Страница 71 из 192
– Почему оно не принесет ей радости?
– Не принесет. Я знаю. Она вся высохнет от горя, свет будет ей не мил.
Джотин лежал молча, размышляя, видимо, над тем, правда это или неправда, счастье или горе, что после его смерти мир для Мони потеряет всякую прелесть. Звезды как будто шептали ему: «Все это правда. Мы наблюдаем уже тысячи лет, все в этом мире – суета, все – ложь».
С глубоким вздохом Джотин наконец промолвил:
– Мы не можем оставить после себя то, что имеет действительную ценность.
– Разве мало ты ей оставляешь, кроме денег и богатства? Неужели она не оценит этого? Пусть бог услышит мои молитвы, пусть вразумит ее.
– Дай мне еще сока. Я что-то не помню, приходила вчера Мони?
– Приходила, но ты спал. Она долго сидела у твоего изголовья и обмахивала тебя опахалом. Потом отнесла в стирку твое белье.
– Просто удивительно! Кажется, именно в это время мне снилось, будто Мони хочет войти в мою комнату и никак не может открыть дверь. По-моему, тетя, вы напрасно не пускаете ее сюда. Мони не перенесет моей неожиданной смерти, пусть лучше она видит, как я умираю.
– Дорогой, накрой шалью ноги, они у тебя совсем холодные.
– Не люблю, когда меня укрывают.
– А знаешь, Джотин, эту шаль связала для тебя Мони. Вязала по ночам и только вчера кончила.
Джотин взял шаль, слегка помял ее и подумал, что она такая же мягкая и нежная, как душа Мони. Она ночами, думая о нем, вязала эту шаль, в нее она вложила всю свою любовь, к ней прикасались нежные пальцы Мони. И когда тетя укрыла его шалью, он представил себе, что это сама Мони, не смыкая глаз ночами, согревает его.
– Послушай, ведь Мони не умела вязать. Ей это не нравилось.
– Стоит только захотеть, быстро выучишься. Я показала ей, как это делается. Вначале у нее не получалось, то и дело спускались петли.
– Подумаешь, петли. Не на парижскую же выставку нам посылать эту шаль, а укрываться – и так сойдет.
Джотину было очень приятно, что Мони много раз ошибалась. Бедная беспомощная Мони не умеет вязать, но терпеливо работает каждую ночь. Картина, которую он представил себе, наполнила его сердце жалостью и нежностью. И он снова помял пальцами шаль.
– Где доктор, внизу?
– Да, Джотин. Он будет ночевать у нас.
– Пусть только не дает мне своих таблеток. От них еще хуже. Я все равно не сплю, так пусть голова будет ясной. Знаешь, тетя, мы поженились в двенадцатую ночь месяца бойшакх. Завтра как раз наступает эта ночь. Снова в небе зажгутся звезды. Мони, наверное, забыла об этом, я хочу ей напомнить. Пожалуйста, позови ее хоть на несколько минут. Почему ты замолчала? Доктор сказал, что я очень слаб и что… Но если я хоть немного поговорю с ней, мне не понадобится снотворное. Последние две ночи я не спал потому, что хотел излить перед ней душу. Не надо плакать, тетя. Никогда в жизни я не испытывал такого прилива душевных сил, как сейчас. Поэтому я и хочу видеть Мони. Может быть, сегодня мне удастся передать ей всю полноту чувств моего сердца. Мне так много надо ей сказать. Я давно собирался, но не мог, а теперь не хочу ждать ни секунды, позови ее. У меня осталось слишком мало времени. Перестань плакать, я не могу видеть твоих слез. До сих пор ты была так спокойна, что же случилось?
– О Джотин, я думала, что выплакала все слезы, но ошиблась. Я больше не в силах терпеть.
– Позови Мони. Я ей скажу, чтобы завтра ночью она…
– Иду, Джотин, иду. Шамбху будет около дверей, если тебе что-нибудь понадобится, позови его.
Тетя вошла в комнату Мони и села на пол.
– Приди, приди же,- запричитала она,- приди, чудовище. Выполни последнюю волю того, кто отдал тебе все. Он умирает, не убивай его раньше времени!
Джотин вздрогнул от шума шагов:
– Это ты, Мони?
– Нет, это я, Шамбху. Вы звали меня?
– Пойди позови свою госпожу.
– Кого?
– Госпожу.
– Она еще не вернулась.
– А где она?
– В Ситарампуре.
– Она уехала сегодня?
– Нет. Три дня назад.
На мгновенье Джотин почувствовал слабость во всем теле, в глазах потемнело. Он откинулся на подушки и сбросил лежавшую на его ногах шаль.
Наконец вернулась тетя. Джотин больше не заговаривал о Мони, и тетя решила, что он перестал о ней думать.
Вдруг он сказал:
– Помнишь, я рассказывал тебе сон, который видел недавно?
– Что же тебе снилось?
– Будто Мони хочет войти ко мне в комнату, но не может открыть дверь. Всю жизнь Мони стояла за дверью моего дома, Я много раз ее звал, но она не пришла.
Тетя ничего не ответила. «Мир иллюзий,- подумала она,- который я создала для Джотина, больше не существует. От несчастья не скроешься. Удара судьбы ложью не предотвратишь».
– Твою любовь я пронес через всю жизнь, она будет сопутствовать мне и в иной жизни. В своем следующем рождении ты будешь моей дочерью, вот увидишь, а я буду заботливым отцом.
– Значит, опять я стану девочкой? А может быть, мне лучше стать сыном?
– Нет. Ты войдешь в мой дом такой же красивой, какой была в детстве. Я даже представляю, как наряжу тебя.
– Хватит болтать, Джотин. Спи!
– И назову я тебя Лакшми-рани.
– Это имя устарело.
– Я знаю, но с тобой связана вся моя прошлая жизнь. И эту жизнь ты принесешь ко мне в дом.
– В твой дом я принесу заботы о моем замужестве, а этого мне бы не хотелось.
– Ты считаешь меня слабым? Хочешь оградить от забот?
– Я женщина, Джотин, слабая женщина, поэтому всю жизнь старалась оградить и тебя от забот. Но разве это в моих силах?
– Я многому научился в жизни, но ничего не успел сделать. В другой жизни я покажу, на что способен человек.' Теперь я понял, что самосозерцание не что иное, как самообман.
– Зачем так говорить, Джотин? Себе ты ничего не взял, все отдал другим.
– Да, я с гордостью могу сказать, что никогда не пытался завоевать счастье силой. Довольствовался тем, что имел, и не желал чужого. Всю жизнь я чего-то ждал. И дождался лжи. Но, может быть, теперь правда смилостивится надо мной. Кто это, тетя, кто?
– Где, Джотин? Я ничего не слышу.
– Тетя! Пойди посмотри в той комнате, мне кажется…
– Нет, дорогой, там никого нет.
– Но я отчетливо…
– Успокойся, Джотин. Это пришел доктор.
– Когда вы с ним, он слишком много говорит. Вот уже несколько ночей он не смыкал глаз. Вы отдохните сегодня, а здесь посидит человек, которого я привел с собой.
– Нет, нет. Не уходи, тетя.
– Хорошо, я посижу здесь в углу.
– Сядь рядом со мной. Я буду держать твою руку. Этими руками ты меня вырастила, и пусть из этих рук бог возьмет меня.
– Хорошо, тетя останется, но при условии, что вы не будете разговаривать, господин Джотин. А сейчас пора принять лекарство.
– Пора? Это ложь. Уже поздно. А давать мне сейчас лекарство, значит, обманом утешать меня. Я не боюсь смерти. Здесь лечит сама смерть и докторам делать нечего. Скажи им, пусть уходят. Ты одна мне нужна, больше никто, никто.
– Вам вредно волноваться, господин Джотин.
– Тогда уходите и не волнуйте меня… Тетя, доктор ушел? Вот и хорошо. Садись сюда, на постель. Я положу голову тебе на колени.
– Ложись, мой дорогой, мой ненаглядный, поспи немного.
– Не заставляй меня спать. Если я усну, могу больше не проснуться. А мне надо бодрствовать. Ты слышишь шаги? Вот они ближе, ближе. Сейчас откроется дверь.
5
– Посмотри, Джотин, кто пришел. Ты только посмотри.
– Кто пришел? Сон?
– Не сон. Здесь Мони и ее отец.
– Кто ты?
– Разве ты не узнаешь? Это твоя Мони.
– Мони? Ей все же удалось открыть дверь?
– Удалось, мой дорогой, удалось.
– Тетя, не накрывай мне ноги шалью, не накрывай! Эта шаль – обман, ложь.
– Это не шаль, Джотин. Это жена склонилась к твоим ногам. Благослови ее… Не надо так плакать, невестка, у тебя еще будет для этого время… А сейчас лучше помолчи.