Страница 26 из 65
А чего стоит характеристика подручного Белова, старшего надзирателя Михаила Бакко — «сын капитана»! Какого такого капитана? Армейского? Морского? Капитана королевских мушкетёров? И почему определение «сын капитана» является признаком неблагонадёжности?!
Любопытно, что и по делу пункта Анзер большинство обвиняемых — крестьяне да рабочие, а также несколько священников и мещан.
Становится ясно, почему чекисты в обвинительном заключении ограничились туманной фразой о том, что «контрреволюционеры» «различными способами захватили в свои руки командные должности по внутреннему надзору». Чего уж тут гадать о способах. Способ был один: лагерное начальство подбирало охранников-арестантов из числа тех, кто имел опыт работы в «силовых структурах» СОВЕТСКОГО, ГОСУДАРСТВА (в том числе в ОГПУ) и на кого можно было целиком и полностью положиться. Разговоры о том, что надзор из числа арестантов мог самостоятельно осуществлять какую бы то ни было самостоятельную политику внутри соловецких лагерей — пустопорожняя болтовня. Липовые «белогвардейцы» на самом деле являлись исполнителями и проводниками генеральной линии лагерной администрации, а по большому счёту — руководства Республики Советов.
Этого не скрывали и они сами на допросах. Вот что рассказывал Игорь Курилко:
Вся система битья и издевательства над заключёнными была именно системой, а не единичными случаями. Об этом прекрасно знает вольнонаёмное начальство и поощряло это тем, что не предпринимало никаких мер для искоренения… Мы всегда были убеждены, что не сам Потёмкин, не сам Кривошеин или Ржевский (лагерное начальство. — А.С.) выдумали и проводили в жизнь всю эту систему избиения. Мы отлично знали, что то же самое (и ещё хуже) делалось и делается в Соловках, на Секирке, на всех командировках… Потёмкин и такие же Начальники, как он, подчинялись общей обстановке, общему положению вещей, ставшему системой…
Ему вторит и Вильгельм Канеп, бывший гепеушник, большевик, член той же банды надзирателей-садистов из числа заключённых:
В бытность мою лагерным старостой не раз были обходы и обследования лагерей и командированным высшим начальством, и прокурором как из центра, так и очень часто местным Кемским Прокурором, и всё это поверхностно, сами видели, что творится в лагерях и на командировках…
Помню случай, когда приехал на Соловки Максим Горький с рядом лиц из центра, они были на Секирной горе, и там они оставили свою заметку в контрольном журнале при Начальнике Секирной Сурикове — следующее:
«при посещении мной Секирной нашёл надлежащий порядок», а Максим Горький ниже приписал «сказал бы, отличный» и его подпись.
Секирная гора, или, в просторечии, Секирка — одно из самых страшных мест на Соловках, где уничтожались сотни заключённых…
В том же духе выдержаны и другие свидетельства — как надзора, так и обычных арестантов, которые сами подвергались издевательствам. Все убеждённо утверждали, что политика насилия, беспредела и уничтожения лиц, содержавшихся на Соловках, поощрялась лагерным и ещё более высоким чекистским начальством.
Интересно, что многие арестанты из числа надзора получили добавочные сроки — от 10 до 2 лет. Расстреляны были в основном те, кого удалось загнать под определение «белых офицеров» и «участников белогвардейских контрреволюционных групп»…
Заметим, что дела пункта Азер и Кемперпункта — самые крупные за весь трёхлетний период чекистского расследования.
Можно со всей определённостью сказать; история о том, что на Соловках некоторое время над арестантами стояли представители белого офицерства и бывших имущих классов — не более чем миф, причём миф, большей частью сочинённый самими чекистами. На самом деле в состав надзора подбирались арестанты из числа «социально близких», в том числе зачастую — бывших сотрудников ОГПУ и милиции, красноармейцев, рабочих и крестьян. Незначительная, если не сказать — мизерная часть из них действительно имела в прошлом косвенное отношение к царской или белой армии, но затем продолжительное время эти люди верно служили Советской власти.
Остальные представители «старого мира» (интеллигенция, мещане, священники и пр.), пытаясь выжить в жутких условиях СЛОНа, часто помогали друг другу, спасая слабых и немощных, скрывая их в санитарных частях и на лёгких работах — что позже было поставлено им в вину как «контрреволюционная деятельность».
После 1930 года «либерализм» в отношении «бывших» был прекращён — прежде всего в результате разоблачительной работы, проведённой Особой комиссией по обследованию Соловецких лагерей под руководством Шанина…
Разобравшись с легендой о «жиганской республике», подведём, наконец, итог первой значительной битвы в советском «блатном» сообществе. А итог таков: старый, профессиональный уголовный мир без труда раздавил новичков-«жиганов». Но «раздавил» — не значит уничтожил. Часть «жиганов» просто отошла от борьбы и затаилась. Благо, для этого была возможность: арестанты, «мотавшие срок» по 59-й статье, в местах лишения свободы допускались к внутрилагерным административным должностям — в отличие от малограмотных уголовников. Другие «жиганы» — босяки, беспризорники, матросы-анархисты и прочие — влились в мир воровской.
Конечно, «идейные» держались до последнего. Ещё в конце 20-х годов встречались криминальные формирования, во главе которых стояли «жиганы». Так, в 1927 году сотрудники ленинградского угрозыска разоблачили крупную банду колчаковских офицеров, которую возглавлял штабс-капитан Синюхин-Ельский. Уголовники не только совершали налёты на кассиров банков и магазинов, но и убивали специалистов, устраивали взрывы на предприятиях, поджигали склады готовой продукции.
В 1929 году ряд «жиганов» воспользовался недовольством и волнениями крестьян, спровоцированными коллективизацией. Именно в это время ленинградские чекисты арестовывают семерых организаторов кулацкой организации «Белогвардейский клуб». Пятеро из них в 1919 году воевали на стороне Юденича, а позже состояли в повстанческой организации «Белый меч». Когда белое движение было разгромлено, эти люди стали организаторами банд, совершавших убийства, грабежи, вооружённые налёты. По приговору военного суда все семеро были расстреляны.
Однако всё же было ясно: время «белых жиганов» прошло. Казалось, в уголовном мире наступает относительная стабильность: воры, как водится, воруют, милиция, как водится, ловит. Но спокойствие было кажущимся…
СТАЛИНСКАЯ ПЕРЕКОВКА «ВОРОВСКОГО БРАТСТВА»
«Каторжанские традиции в «воровском законе»
30-е годы — время становления и укрепления «воровского ордена», истинно «блатное» время. Вырабатываются основные «правила» и «понятия» «честных воров», создаётся своеобразная «идеология», «кодекс поведения» и даже «блатная» мода (о ней рассказывалось подробно в предыдущем очерке).
Мы уже в общих чертах говорили о «воровском законе». Есть смысл теперь остановиться на этой теме подробнее.
Упомянутый «закон» опирался, говоря ленинскими словами, на «три источника, три составные части». Именно они определили правила жизни «блатного братства» и жёсткие санкции за нарушение этих правил.
Первый источник — старые, дореволюционные «понятия» и «традиции», по которым жил профессиональный уголовный мир. Надо отметить, что таких «понятий» новорождённое «воровское братство» переняло не слишком много. Дело в том, что в преступном сообществе царской России не существовало тщательно разработанных строгих норм и «законов», которые бы регламентировали жизнь и деятельность криминального мира в пределах всей страны. На это обращали внимание исследователи российского «дна», например, Всеволод Крестовский в своём романе «Петербургские трущобы» (1864–1867). Этот роман (не представляющий интереса с точки зрения художественной) по праву считается одним из серьёзных исследований уголовного мира России середины XIX века. Крестовский сообщает следующее: