Страница 38 из 163
— Случай, случай.. На войне должно быть поменьше таких случаев. Почему был без каски? Сколько вам говорить?..
— Товарищ капитан. Разрешите... Он был в каске. Вот она..
Капитан, поджав губы, смотрел. Или всегда у него такие губы? Вдруг он заметил меня. Во взгляде я уловила что-то припоминающее.
139
— А вы, сержант, откуда?
— Сержант медслужбы Одинцова, направлена в вашу часть санинструктором роты.
— Санинструктором роты, а в таком звании, — буркнул он, приглядываясь. — Где это я вас видел?
— Так точно. Была в одном эшелоне. В санпоезде-госпитале. Эшелон погиб под..
— А-а! — не дал он договорить и поморщился. — Зайдите ко мне на командный, сегодня-завтра. Лучше к вечеру.. Нога у меня.. Там посмотрите..
Сурово зыркнув по лицам, приказал командование взводом передать старшине. Еще раз как бы в задумчивости посмотрел на убитого Немых. Жесткие морщины у краев губ залегли резче. Не понять было: скорбит, гневается, презирает кого-то? Потом он тронул каску и пошел прочь по траншее и ходу сообщения, за ним политрук и ординарец с немецким автоматом на шее.
Мы смотрели им вслед, и я запомнила крепкие яловые сапоги комбата на кривоватых цепких ногах. Чем он был мне неприятен? Не знаю. Почему внушал страх, хотя перед мужчинами его я как-то не испытывала обычно? Вот хотя бы те двое — подполковник с тремя шпалами и важный командир в кожаном меховом снаряжении, человек с седыми квадратными усиками в ар-мейском тылу. Уж наверняка этот капитан тянулся бы перед ними в струнку,
я нисколько не сробела, чувствовала к обоим, когда отвечала, какую-то молодецкую, колющую злость: «Нате вам, смотрины устроили, осчастливить захотели..» Здесь же было все по-иному, здесь я испытывала страх, испуг. Даже по спине, по бедрам, к коленям сбежал дурной, нервный мороз.
— Ты чего, Одинцова? — заметил мое волнение ротный. — Худо тебе? Держись.. Война. — Он понял мое состояние по-своему.
Весь остаток дня, всю ночь и на другое утро думала над приказанием комбата. И к вечеру собралась идти. Утешалась: может, и вправду у него что-нибудь с ногой. Но ведь он не хромал даже? Тогда что? Расспросила, где
140
найти командный пункт, нехотя пошла по ходу сообщения влево, в полосу обороны. Ход был прорыт глубокий, при моем небольшом росте можно было идти почти не пригибаясь, но я даже не думала об этом, занятая мыслью — что такое может быть с ногой у комбата, зачем он меня позвал? Может быть, просто стер или намозолил?
Комбат в землянке пил чай. Ординарец топил подобие печурки из какого-то обрезка трубы, обложенного кирпичами.
— Прибыла по вашему приказанию, — доложила я.
Комбат ответил не сразу, сперва посмотрел на ординарца, и тот немедленно поднялся, отряхнул колени, вышел.
— Заходи, садись, — неуставно предложил комбат, показывая на чурбак возле стола. — Почему вчера не пришла?
— Вы сказали сегодня-завтра. Перевязывала..
— Чай пить будешь?
— Нет. Спасибо, — ответила я, пораженная таким разговором человека, который казался мне воплощением военной субординации. Казалось, он может говорить только приказами, отрывисто и резко.
— Все равно садись, — теперь уже явно приказал он, все разглядывая меня своими светло-желтыми, как бы светившимися, а в полумраке землянки показавшимися мне зелеными глазами. Взгляд был пригибающий. Я опять почувствовала тот озноб в коленях и бедрах.
— Садись, садись, — повторил он.
Я села, инстинктивно поправляя волосы, как делают все женщины, когда на них пристально, изучающе смотрят.
— Звать как? Клавдия? — спросил он.
— Нет. Лидия.
— А-а.. Ну, это еще лучше. Хорошее имя. Красивое..
— Я.. Я хотела посмотреть... Что у вас с ногой, — спросила я, подозревая, что говорю глупости.
— С ногой? — удивился он.
141
— Вы сказали...
— А-а... Точно... Нога ничего, уже хорошо. Уже все. Зажило.
Молчала, соображая, как бы мне теперь поприличнее выбраться отсюда.
А он усмехался и смотрел на меня, как смотрят владельцы на новую вещь, допустим, гитару, прикидывая при этом, в порядке ли струны, хорошо ли будет играть. Потом он, отклоняясь и все не сводя с меня своего взгляда и улыбки, полез в карман, достал портсигар, раскрыл, вынул толстую папиросу, протянул портсигар мне.
— Что вы? Я не.. некурящая.
Дернув бровью, он как-то коротко хохотнул, защелкнул портсигар и положил на стол. Портсигар был серебряный, видно, тяжелый, с гравированной надписью на крышке. Я подумала, что такой портсигар тяжело, неудобно носить в кармане. Закурив, комбат встал и пошел к выходу.
Я тоже поднялась, намереваясь идти, но комбат досадливо махнул мне, как бы приказывая сесть и оставаться на месте, высунулся из землянки и что-то не то сказал, не то, так показалось мне, пригрозил ординарцу.
И уже совсем улыбаясь, он вернулся к столу, сапогом подвинул ящик, на котором только что сидел, ко мне, сел и вдруг, ни слова не говоря, обхватил меня будто железными крепкими руками, притиснул, стал больно, жестко целовать в щеки, в лицо, в шею, пытался поймать мои губы, а я перепуганно вертелась, хрипела, отстранялась и вырывалась, как пойманная кошка. Почему-то я боялась кричать, звать на помощь, руки капитана тискали меня, лезли под подол, задирали юбку. Какое-то время продолжалась эта борьба, пока что-то вдруг не придало мне силы, я вскочила, буквально поднимая комбата на себя, и, выдернув одну руку, изо всех сил ударила его по лицу. Когда он опешенно отпустил меня, толкнула в грудь, схватила сумку и выскочила из землянки. Солдат-ординарец что-то кричал мне вслед, а я бежала по траншее, запнулась, упала, скатилась в ход сообщения и только тут, прислушиваясь и озираясь, поняла, что за мной никто не гонится.
142
Сердце стучало. Щеки горели. На руках чувствовала охватные тиски его пальцев и как будто прилипшее ко мне смрадно-табачное дыхание. Какой гад.. Хам.. Вот еще?! Еще командир..
Тогда я заплакала, причитая что-то, как маленькая девочка, и пошла по ходу сообщения, не пригибаясь, волоча свою сумку, в роту, к своим..
Меня встретил, будто ждал, сам лейтенант Глухов. Беспокойно оглядев, спросил:
— Где пилотка?
Пилотку я оставила в землянке комбата, удивляюсь до сих пор, как сумела не забыть свою санитарную сумку.