Повесть о детстве

— Прощай, Моисей,— тихо говорит Сёма.

— Почему — прощай? — спрашивает Моисей и поднимает Сёму к самому потолку.— Почему — прощай? «До свиданья» надо говорить.— И, взяв чемодан, быстро выходит на улицу.

Лазарь, Сёма и бабушка выбегают вслед за ним.

— Будь здоров, Моисей! — кричат они.— Будь счастлив, Моисей! Удачи, Моисей!..

Но Моисей уже не слышит их.

«гост и»

Дедушка пьёт шестой стакан чаю. Ему жарко, и после каждого глотка оп останавливается и затевает с бабушкой политический спор. Он предсказывает, что будет с Россией через год, но бабушка упорно не-хочет верить в его пророчества. Тогда ои обращается к Соме. И Старый Нос, гордый этим признанием, усердно поддакивает деду.

— В воздухе,— говорит дедушка,— пахнет войной. И какой войной! Сколько в этом году истощаются? Сотпи! А почему? Не хотят служить в царской армии. Всё надоело! Фишман выбил Шнееру все зубы — и Шнеер теперь молится на Фишмана. Ты подумай, что делается! Человек остался без зубов — и он радуется. В каждом доме что-то нюхают, пьют крепкий чай и сидят ночи напролёт. Зачем? Не хотят служить.

— Ну так что? — упорствует бабушка.— Ну так что?

— Сёма, посмотри на неё. Она не понимает — что! Будь я сейчас на месте Вильгельма, что бы я сделал?

— Ой, Абрам! Почему ты должен думать за кайзера? Почему Вильгельм пе думает, что бы он делал на твоём месте?

— Потому что это труднее,— смеётся дедушка.— Сколько бы он ни думал, он бы ничего но придумал!

— Так я и знала: у тебя все карманы набиты шуточками.

— Конечно. Если б шуточки можно было разменивать па деньги, я был бы самый богатый человек... Какой сегодня ден^?

— Среда.

— Ну да, среда. Я бы хотел знать, где сейчас Моисей. А? Ой, 5то голова!

— Лучше б он сидел на одном месте,— не соглашается бабушка.— В его годы уже пора иметь свой дом.

— Ай, ты выдумываешь! Человек старается, чтобы люди перестали плакать, чтобы люди жили как люди. Так это плохо?

— Кол исроэл сш логом хсйлек леойлом габо — тихо говорит бабушка.

— Спасибо тебе! На том свете! А если я хочу получить свою долю на этом? Сёма должен радоваться оттого, что на том свете ему будет хорошо? А глик от им гетрофен!2

— Я не знаю, зачем при ребёнке говорить такие вещи!

— Всё равно узнает. Так пусть лучше узнает раньше, чем позже!

— А ну, что с тобой говорить! — машет рукой бабушка.—Ты сына испортил, ты впуку тоже голову забьёшь!

1 Каждому еврею предуготована его доля на том свете.

2 Счастье ему привалило!

g Повесть о детстве

05

— Я сына испортил? Это мне больше всего нравится! Я испортил? Ты думаешь...

— Хорошо. Пусть будет по-твоему! Идём лучше спать. Мальчик уже еле сидит.

Но дедушка не может успокоиться. Из темноты доносится его горячий шёпот. Дедушка продолжает спор в постели:

— Если б я был на месте Вильгельма...

Но Сёма не слышит, что бы сделал дедушка на месте германского императора. Сон берёт своё. Сёма закрывает глаза: он видит дедушку на троне, в мантии и с короной на лысеющей голове. Дедушка сидит на троне, держит в руках листок рисовой

бумаги и, поплёвывая, скручивает папироску.

* $ $

Ночью раздаётся стук — одип, другой, третий. Сёма прислушивается. Бабушка тормошит деда:

— Абрам, ты слышишь? Кто-то стучит!

— А, брось, тебе кажется! — огрызается дедушка.— Вдруг ночью к тебе придут! — и поворачивается к стенке.

Но стук повторяется, кто-то рвёт дверь. Дедушка вскакивает с постели, торопливо натягивает брюки, зажигает свет и, взяв в руки коробку спичек, кряхтя и ругаясь, идёт в коридор. Слышно: отодвигается тяжёлый засов. Дедушка, побледневший, с Синими, дрожащими губами, вводит в комнату трёх человек в военной форме. Сёма приподнимается на подушке. Одного он знает — этот офицер когда-то уводил папу,— бабушка показывала его Сёме. Офицер садится к столу и тихо, скучающим голосом произносит:

— Старые знакомые... Вот я опять к вам. Не радуетесь? Знаю. Радости мало. Придётся осмотреть ваш дворец, с вашего позволения, господин Гольдин.

— Прошу! — говорит дедушка. Он немного пришёл в себя и, надев пиджак, присел рядом с офицером.

— Посторонних в квартире уже нет? — спрашивает офицер,

— И не было, ваше благородие.

— Ну, не дальше как вчера у вас накрывали стол на четыре персоны...

— У нас девять стульев, ваше благородие, это ничего не значит.

— Так, так...— Офицер выбивает трубку об ножку стола.—· Ну, а квартирант-то ваш куда отбыл? Этот, как его...

— Соломон Айзман,— подсказывает дедушка.— Торговый человек, сегодня здесь — завтра там!

— Вы уверены, что он — Айзман?

— У евреев, ваше благородие, есть такой обряд — брис. Я у него на брисе не был.

— И другого имени его не знаете?

— Евреям при рождении дают несколько имён. Я, например, сразу и Аврам и Ицхок — Аврам-Ицхок. Может быть, он Шлой-ма-Янкель. Всё может быть!

Офицер вынимает из кармана пакетик.

— Ну-ка, мальчик, скажи,— обращается он к Сёме,— кто это?

Сёма смотрит па карточку — перед ним Моисей, только без бороды, с бритой головой, в длинной серой шхшелп.

— Дайте посмотреть...— говорит Сёма.— Ой, какое знакомое лицо! У нас в синагоге был шамес 1 — так точно он!

Офицер забирает карточку и бережно прячет её в карман.

— Так, так... Хорошая семья Гольдипых,— задумчиво говорит оп,— отличная семья!

— Слава богу,— подтверждает дедушка.

— Вы думаете? Гм... Ваш сын не ошибся, выбрав вас в отцы.

— Я тоже не ошибся, выбрав его в сыновья,— говорит дед и, улыбаясь, закуривает папиросу.

— Да, с вами говорить легче. У вас уже опыт. С новичками трудпее...

— Растёт клиентура? — насмешливо спрашивает дедушка.

Но офицер не слышит его:

— Кончили?

— Ничего пе обнаружено, ваше благородие,— отвечает один из спутников офицера.

— Плохо ищете!

— Всё обыскано. Решительно всё.

— Ну что ж, придётся идти... Вы,— говорит офицер, обращаясь к дедушке,— приятный собеседник! С вашим сыном, например, говорить было невозмояшо — молчальник. Ну, а с вами, я думаю, выйдет легче.

— Немного.

— Ну вот: захватите пару белья, подушку. Побыстрее, мы уже заболтались с вами.

Бабушка вскакивает с постели. Тихий тон беседы обманул её.

— Что такое, Авраам? Что такое, боже мой? Скажи скорее, что такое?

— Ша! Не волнуйся,— говорит дедушка и целует её в лоб,— Ша! Наверно, донос. Всё выяснится. Со мной им делать нечего!

1 Шамес — слуяжа, человек, прислуживающий в синагоге.

Бабушка молчит. Схватившись руками за седую голову, она испуганно смотрит на офицера.

Дедушка целует Сёму в побледневшие губы и тихо говорит:

— Ты теперь один мужчина в доме. Береги бабушку, внучек. Береги...

Но дедушка не договаривает: тяжёлая рука офицера ложится на его плечо.

— Оставьте ваши жидовские штучки, старый клоун,— холодно говорит он,— Ступайте живо! Сёмеечка, чёрт бы вас побрал!

Сёма увидел потемневшие дедушкины глаза, последний прощальный взгляд, взмах руки — и дверь захлопнулась. Сёма выскочил на улицу: вдали слышалось мерное звяканье шпор... Дедушку увели.

У ТРОФИМА

Улицы были тихи, и синий туман стоял над местечком, когда Сёма, паспех натянув куртку, побежал к Трофиму. Путь лежал через серую базарную площадь, мимо низеньких окраинных домишек — к реке. Здесь у жестянщика Фурмана спимал угол Трофим. Сёма постучал в окно торопливо и громко. Со скрипом отворилась дверь. Заспанный хозяин сердито посмотрел на Сёму:

— Что ты разбарабанился тут, мальчишка?

— Мне Трофима.

— «Трофима, Трофима»! — передразнил его Фурман.— Ты бы ещё ночью пришёл, мальчишка!

— Мне Трофима,— угрюмо повторил Сёма.

Хозяин с недоумением взглянул на раннего гостя и ворчливо сказал:

— Хорошо! Увидишь твоё счастье — Трофима.

Они прошли в дом. В комнате стоял кислый запах пелёнок и сна. Окна были плотно закрыты. На постели, покрытой пёстрым, сшитым нз лоскутьев одеялом, лежали ребятишки, и мать их, раскинув руки, спала с открытым ртом. Мухи медленно ползали по её бледному лицу, садились на нос и губы.