чей‑то ребёнок.

Осталась только та гриффитка, Аирка, так, вроде бы, называла её А‑лата. Но ей‑то, собственно, что? Минутное знакомство, увлечение на одну ночь…

– Меня не было здесь в тот день! – воскликнула девушка с отчаянием, всплеснула одной рукой. – А если бы была, сама всё узнала. Чтоб Аирке не пришлось ходить к вам и просить о…

– А зачем она ходит? – перебил её Джейк. – Неужели и так не ясно? Они – сионийцы, а мы – ниобиане. Мы – враги! А вам, гриффитам, в наши дела нечего вмешиваться! А Алмаару, если честно, и дела до неё нет… – добавил Джейк, немного помолчав. Он не хотел говорить этих слов, но пусть лучше та женщина знает правду. О людском непостоянстве… – Вы объясните ей, что у нас, у людей, с этим проще. А уж для Алмаара – вообще…

– Да ведь он же сын её! – воскликнула девушка в сердцах. – Неужели не ясно?

– Что?!! – Джейк поперхнулся, закашлялся.

Что за бред? Алмаар – и гриффиты?! Что общего? Какое, к чёрту, родство?! Они, что, с ума здесь все посходили?! Это, что, шутка?!

– Странная у вас манера шутить, – Джейк усмехнулся, подпёр голову рукой, запустив пальцы в отросшие волосы на затылке, посмотрел на гриффитку снизу вверх.