Возвращение домой

Второе, о чём он подумал: «Где я?»

Конечно, если лежать вот так, на спине, ничего не узнаешь и не увидишь. И спросить некого. На этот раз Джейк был один, он это сразу почувствовал. А ведь сейчас, когда мысли наиболее ясные, когда сознание чёткое, и даже есть силы на то, чтобы говорить, рядом, как на зло, никого нет. Никого, чтобы спросить хотя бы, где я. Где? Что это за комната с дощатым потолком? Сейчас так уже не делают! Кстати, а сейчас – это когда? И откуда он знает, что делают, а что – нет?..

Всё! Нужно что‑то делать! Искать ответы на все эти вопросы. Действовать в конце концов. И Джейк решительно поднялся и сел. И чуть сознание не потерял!

Всё тело, минуту назад казавшееся здоровым, сильным, послушным, сейчас отказывалось повиноваться. Голова казалась неправдоподобно тяжёлой и сама клонилась на грудь. Перед глазами всё плыло и качалось. Вся эта цветная вышивка на одеяле, сползшем с груди, с плеч до пояса. Джейк несколько раз моргнул, сглотнул, пытаясь унять подкативший к горлу комок чего‑то неприятного, тошнотворного. Несколько секунд (а может, и минут?) он тупо сидел, склонив голову, и не сразу заметил повязку – широкий бинт в несколько рядов, туго стянувший рёбра, не дающий дышать в полную силу.

Что бы это всё могло значить? Шутка, розыгрыш? Чей и зачем?

Он покачал головой, устало и медленно, туда‑сюда, пытаясь встряхнуться, вспомнить хоть что‑то, но боль в груди, не отпускающая ни на минуту, и сейчас мешала сосредоточиться. Но ведь всему этому должно быть какое‑то объяснение?! И эти декорации вокруг!

Он обвёл глазами комнату, больным, но по‑прежнему цепким взглядом. Нет, это не декорация, совсем не декорация. Гобелены с вышивкой по стенам, ручная работа, сейчас таких не делают; циновочки на полу, стол, лавки – всё из дерева. Никакого намёка на металл или пластик. Нет стереовизора, домашнего компьютера, кухонного меню‑комбайна – всего того, что видит с рождения каждый современный человек. Но здесь же! Что за чертовщина!

Медленно и осторожно Джейк опустил ноги, посидел ещё немного, отдыхая, а потом встал, закутавшись в одеяло. Комната крутанулась, сначала резко. Будто весь дом кто‑то качнул слева направо. Джейк зажмурился, тоже качнулся, но устоял. Даже сделал шаг вперёд, в сторону распахнутой двери. И так медленно, шаг за шагом, добрался‑таки, в изнеможении привалился к дверному косяку и снова закрыл глаза. Пол, качаясь, уходил из‑под ног; в груди, под сердцем и где‑то справа, боль скопилась, затаилась, как опасный зверёк, ждала момента, чтобы ударить сильнее. И Джейк ждал, пока она утихнет, спрячется ещё глубже. Стоял, отдыхал и слушал, как с нехорошим хрипом вырывается воздух из горла. Плохо, как при ранении, когда задето лёгкое. Неужели ранен? Когда? Кем?

Опять напряг мысли, мучил и без того больную тяжёлую голову, но так и не вспомнил ничего дельного, кроме всё того же кошмарного сна. И аж застонал от отчаяния. Нужно найти кого‑то, спросить, узнать что к чему.

Почти наощупь двигаясь, переступил порог, остановился на крыльце, глянул вниз, с третьей ступеньки: улица, деревянные домики, заборы из гибких лиан – и ни одного человека! Тишина. Такая, словно он один, единственный живой человек в этой незнакомой деревеньке.

Ноги ослабели, задрожали, не выдержав веса тела; Джейк снова качнулся, стал падать назад, но, выбросив руку, схватился за косяк, стал оседать, очнулся через секунду уже сидящим на пороге дома. Одеяло сползло, упало до пола. «Назад нужно идти, искать свою одежду, собираться по‑человечески, а то ведь как посмешище, – подумал со злостью на самого себя, – Потащился! Хорошо ещё, что никто тебя не видел. Давай, вставай! Иди назад! И приведи себя в порядок!» Прикрикнул на себя, понимая, что вид у него сейчас даже более чем просто нелепый. Но сил не осталось. Он уже не смог бы сейчас подняться, просто не смог, как ни кричи, как ни ругайся. Склонив голову, тяжёлую и ничего не соображающую, он сидел на пороге, привалившись правым плечом к косяку, сидел ни о чём не думая, смотрел, как перед крыльцом по мелкому ярко‑жёлтому песку дорожки, наперегонки с солнечными зайчиками, прыгает крошечная нарядная птичка. Длинный хвост с яркими перьями, малиновая грудка, изумрудно‑зелёная спинка и «шапочка» и ослепительно белые «щёчки». «Теньк! Теньк! Тью‑и!» Скок‑скок! Прыгала и быстро крутила головкой, настороженно глядя на неподвижно сидящего человека, не чувствовала исходящей от него опасности и, осмелев, взлетела на нижнюю ступеньку.

Крошка! Со своим длинным хвостом и тонким, как шило, клювом, она могла бы легко уместиться в ладони Джейка. Маленькая, а какая живая, и не треть секунды не замрёт. Скок! Скок!

Джейк смотрел на неё с улыбкой, сонно моргая глазами. Вдруг понял, что ещё немного, и заснёт прямо здесь, на пороге дома, прямо так, с одеялом на плечах. Какой стыд! Шевельнулся в попытке подняться, но бесполезно. Понял это и затих: «Нужно накопить побольше сил, а потом пробовать. Отдохнуть, отдышаться, а тогда уж…»

Отключился незаметно и сам не понял, как так получилось, понял это только, когда чей‑то голос раздался над самым ухом. Знакомый голос, но незнакомое произношение на гриффитском: долгое, плавное звучание гласных и почти сливающиеся окончания, которые обычно у гриффитов звучат звонко, с подъёмом.

Открыл глаза резко, так, словно кто‑то толкнул голову вперёд толчком в затылок; качнулся всем телом, вскинул взгляд на женщину и узнал её сразу. Её и этот голос! Гриффитка что‑то говорила быстро, с заметной радостью на лице, даже коснулась пальцами его открытого плеча. Те же медово‑карие глаза, загар на гладкой, совсем ещё молодой коже. Джейк видел это лицо, и не один раз. Его появление всегда приносило облегчение, краткую возможность отдохнуть от вечной боли, и он был благодарен этой женщине, ещё даже не познакомившись с ней поближе.

А сейчас же попросту растерялся, смотрел, широко раскрыв немигающие глаза, попытался что‑то сказать, но только несколько раз сомкнул и разомкнул сухие губы. И голос пропал, и все мысли, а ведь столько вопросов хотелось задать при первой же встрече с жителями, а сейчас…

– Да ты посмотри, Алата, ведь он же ни слова не понимает! – и тут Джейк перевёл взгляд чуть левее – и почувствовал, что краснеет от стыда и от смущения разом. Девушка, темноглазая, тёмно‑русая, с серьёзным лицом, стояла за спиной женщины, глядя на Джейка сверху.

Он ещё больше растерялся под этим взглядом, вспомнил сразу и о том, что совсем не одет, и сидит на пороге, да и выглядит не лучшим образом. Потянул вверх одеяло, запахнул его на груди, опустил голову, стыдясь их присутствия, смотрел на побелевшие костяшки нервно дрожащих пальцев, стиснувших края одеяла у самого горла; смотрел так, будто видел свою руку впервые в жизни. Только сейчас заметил припухшую сине‑багровую полосу уже старого синяка, кольцом охватывающую оба запястья. Откуда этот след? Как от верёвки, что ли? Нахмурился, пытаясь вспомнить, понял, что попросту всеми силами старается не замечать этих гриффиток, теряется в их присутствии. А женщина, та, что постарше, видя, что Джейк её и вправду не понимает, замолчала, и тогда заговорила девушка:

– Мама говорит, вы зря поднялись. Нельзя вам ещё, рано, понимаете, рано! – говорила она на Едином языке, принятом за основной на всех трёх планетах, и говорила просто прекрасно.

Джейк снова вскинул голову, не удержавшись от изумлённого взгляда. При знакомом произношении он вдруг невольно пережил ощущение возврата в прежний мир, хорошо ему известный, но сейчас находящийся где‑то глубоко, что даже память отказывалась повиноваться. Его память! Ведь он же запоминал всё с первого раза, никогда на неё не жаловался, помнил всё, что нужно, и что не нужно, – тоже.

Девушка рассмеялась в ответ, чуть вскинула красиво очерченный подбородок. Лицо её, секунду назад серьёзное до угрюмости, преобразилось разом: лёгкий румянец на скулах, сияющие глаза и мягкие волнистые волосы, качнувшиеся в такт движению, зазолотились на солнце.

Она что‑то говорила всё с той же улыбкой, глядя Джейку прямо в глаза, а он смотрел, не моргая, с таким серьёзным лицом и вниманием, что теперь она уже не выдержала, смущённо замолчала на полуслове. Джейк не заметил этого, не отвёл взгляда, он вдруг неожиданно вспомнил лицо этой незнакомки: такое вот, весёлое, доброе, с искрящимися глазами, той, серьёзной, он бы её никогда не узнал…