Будущая Ева

Можно опасаться, что процесс перекинется на мозжечок. Эдисон — конченый человек. Держатели акций Газовой Компании — акции эти понизились было в цене, притом существенно — затрепетали от ликования при сей вести. Они ринулись друг другу в объятия, обливаясь слезами восторга и бормоча бессмысленные слова.

Они даже попытались на одном пикнике выжать из себя общими усилиями гимн во славу акций, каковые держали, как знамена священной войны, но, измучась в бесплодных поисках достаточно хвалебных словес, отказались от сей попытки; впрочем, их тут же озарила новая мысль, и они поспешно разбежались во все стороны, дабы скупить — играя на понижение — как можно больше акций на предъявителя, выпускаемых Акционерным Обществом Разработки Умственного Капитала Эдисона и Внедрения его Открытий.

Когда же достопочтенный доктор Сэмьюэльсон Д. Д. — вкупе с достославным и несравненным У*** Педжором — заявил по возвращении в Нью-Йорк, что волшебник-чудодей как никогда полон жизненных сил, а во время пребывания в Менло-Парке их попечениям была вверена всего лишь молодая леди в лазоревом наряде, согласившаяся проверить на себе обезболивающие средства его изобретения, падение курса составило сумму в несколько миллионов долларов, так что вчерашние скупщики акций устроили сущий собачий концерт. Более того, дельцы, попытавшиеся было погреть руки на пресловутом понижении, устроили, дабы утешиться, митинг, а в заключение оного постановили официально выразить общее негодование троекратным хоровым ревом под окнами у Эдисона, что и было исполнено со всей добросовестностью. В стране, где столько народу подвизается на поприще промышленности, полезной деятельности и научных открытий, такие происшествия в порядке вещей.

Тем не менее, слегка оправившись от паники и тревоги, умы поуспокоились, и напряжение слежки поубавилось. Настолько, что в одну прекрасную ночь, когда к Менло-Парку подъезжал тяжелый фургон, доставлявший из Нью-Йорка, как было доподлинно известно, немалой величины ящик, расслабившиеся детективы, нанятые любопытствовавшими, явили пример неожиданной умеренности. Методы, к коим они при сих обстоятельствах прибегли с целью разобраться в сути происходящего, впоследствии вызвали нарекания как слишком мягкие и до глупости изощренные.

И в самом деле: они довольствовались тем, что, не тратя лишних слов и размахивая дубинками, набросились на кучера и сопровождавших негров и уложили их в беспамятстве на дороге. Затем, при свете факелов, они поспешили вскрыть означенный ящик, но на сей раз взялись за дело со всей осторожностью и деликатностью, на какие были способны, а именно разворотили доски огромным зубилом.

Наконец-то! Теперь они смогут изучить новые электроэлементы и выяснить, как устроен «счетчик», явно заказанный самим Эдисоном.

Однако, приступив к тщательному изучению содержимого ящика, главарь шайки обнаружил там всего лишь новое женское платье голубого шелка (о, новешенькое!), башмачки того же оттенка, женские чулки, восхитительно тонкие, коробку с надушенными перчатками, веер черного дерева с искуснейшей резьбой, черные кружева, легкий и прелестный корсет, отделанный лентами, батистовые пеньюары, шкатулку с драгоценностями, в коей находились бриллиантовые серьги, весьма изящные, кольца и браслет, а также были там духи, платки с вышитым инициалом А. и прочие мелочи в том же роде — словом, весь набор принадлежностей женского туалета.

При виде столь суетных предметов наши агенты, воистину ошарашенные, сгрудились вокруг кофра, и все было положено на место под пронзительным взором главаря. Засим каждый из наших субчиков обхватил подбородок ладонью, смолк и скривился, словно незадача оставила у него во рту привкус кислятины. Засим, словно во внезапном приступе умопомешательства, все, как по команде, обхватили себя скрещенными руками, растопырив на боках длинные красные пальцы, и переглянулись недоверчиво, высоко вздернув брови. Засим, задыхаясь от дыма факелов, которые держали их подручные, они стали полушепотом вопрошать друг друга, пользуясь самыми изысканными выражениями из сокровищницы национального языка, уж не обвел ли их вокруг пальца папенька фонографа.

Тем не менее, поскольку вылазка такого рода не могла остаться без последствий, главарь, нюхом чуявший хорошую поживу, с трудом сглотнув слюну, шепотом приказал им соблюдать порядок и, отпустив парочку забористых проклятий, живо вернувших всей ораве чувство реальности, велел — с быстротой опять же молнии — доставить вещественные доказательства по назначению, пригрозив линчеванием тем, кто посмеет ослушаться.

Орава, соответственно, пустилась в путь, и весьма резво. Но у ворот Менло-Парка они обнаружили мистера Мартина и четверых жизнерадостных его коллег, каковые — с наилюбезнейшими минами на лицах и с двенадцатизарядными револьверами в руках — горячо поблагодарили их за труды, проворно выхватили у них кофр и захлопнули ворота перед носом у наших джентльменов, да вдобавок те чуть не ослепли от ярчайшей вспышки магния, по воле физика выхватившей из тьмы их заросшие, зверские и зубастые хари.

Разумеется, им причиталось достойное вознаграждение. А посему на следующее же утро, после подробной телеграммы за подписью Эдисона с приложением моментального группового снимка достойных судариков (сфотографированных у ворот Менло-Парка), на долю сих почтенных граждан выпала большая удача в виде многомесячного пребывания за решеткой (о каковой удаче им сообщил констебль, так что они поторопились ею воспользоваться). А их наниматели подлили масла в огонь, возведя на них чудовищные поклепы за то, что те действовали слишком уж благодушно, — таким образом, общественное любопытство поневоле пошло на спад.

Что делает Эдисон? Что еще он придумал? Кое-кому не терпелось пробраться в Менло-Парк! Но инженер предупредил — загодя и через газеты, вполне недвусмысленно, — что с наступлением сумерек определенные участки решетки окажутся под током высокого напряжения. Так что электрическая охрана отпугивала любопытствовавших. В самом деле, какие сторожа, караульщики, привратники могут идти в сравнение с электричеством? Пусть только попробует кто-нибудь завязать с ним отношения — особенно при неведении, где именно оно действует! Разве что вырядиться в костюм из сплошных громоотводов либо из толстостенного и герметического стекла, но эта попытка приведет к печальным результатам — если и увенчается успехом, то сугубо отрицательным.

Бесчисленные разговоры шли своим чередом: «Что он делает? Нет, но что же он выдумывает? Порасспросить миссис Эдисон?.. Ответит она, как бы не так! Да и как расспросишь? И знает ли она хоть что-то? Детей?.. Они чуть не с рождения привыкли разыгрывать глухонемых, стоит лишь подступиться с вопросами; напрасный труд. Что же, ясно одно: придется подождать».

Но тут внимание публики отвлекло другое событие: Ситтинг-Белл, сахем последних краснокожих, еще уцелевших на Севере, одержал неожиданную и кровавую победу над американскими карательными войсками, перебив и скальпировав цвет юношества из северо-восточных городов страны; сыны Америки, потрясенные этой вестью, которая прогремела на весь мир, были теперь озабочены индейской угрозой и на время забыли про Эдисона.

Инженер, воспользовавшись моментом, тайно отправил одного из своих подручных в Вашингтон к лучшему парикмахеру столицы, клиентами коего были миллионеры и джентри. Сметливый посланец вручил этому человеку от имени Эдисона прядь длинных и волнистых каштановых волос, а также записку, где указывались с точностью до миллиграмма и миллиметра вес и длина шевелюры с просьбой воспроизвести ее со всем возможным совершенством; ко всему этому прилагались четыре фотографических снимка женской головки в маске с просьбой воспроизвести и прическу, и распущенные волосы.

Поскольку заказчиком был Эдисон, меньше чем через два часа волосы были выбраны, взвешены, промыты.

Тогда посланец передал художнику тонкую ткань — кожный покров, столь живой с виду, что парикмахер некоторое время задумчиво вертел его в пальцах, а потом вскрикнул: