Казейник Анкенвоя

Я его речь, кажется, не дослушал, поскольку меня гот Игорь теребил.

- Не знаю, какой дурак взял поговорку: «Если ты умный покажи свои деньги».

Если ты умный, ты никому не показывай своих денег. Ни друзьям, ни свату, ни брату, ни жене, ни тем более, - вразумлял меня гот Игорь. - Они-то и начнут процедуру банкротства, а налоговая служба докончит. Положение тебя на виду быть обязывает? Покажи часть, хрен с ней. Оснуй фонд поддержки ногайцев, отель купи в Монако, возьми на реконструкцию детский дом и Лобное место у Красной площади, но скромнее держись. Одевайся проще.

Он достал из кармана шортов кредитную платиновую карточку.

- Все в кредиты вложи. Кредитную карту примут за деньги. Кокаина обменяешь сорок мешков.

- За картонку примут, - гот Василий забрал у гота Игоря платиновый счет, повертел и сдал мне на хранение. - Картон. Его только матом покрыли.

- Правильно покрыли, - злобно сказал Генрих. - Я бы всю мировую финансовую систему покрыл бы, если б не женское присутствие.

- Платинум, - я осмотрел кредитную карту. - По латыни. От слова платить. Все оплачено, готы. Гуляйте как воробьи на бульварном кольце. Плодитесь и размножайтесь.

Готы рассмеялись. Отсмеявшись, Марфа сунула кредитную карту в рот, нацелилась в Игоря и выплюнула в его татуированного дракона.

- Живое существо. Банкомат я убил бы, - сказал гот Игорь, подобрав кредитку.

- Разве не сочли бы нынче Иисуса Христа безумцем, если бы он сейчас же не ворвался в любую церковь, и не вымел бы из нее старушку, торгующую за тумбой свечками, крестиками и его сувенирными образками? - угрюмо спросил меня Генрих.

- Не мне судить, милый Генрих, - отозвался я искренно.

- А ведь надо бы, надо бы. Он и две тысячи лет обратно изгонял торгующих из храмов Господних. Я с ним. Деньги черт придумал. На банковских билетах изображение кесарей. Или Больших театров. Для билетов нормально, что их Большими театрами запечатали. В Больших театрах и места за деньги, так? Но причем здесь храмы Господни? Свече цена копейка, но дело принципа. Для вас и согласных вам совершенствуется культовая архитектура.

- Господу совершенствуется, ему и судить.

- Да ведь он осудил уже! В Евангелие осудил еще до Гуттенберга!

- Как сказано! - воспламенился Болконский. - Вы Чаадаева облистайте! Философическое письмо номер восемь арабской цифрой!

- Веселящие газы, - погасил его Генрих, испустив громкий пук, чем вызвал гомерический хохот аудитории.

- Когда предыдущие мужи, допустим, низко вешают осветительные предметы, о них последующие мужи ударяются, - обобщил я подробность.

А потом нам сделалось по-настоящему весело. Всем, кроме настроенного романтически Генриха. Ты когда-нибудь слышал про «кураж», уважаемый читатель? Если слышал, повесь трубку. Однако, веселье и экспромты занятие утомительное. Первым уснул авиатор Шевченко. За ним и другие потянулись.

- Ложись, разлагайся, - сказала готика Марфа, бросив мне на пол рваную попону.

Растолкал меня сторож Василий. Только он еще бодрствовал, да Генрих мрачно курил за штурвалом свой сто первый джойнт.

- Там два каких-то спецназовца Шевченко требуют, - сообщил Василий. - Я им: «Спит Шевченко». Они мне: «Пусть поднимается, пока мы сами не поднялись». Я им: «Ждите, разбужу». Они мне: «Пять минут даем на сборы».

Василь запустил палец в ноздрю, и произвел какую-то пластическую операцию. Веки мои уже смежались. Мне уже трудно было уследить за его упражнениями.

- А ты им? - вяло спросил я, почти выпадая в осадок.

- А я ушел. Они пять минут на сборы дали, а часы не дали. У меня своих часов нет. Батарейка издохла в прошлом.

- Все приходится делать самому, - буркнул Генрих.

Заново я очнулся, когда воспрянувший, и отчего-то снова бодрый Генрих с пулеметом системы Дегтярева на плече, толкнул меня в грудь коленом.

- Вы знаете, как пользоваться?

- Типа того.

- Набрались у готов, беллетрист? В Москву вернетесь, будете писать в своих книжках: «типа того», «как бы», «реально», «в натуре», и что там еще в этих книжках пишут?

- Ничего там больше не пишут, - я уже засыпал, и Максимович вылил на мою плешь воду из бульбулятора.

- Озверели?

- Могу, - сказал Генрих, - вы со мной?

- Еще бы, - огрызнулся я, вставши на резиновые ноги и вытерев голову мокрым полотенцем. - Вам же все самому приходится делать.

- Ирония погубит вашу зрелость, бургомистр.

Мы спустились по лесенке в грузовой отсек. Гот Василий из праздного любопытства последовал за нами.

И ОН ПОДНЯЛСЯ

Генрих разбудил меня в половине пятого. Сам он, подозреваю, вовсе не ложился.

В кресле храпел, запрокинувшись, белобрысый Шевченко. Голова моя жутко трещала, и все, что внутри, подозреваю, тоже покрылось трещинами от засухи.

- Возьмите пулемет, - сказал Максимович, когда я выдул из горлышка чайник, снятый с керогаза. - Шевченко проводим.

- Заблудится?

- Экспедиторов на берегу лучше встретить. Лучше им не подниматься на борт наших авиалиний. Лучше им вообще держаться подальше от берега. Кто знает, сколько приедет их нынче. Ростов не захочет рисковать. А осадить нас вполне. Отложит эвакуацию, осадит, парламентера Гусеву пошлет. Она, естественно, Лавра затребует, и начнется канитель.

- Для чего ему осаживать нас, Генрих? Им пилот нужен.

- Возможно, у Ростова ко мне вопросы. Тогда у экспедиторов два сценария. Забрать или пилота, или вместе со мной. Но если возникнет хотя бы малая опасность жизни пилота, они его забором ограничатся. Пилот не смеет полечь в перестрелке. Запасного нет. Вы создатель малой опасности для жизни пилота. Я сам бы создал, да огнестрельным оружием не владею.

- Могли бы ночью хохла вернуть экспедиторам.

- Не могли бы. После объяснения, бургомистр.

Когда мы вышли ночью потолковать со спецназовцами, Генрих с трапа им объявил о семерых заложниках, взятых радикальной террористической организацией под залог. Требования простые: в половине пятого мы обменяет Шевченко на сто тысяч долларов десятками и двадцатками.

- Какая организация? - нервно спросил один из пары одетых в камуфляж специальных назначенцев. - Что вы мелете, Максимович? Вы пьяны? Какие террористы? Откуда?

- Славянские террористы, - сурово отвечал ему Генрих. - Лавр, подтвердите господам серьезность наших намерений.

Мне было дико смешно. Сдержавшись, я подтвердил. Очередь из пулемета системы Дегтярева взбила фонтанчиками грязь у господских ног.

- Все ясно? - спросил Генрих. - Передайте своему бугру, в пять утра капусты не будет, завалим каждого седьмого. Особенно, хохла. За Крымский полуостров. Пойдете на приступ, мы шахиды. Самолет заминирован.

- Зря вы затеялись, - отозвался второй из двух специальных назначенцев. - Десятками и двадцатками у хозяина денег нет.

- Везите сотенными. Больше уступок не будет.

Генрих обернулся ко мне.

- Или будет, Лаврентий?

- Будет, - сказал я. - У меня сигареты закончились.

- Сто тысяч зеленых и две пачки «Ростовских». Свободны.

Спецназовцы набили собой амфибию, одетую в камуфляж, завелись, развернулись и отвалили.

- Ну, вы даете, мужчины! - выразил нам респект гот Вася. - Батарейку для электронных часов надо было объявить!

- Завтра объявим, - отозвался Генрих. - Поднимай трап, Василий. Я с тобой пластиковую бутылку придавлю.

- Зачем тебе сто тысяч двадцатками? - спросил я, набирая потолок вслед за Генрихом.

- Солому курить, - послышался Генрих. - У меня тираж газеты заканчивается.

- А откуда узнал, что я Лавр?

- Из пропавшей грамоты. Шеф-повар Болконский обронил. Я скурить собирался, но у меня правило: читай, потом используй прочитанное.

Близился час обмена. Следом за мной Генрих растолкал и Шевченко, сунул ему в губы раскуренный припасенный джойнт для наркотического опохмеления, и еще парочку в нагрудный карман.

- Це добре, - отозвался Шевченко. - Гарный ты хлопец, Максимович. Я бачу, трохи заснул?