Страница 27 из 65
«В Петербурге мошенники не составляют такой обширной и так правильно организованной общины, каковою является лондонская «Семья», если верить автору «Лондонских тайн» А. Троллопу. У нас они либо живут и промышляют в отдельности, каждый сам по себе, независимо от прочих, либо составляют ассоциации, шайки, число членов которых может быть различно: от трёх или пяти до 60 и более. Каждая такая ассоциация непременно сгруппируется в каком-нибудь кабаке или трактире, куда стекается в сбор для обсуждения и совещания по своим делам и для кутежа после работы… Члены такой ассоциации подчиняются законам относительно дележа и некоторых своих обязанностей к товарищам».
Таким образом, если какие-то правила и существовали, то лишь внутри ассоциаций или шаек. Не существовало установлений для криминального мира в целом, по всей стране. Напомним, что сегодня «воровская идея» охватывает действием не только Россию, но и ближнее зарубежье, а также российскую уголовную диаспору по всему миру.
(Кстати, о «Лондонских тайнах» Троллопа, на которые ссылается Крестовский. На самом деле сочинил эти жуткие «тайны» француз Поль Феваль в подражание «Парижским тайнам» Эжена Сю. О нравах преступников с берегов туманного Альбиона этот автор имел слабое представление…).
Говоря об отсутствии всеобьемлющего «закона», следует отметить, что некоторые общие нормы и правила всё же действовали. Прежде всего это касается мест лишения свободы. Здесь было чёткое деление на опытных арестантов и новичков («брусов лягавых»), тщательно разработанная кастовая система, традиция арестантских «сходов» для обсуждения важных вопросов и наказания виновных; по «каторжанским понятиям», жестоким карам должны были подвергаться «язычники» (доносчики из числа «сидельцев»), арестанты, крадущие у своих товарищей. Традиционным было и так называемое «сухарничество», когда преступники с огромными сроками (вплоть до «вечных») покупали «за мешок сухарей» чужое имя и фамилию и отбывали незначительное наказание, в то время как сами «сухарники» большую часть жизни томились на каторге. Была распространена и связь между «сидельцами» разных мест лишения свободы путём арестантских «записок»… В общем, «арестантские законы» были более или менее разработаны.
На воле дело обстояло не так строго. Пожалуй, аморфный и разрозненный уголовный мир постепенно стал оформляться в нечто относительно целостное к началу XX века, и прежде всего в крупных центрах Российской империи — Петербурге, Москве, Ростове, Одессе, Киеве, Харькове, Варшаве, Львове… Эти города представляли чрезвычайно лакомые куски для профессиональных преступников, здесь сформировались уголовные районы, система «малин» (притонов), «ям» (тайных складов краденого), подпольных скупок добычи и проч. Правила, регламентировавшие быт криминального сообщества, в основном дублировали «арестантские понятия»: недопустимо красть у своих; опытный, «битый» «урка» стоит выше новичков в преступном сообществе, и те обязаны беспрекословно ему подчиняться; для молодого преступника считается доблестью взять на себя преступление опытного «бродяги»; позорно играть, не имея при себе денег для погашения проигрыша (это правило перешло из среды профессиональных игроков); надо карать доносчиков и проч.
Но в то же время были существенные — и принципиальные! — различия между тем, «старым» дореволюционным, и новым «воровским» «законами». Далее мы заострим внимание на этих нестыковках, а пока отметим хотя бы одно из достаточно ярких противоречий. С одной стороны, «варнацкие правила» требовали жестоко карать доносчиков, уголовников, которые сотрудничали с полицией. И в то же время существовала криминальная «специальность» «матье´нта» — человека, который промышлял тем, что шантажировал воров-профессионалов экстра — класса («марви´херов»), грозя последним донести на них в полицию. У «матьентов» было даже соответствующее прозвище на одесском идише — «нух´гееры» («идущие следом»). Представить подобного рода «специализацию» в условиях «нового закона» было просто невозможно: ни один уголовник не отважился бы на шантаж опытного «крадуна» — его бы просто разорвали в клочья!
Какие же из старых «правил» усвоил «новый закон»? Попробуем их выделить:
— власть в уголовном мире должны осуществлять только избранные — каста профессиональных преступников, имеющих большой криминальный опыт, не раз побывавших в местах лишения свободы, отлично знакомых с тонкостями «ремесла» и уголовными «традициями». Остальные преступники и арестанты обязаны подчиняться этим людям беспрекословно. Характерно, что наряду с новым названием этих «аристократов» — «вор в законе», «блатной» — сохранились и некоторые из прежних титулов — например, «бродяга»;
— в среде профессиональных преступников доблестью считается, когда молодой «урка» берёт на себя преступление более опытного (на «новом» жаргоне — «идёт за паровоза»);
— мир преступников (особенно в местах лишения свободы) построен по принципам жёсткой иерархии. Этому способствует система так называемых «мастей» — своеобразных каст, в каждую из которых человек зачисляется исходя из его социального статуса, криминального опыта и поведения. Есть «масти» высшие («цветные», «полуцвет»), есть подчинённые («мужики», «фраера»), есть позорные, «форишачные» («пидор» — пассивный гомосексуалист, «чушкарь» — неопрятный, грязный, опустившийся арестант, «крыса» — зэк, совершающий кражи у арестантов, «стукач» — доносчик, «фуфлыжник» — проигравшийся и не отдавший долг и пр.);
— каждый уголовник и арестант обязан расправляться с теми представителями криминальной среды, которые грубо нарушают её традиции — с доносчиками, «крысами» и проч.;
— каждый «блатной» или просто «достойный» «урка», арестант обязан исправно платить долги, особенно игроцкие (то есть проигрыш в карты и в другие азартные игры). Неуплата долга в срок, установленный кредитором или удачливым игроком, считается несмываемым пятном на репутации проигравшего: он становится «фуфлыжником», «заигранным», попадает в число изгоев. «Вор» может потерять свой титул.
В несколько изменённом виде перекочевали в новый «закон» традиции арестантских сходов (до революции нередкими были и встречи профессиональных уголовников на воле, но чаще всего — в пределах одного города или, в лучшем случае, небольшого региона), «записок», пускаемых по этапу, и некоторые другие.
«Жиганские» запреты в «воровском законе»
Вторым источником «воровского закона» стали жёсткие установления «жиганского» мира с их ярко выраженной политической неприязнью к Советской власти. В очерке «Жиганы против уркаганов» мы уже говорили об этом. Но, думается, есть смысл повториться, а также кое-что дополнить.
«Жиганы», то есть представители имущих классов царской России (особенно кадрового офицерства) в преступном мире первого послереволюционного десятилетия, установили для себя и своих подчинённых (беспризорников, люмпенов, мелких уголовников-«босяков» и проч.) целый ряд суровых запретов. Эти запреты были нацелены на изоляцию «жиганских» банд от влияния нового общественного строя, на жестокое и кровавое противостояние с ним, на придание уголовной преступности политического характера. В числе «жиганских правил» были следующие:
— существовать только и исключительно за счёт добычи от совершаемых преступлений;
— ни в коем случае не работать ни на воле, ни в местах лишения свободы (любой честный труд только укрепляет ненавистное государство);
— отказаться от родных, если они имеются (даже от родной матери);
— не заводить собственной семьи, не жениться, не иметь детей (ничего не должно связывать человека с новой жизнью, которую строит большевистское государство);