Будущая Ева

— Да это же скальп! Волосяной покров! Недавно снятый и выдубленный неизвестным мне способом! Умопомрачительно! Если только это не субстанция, которая… Во всяком случае, все разновидности основы для париков меркнут в сравнении с этой.

— Послушайте, — отвечал посланец Эдисона, — эта штука идеально облегает черепную коробку, затылок и теменные кости одной дамы из числа самых элегантных. Она перенесла тяжелую лихорадку и, боясь облысеть, хочет остричься и на время заменить собственные волосы вот этими. Вот духи и притирания, которыми она пользуется. Нужно сотворить шедевр — за ценой не постоим. Засадите за работу троих-четверых из числа ваших лучших художников, пусть работают днем и ночью, если потребуется, но вплетут эту шевелюру в эту основу, так точно скопировав природу, что она и сама обманулась бы. Но ни в коем случае не пытайтесь ее ПРЕВЗОЙТИ! Такая цель не ставится! Тождество! Но не более. Не забудьте про непокорные завитки и тени, все проверьте по фотографиям, пользуясь лупой. Мистер Эдисон рассчитывает получить заказанное через три дня, и мне велено без парика не уезжать.

Сперва парикмахер, услышав срок, заахал, но на четвертый день к вечеру нарочный с коробкой в руках вернулся в Менло-Парк.

Теперь все любознательные соседи шушукались о том, что в ограде парка недавно появилась новая калитка, и каждый день к ней подъезжает таинственная карета. Оттуда выходит молодая мисс, почти всегда в голубом, особа весьма красивая и с весьма изысканными манерами, ее никто не сопровождает, весь день она проводит у Эдисона в лаборатории в обществе самого инженера и его помощников либо гуляет в саду. Вечером за нею заезжает та же самая карета и отвозит ее в роскошный коттедж, снятый недавно одним юным англичанином — аристократом, который, впрочем, красив, как бог. «Такая ребяческая историйка — и столько тайн; что бы это означало? Внезапное затворничество!.. И уместны ли подобные эпизоды… явно любовные… в святилище Науки? Помилуйте, это несерьезно! Ах, какой он причудник, этот Эдисон!.. Да уж!.. Причудник — иначе, право, и не назовешь!»

Устав от пересудов, публика стала ждать, чем же кончится «увлечение» великого изобретателя.

IV

Вечером после затмения

Но однажды в осенний вечер, когда ветры уснули в небесах, Морелла подозвала меня к своей постели. Надо всей землей висел прозрачный туман, мягкое сияние лежало на водах, и на пышную листву октябрьских лесов с вышины пала радуга.

— Это день дней, — сказала она, когда я приблизился. — Это день дней, чтобы жить и чтобы умереть. Дивный день для сынов земли и жизни… но еще более дивный для дочерей небес и смерти![41]

К концу третьей недели под вечер, в час, когда на землю уже пал туман, лорд Эвальд подскакал на коне к воротам Менло-Парка; спешившись и назвав свое имя привратнику, он пошел по аллее к лаборатории.

За десять минут до того, перелистывая газеты в ожидании мисс Алисии Клери, он получил нижеследующую телеграмму:

«Менло-Парк. Лорду Эвальду, 7–8 — 5 г. 22 мин. пополудни. Милорд, угодно вам уделить мне несколько мгновений? — Гадали».

Молодой человек тут же велел седлать коня.

Послеполуденная пора в тот день выдалась грозовая: природа, казалось, соответствовала ожидавшемуся событию; можно было подумать, Эдисон выбрал этот час намеренно.

Днем было солнечное затмение; уже надвигались сумерки. Нордический закат разбросал лучи по всей западной части неба, словно раскрывшись хмурым веером. Горизонт казался театральным задником; теплый и душный ветер полнил дрожью давящий воздух, гнал, взвихривая, кучи сухих листьев. С юга на северо-восток ползли бесформенные тучи, похожие на клочья фиолетовой ваты с позолоченными закраинами. Небеса казались рисованными; над северными горами вспыхивали длинные тонкие молнии, бесшумные синевато-белые лезвия, скрещивавшиеся, словно шпаги; в сгустившейся тьме было что-то недоброе.

Молодой человек поглядел на небо, и ему показалось, что оно окрашено под цвет его мыслей. Миновав аллею и подойдя к порогу лаборатории, он остановился в колебании, но, разглядев за окном мисс Алисию Клери, которая, по всей видимости, дочитывала роль мэтру Томасу — это была последняя ее репетиция, — он вошел.

Эдисон преспокойно восседал в своем кресле; он был в шлафроке, в руках держал рукопись.

Заслышав скрип двери, мисс Алисия повернула голову:

— О, да это лорд Эвальд! — воскликнула она.

И действительно, с того тягостного вечера он не появлялся в лаборатории.

При виде элегантного молодого человека, привлекательного даже в своей холодности, Эдисон встал. Они обменялись рукопожатием.

— Телеграмма, только что мною полученная, была столь красноречива в своей лаконичности, что впервые в жизни я надел перчатки, уже сидя в седле, — сказал лорд Эвальд.

Повернувшись к Алисии, он добавил:

— Вашу руку, дорогая мисс! Вы репетировали?

— Да, — отвечала она, — но, кажется, уже кончили. Перечитываем в последний раз, и все.

Эдисон и лорд Эвальд отошли на несколько шагов.

— Итак, — спросил молодой человек, понизив голос, — великое творение, электрический идеал… наше чудо… вернее, ваше… уже создано?

— Да, — просто ответил Эдисон, — вы увидите ее после отъезда мисс Алисии Клери. Удалите ее, дорогой лорд, нам с вами надо поговорить с глазу на глаз.

— Уже! — произнес задумчиво лорд Эвальд.

— Я сдержал слово, вот и все, — небрежно ответил Эдисон.

— А.мисс Алисия Клери ни о чем не подозревает?

— Чтобы ее обмануть, оказалось довольно, как я вам и предсказывал, всего лишь глиняного эскиза. Гадали пряталась за непроницаемым щитом, в который вделаны мои объективы, а миссис Эни Сована выказала себя гениальной ваятельницей.

— А ваши механики?

— Усмотрели во всем этом всего-навсего опыт фотоскульптуры; все прочее для них осталось тайной. Впрочем, я включил внутренний механизм и ввел в действие животворную искру только нынче утром, при первых лучах солнца… каковое затмилось от изумления! — добавил, смеясь, Эдисон.

— Признаться, мне не терпится увидеть Гадали в этом образе! — проговорил после паузы лорд Эвальд.

— Увидите нынче вечером. О, вы ее не узнаете, — сказал Эдисон. — Кстати, должен вас предупредить: по правде сказать, результат пугает куда больше, чем я думал.

— Что же, господа, — окликнула их мисс Алисия Клери, — о чем это вы шепчетесь, словно заговорщики?

— Дорогая мисс, — проговорил Эдисон, подходя к ней, — я выразил лорду Эвальду свое удовлетворение по поводу вашего прилежания и усидчивости, вашего бесспорного дарования и великолепного голоса и добавил, что питаю самые радужные надежды на будущее, уготованное вам в ближайшем времени!

— Вот как! Но это вы могли сказать и во всеуслышание, любезный мистер Томас, — воскликнула мисс Алисия. — Тут нет ничего для меня обидного. Но, — продолжала она, озаряя свои слова улыбкой и женственно грозя пальчиком, — мне тоже надо кое-что сказать лорду Эвальду, и я отнюдь не досадую, что он явился. Да-да, мне тоже пришли в голову кое-какие мысли по поводу того, что творится вокруг меня вот уже три недели! Словом, мне есть что сказать! Сегодня вы проронили одну фразу, она меня крайне удивила, и я заключила из нее, что тут кроется какая-то нелепая загадка…

И она добавила, сделав мину, которой хотела выказать сухую чопорность, так не шедшую к ее строгой красоте:

— Не угодно ли вам пройтись со мной по парку, лорд Эвальд; мне хотелось бы, чтобы вы кое-что разъяснили…

— К вашим услугам! — ответил лорд Эвальд не без досады, обменявшись взглядом с Эдисоном, — но нынче вечером мне нужно будет еще переговорить о вас с мистером Томасом, а время его драгоценно.

— О, наш разговор не затянется надолго! — проговорила мисс Алисия Клери. — Идемте, я не хочу говорить об этом в его присутствии — не позволяют ПРИЛИЧИЯ.

41

Пep. И. Гуровой.