Страница 70 из 192
Джотин вдруг вспомнил песню, которую давно еще слышал от одного бродячего певца:
О уснувшая душа!
Пробудись: пришел любимый.
Все темно кругом. Ни зги.
Только слышатся шаги -
И проходит счастье мимо.
– Который час?
– Скоро девять.
– Всего? А мне казалось, что уже два или три. Ночь для меня начинается с наступлением темноты. Но почему ты так хотела, чтобы я уснул?
– Потому что вчера ты вот так же разговаривал до глубокой ночи.
– А Мони спит?
– Нет, она должна еще приготовить тебе суп.
– Значит, все это Мони.
– Ну да, это все она готовит. Совсем умаялась.
– А я думал, что Мони…
– Нужда заставит – всему выучишься.
– Сегодня мне очень понравился рыбный суп. Я думал, это ты его приготовила.
– Что ты! Мони ничего не дает мне делать. Даже твои полотенца и салфетки сама стирает: знает, что ты не выносишь грязи. А заглянул бы ты в свою гостиную! Там все блестит. Она бы и здесь навела порядок, только я не разрешаю.
– Но здоровье Мони…
– Да, врачи не рекомендуют ей часто навещать больного. Она чересчур впечатлительна и, видя твои страдания, сама может заболеть.
– И она слушает тебя?
– Разумеется! Мони меня уважает. Правда, несколько раз в день я должна сообщать ей о твоем здоровье. Это моя новая обязанность.
Словно слезы в вечно печальных глазах, на небе заблестели звезды. Джотин прощался с жизнью. Смерть уже протянула к нему из мрака свою щедрую руку, и Джотин с благодарностью и робкой надеждой вложил в нее свою, обессиленную болезнью. Джотин вздохнул и беспокойно зашевелился.
– Тетя,- попросил он,- если Мони не спит…
– Сейчас позову, дорогой.
– Я задержу ее всего минут пять. Мне нужно сказать ей…
Тетя тяжело вздохнула и пошла за Мони. У Джотина взволнованно забилось сердце. Он никогда не умел разговаривать с Мони. Два инструмента не будут играть в унисон, если настроены на разный лад. Джотин часто страдал от зависти, глядя, как непринужденно болтает и смеется Мони с подругами. Но в этом Джотин винил себя – почему он не умеет говорить о всяких пустяках? И не то чтобы не умеет. Разве не беседует он с друзьями о вещах самых незначительных? Но мужчин интересует совсем не то, что женщин. О серьезных вещах человек может говорить долго, даже не замечая, слушает ли его собеседник. А вот разговор о пустяках необходимо поддерживать. Одна флейта может играть очень чисто, но стоит вступить второй, настроенной на другой лад, как тотчас же слышится фальшь. Выйдут, бывало, вечером Джотин и Мони на веранду, обменяются двумя-тремя словами и умолкают. И тогда кажется, будто само безмолвие вечера готово умереть со стыда. Джотин понимал, как хочется Мони убежать от него, как хочется ей, чтобы пришел еще кто-нибудь: втроем легче говорить.
Сейчас Джотин думал о том, как начать разговор с Мони. Но нужные выражения не приходили на ум, слова казались чересчур высокопарными. Джотин очень боялся, что те недолгие пять минут, которые Мони пробудет с ним, пройдут зря! А много ли осталось в его жизни таких мгновений?
3
– Ты куда-то собралась, невестка?
– В Ситарампур.
– С кем же ты поедешь?
– С Онатхом.
– Поезжай. Только не сегодня, прошу тебя. Можно ведь и завтра поехать.
– Но у меня уже есть билет.
– Купишь другой.
– А я не признаю ваших счастливых и несчастливых дней! Ничего не случится, если я уеду сегодня.
– Джотин хочет с тобой поговорить.
– Очень хорошо. У меня еще есть время. Сейчас пойду и скажу ему, что уезжаю.
– Ты не скажешь ему об этом.
– Ладно, не скажу. Но надеюсь, он не задержит меня. Церемония состоится завтра.
– Умоляю, послушайся меня хоть раз. Побудь сегодня с Джотином подольше.
– Не могу, поезд ждать не станет. Через десять минут за мной зайдет Онатх. До его прихода я могу побыть с Джотином.
– Нет, не надо. Уезжай так. О несчастная, тот, кому ты принесла столько горя, не сегодня-завтра умрет, но знай, этот день ты запомнишь на всю жизнь. Когда-нибудь ты поймешь, что есть на свете бог.
– Не проклинай меня!
– О, боже, и зачем только ты существуешь? Грехам нет конца. Я бессильна что-нибудь сделать.
Немного помедлив, тетя вошла в комнату больного в надежде, что тот уснул. Однако Джотин взволнованно приподнялся в постели.
– Знаешь, что случилось? – спросила она.
– Что? Мони не пришла? Почему так долго?
– Молоко, которое Мони кипятила для тебя, убежало. Мони расплакалась, и я не могла ее успокоить, как ни старалась. Ей очень стыдно, что из-за ее небрежности ты остался без молока. Я долго ее утешала, а потом уложила в постель. Пусть немного поспит.
У Джотина слегка защемило сердце, когда он узнал, что Мони не придет, но в то же время он был рад этому. Он боялся, что появление Мони разрушит его мечты о ней. Так уже не раз случалось, и сердце Джотина сжималось от жалости к той нежной Мони, которая жила в его воображении.
– Тетя!
– Да, дорогой?
– Я знаю, что дни мои сочтены, но не сокрушаюсь об этом. И ты не страдай.
– Не буду, дорогой, не буду. Я ведь знаю, что счастье можно обрести не только в земной жизни.
– Верь, тетя, смерть кажется мне сладостной. Всматриваясь в темное небо, Джотин вдруг представил
себе свою Мони, облаченную в одежды смерти. Она – воплощение вечной Юности, она – Жена, она – Мать, она – сама Красота, сама Доброта. Как будто богиня Лакшми в знак благословения щедрой рукой рассыпала над ее головой звезды. Ему казалось, будто ночь откинула свое покрывало и они впервые увидели друг друга, как во время свадьбы. Взгляд Мони озарил непроглядную тьму вечной любовью. Его жена, его маленькая Мони, сегодня владычица мира. Она восседает на звездном троне, там, где встречаются жизнь и смерть. Сложив молитвенно руки, Джотин подумал: «Наконец-то исчезло покрывало, разделявшее нас. Ты причинила мне много страданий. Но на этот раз, любимая, ты не обманешь моих надежд».
4
– Мне тяжко, тетя, но не так, как это обычно бывает. Кажется, будто страдания отделяются от меня. До сих пор они, как груженая лодка, были связаны с кораблем моей жизни, а сегодня эта связь оборвалась, и лодка унесла далеко в море все мои страдания. Я вижу эту лодку, но мне нет дела до нее. Вот уже два дня, как я не видел Мони.
– Положить тебе под спину еще подушку, Джотин?
– Мне кажется, что Мони тоже далеко от меня.
– Джотин, выпей гранатового сока, у тебя пересохло во рту.
– Вчера я написал завещание. Я не показывал его тебе?
– А зачем показывать?
– Я остался сиротой. Это ты вырастила меня. Поэтому я хотел…
– Как можешь ты так говорить? У меня ничего не было, кроме этого дома и кое-каких вещей. Все остальное нажил ты сам.
– Но этот дом…
– Да и он уже не мой. Ты столько всего здесь понастроил!
– В душе Мони тебя очень…
– Разве я этого не знаю? Ложись-ка спать.
– Я все завещал Мони, но что принадлежит тебе, твоим и останется, тетя, чтобы она никогда не могла тебя попрекнуть.
– Зачем же ты тогда об этом думаешь?
– Я всем обязан тебе, и, когда ты увидишь мое завещание, не подумай…
– Что ты, Джотин. Разве я такая злая? Если ты счастлив оттого, что завещаешь все Мони, то я счастлива вдвойне.
– Но и тебе я тоже…
– Послушай, Джотин, я могу рассердиться. Ты хочешь, чтобы деньги помогли мне забыть тебя.
– Ничего более ценного, чем деньги…
– Уже оставил, Джотин, много оставил. Ты заполнил собою мой пустой дом. Это счастье всей моей жизни, и больше мне ничего не нужно. Если даже я лишусь всего, то не стану роптать. Дом, имущество, лошадей, землю – все отдай Мони. Мне самой с этим не справиться.
– Ты скромна в своих желаниях, а Мони молода, поэтому…
– Не говори так, Джотин, не говори! Ты можешь оставить ей все богатство, но радости…