Возвращение домой

Сидел, глядя на вздрагивающую на сквозняке штору, отделяющую кровать, и никого больше не замечал, но твёрдо сжатые губы и чуть суженые глаза выдавали хорошо скрываемую ярость. Да, от такого больше ничего не добиться. Он сорвался раз и больше такой ошибки не допустит, не позволит себе. Но Ламберт понял другое, чему он был особенно рад: дезертирство – это всё глупости! Не похож этот тип на дезертира. Нисколько не похож! Ни страха, ни слабости, ни малодушия! И знает он куда больше, а всё остальное – чушь! Конечно, пока он злится, разговорить его было бы легче. Придави только – и сболтнёт что‑нибудь. Нервишки‑то разболтанные, хоть и держался вначале неплохо. Да, момент терять не охота, но и терпеть эту насмешку и презрение в его глазах уже надоело. Измотали тебя эти ребятки, измучили изрядно своими выходками, да ещё на ногах с утра, без завтрака, без обеда, без отдыха. Но ничего: развязка уже близко! Какие‑то несколько минут. Сейчас бы только глаза того вруна увидеть! Что он нам скажет?

– Второго – сюда! А этого… назад! – Кивком головы отдал приказ.

…Они столкнулись на улице, и Джейк обрадовался этой встрече. Частью сознания отметил состояние Яниса: держится, вроде, неплохо, но вот свежая ссадина на лбу над левой бровью, и глаза, злые, яростные, – досталось, опять досталось. Приободрить бы хоть словом, хоть взглядом: держись, дружище. Нас здесь только двое, или вместе выберемся, друг друга прикрывая, или не выберемся вовсе.

– Радуешься, да?! Зубы сушишь, сволочь! – заговорил Алмаар, не успели они приблизиться друг к другу. Голос был негромким, но в глазах плясали искорки ненависти, презрения и злости, такой искренней и живой, что Джейк невольно растерялся, остановился даже. И Янис остановился, рванулся вперёд и, если бы не скованные наручниками руки, ударил бы сходу, без предупреждения, а так лишь попытался плечом сбить с ног, но не удержался сам, наступил на повреждённую ногу и взвыл от боли, лицом побелел. А потом закричал, не сдерживаясь: – Продался, да?! Слюнтяй!! Трус паршивый!! Ну, что они тебе пообещали?! Много?! Жизнь? Свободу? Звание? Деньги? Ну, говори же!!

Алмаара держали под руки двое солдат, пытались тащить, но он упирался в землю одной только ногой, вырывался с удивительной силой, с ним даже справиться не могли. И кричал, уничтожая Джейка взглядом: – Ты же всех нас предал! Всех!!! А капитан?! Как же капитан?! У‑у, ненавижу!! Убью, только подойди! Убью!!! Предатель! Трус!!!

А Джейк смотрел на него, в это искажённое ненавистью лицо, и не слышал этот хриплый, сорванный крик человека, забывшего обо всём. Они, двое, никого больше не видели. Один кричал страшными словами и жуткими лагерными ругательствами, какие Джейк впервые за свою жизнь слышал. Он слушал, растерянно разомкнув губы, почти не улавливая сути; казалось, он ждал только крошечной передышки, чтоб успеть вставить слово, порывался сказать что‑то, но Яниса было не остановить и не перекричать. С этими криками он ослабел мгновенно, и солдаты поволокли его спиной вперёд, отчаянно цепляющегося, протестующего, упирающегося в землю каблуками обеих ног. Он в такой ярости и о боли своей забыл, но не сводил взгляда с Джейка:

– Сволочь! Дрянь!.. Да ты знаешь, чтом мы с такими делаем?! Трус! Ничего ты не знаешь!.. Слабак! Пацан сопливый!.. Ненавижу!.. Ненавижу!.. У‑убью! Увижу – убью!.. Руками!.. Голыми руками, только попадись мне однажды!..

Он кричал до тех пор, пока не закашлялся пересохшим сорванным горлом, но взгляд его выражал все его чувства, продолжал прожигать, продолжал ненавидеть, продолжал выражать то, что и голосовые связки сказать уже не могли.

А Джейк ещё долго стоял, глядя ему вслед, но ничего вокруг не видя и не слыша, и только в ушах всё ещё звенел раздирающий душу крик: „Ненавижу! Ненавижу! Убью!“ С такой ненавистью по отношению к себе он столкнулся впервые, и впечатления до сих пор холодили сердце до жуткого озноба. „Почему?! За что?! – готов был кричать он в оправдание, хоть и не чувствовал за собой никакой вины. – Что они сказали тебе?? Что? Что тебя так разъярило? Неужели ты не понял? Ничего не понял?! Где же твоя осторожность, Янис? Где твоя внимательность, твоё чутьё? Почему, Янис? Почему? Неужели ты поверил им? Ты, – никогда и никому, кроме себя, не доверявший! Что с тобой случилось? Что?!“

Джейк тряхнул головой вправо‑влево, моргнул несколько раз, каждый раз зажмуриваясь до боли в глазах. А потом повернулся идти. Но даже шага не сделал – будто натолкнулся на что‑то, увидев капитана на верхней ступеньке крыльца. Их взгляды встретились, и, хотя лицо Ламберта ничего не выражало, Джейк внутренне содрогнулся от ужаса: „Слышал!!! Он всё слышал! Всё! Хотя этот крик трудно было не услышать…“ А капитан, отшвырнув окурок, развернулся и мимо вытянувшегося по стойке „смирно“ часового прошёл в дом.

– Вы слышали? – Ламберт ворвался в комнату стремительно, пролетел от порога до стола и только там остановился, развернулся и, положив руки на пояс, уставился на лейтенанта. – Слышали?

– Спрашиваете! – Тот усмехнулся, заметно оживившись. – Такие крики! Столько ненависти… – Покачал головой, – Это псих!.. Но вы, по‑моему, ждали подобной реакции, капитан. Кто‑то из них должен был сдать первым…

– Да! – Ламберт задумчиво хмурился. – Но этот так называемый псих… Я думал, он окажется сдержаннее…

– А я думаю, нам на нём и нужно остановить свой выбор. Не всё ли равно?

Ламберт готов был возразить, такую небрежность в своей работе он не признавал, он считал себя мастером своего дела и не привык решать всё методом тыка. А вот и наш сообразительный врун, полдня пудривший нам мозги вполне правдоподобной чушью.

Джейк сразу же уловил напряжённую атмосферу комнаты, его уже ждали здесь и, как видно, с целой кучей вопросов. Он скрестил пальцы на удачу на обеих руках, перекрестился мысленно, а сам, будто и не было ничего, спокойно встретил взгляд капитана.

– Ну, что, теперь у нас и капитан появился… – Ламберт хмыкнул, растянув губы в недобрую фальшивую улыбку. – Может быть, ты расскажешь всю свою историю заново, но только с некоторыми существенными дополнениями? Мы даже послушать готовы…

– Капитан?! – Джейк изумился, но бледность его лица говорила всё и без слов, а от неё глаза ещё больше казались. – Да не было никакого капитана!..

– Хватит врать!!! – Ламберт грохнул кулаком по столу, и Ли вскинулся, выронив лист из рук, взглянул на капитана сердито. А пленный только глаза чуть‑чуть прикрыл, отвёл взгляд, тот взгляд, под которым Ламберт терял всю свою решимость, жёсткость, настойчивость. В глазах парня не было ни злости, ни ненависти, как у маленького ребёнка, на которого и руку‑то поднять грех. Но всё это впечатление оказалось обманом, наглым, циничным, уловкой профессионального и, должно быть, опытного обманщика. – Вам обоим, и тебе в частности, будет лучше, если ты расскажешь всё по‑хорошему. И честно, – Ламберт отвернулся, глядя в окно, мимо Ли, поверх его головы. – Мне ведь не всё равно, что с вами двумя будет. Я потому и потерял столько времени… Ну, не только поэтому, конечно… – Усмехнулся.

– Знаешь, что вас ждёт? – он снова глянул на Джейка. – Ни черта ты не знаешь, сопляк! Если б знал, давно бы всё выложил, без всякого геройства и прочей чепухи! – Злой, напряжённый, и эта злость росла в нём с каждым сказанным словом.

Он рывком приблизился к Джейку, чуть склонился, глянул ему в лицо, в глаза, и прошептал: – Ты ведь врал нам! – без вопроса – одно утверждение. – Врал! А теперь скажи, как всё на самом деле было! Ну?! Вы – диверсионная группа, ваш командир – капитан, и вы не справились с приказом. Вы вообще ни с чем не справились, детвора несчастная! Вы же совсем не подготовлены к такой работе, и это не только я понял, – ваше командование в курсе, пожалуй, побольше моего. Так что, рядовой Барклиф, или как там тебя? – вас на верную смерть отправляли. Вот, она, плата за патриотизм, за верность своему государству! Так к чему вся эта игра?

Джейк выдержал его взгляд, сидел, не шелохнувшись, почти физически ощущая неотвратимость надвигающейся смерти. И ничего не мог изменить. Ничего! Всё, что было в его силах, он уже сделал.