Страница 184 из 192
– Если Гоурмохон тебе не нравится и ты не собираешься выходить за него замуж, то чем же Койлаш тебе не хорош? – проговорила Хоримохини.- Ведь не собираешься же ты весь век в девках сидеть?
– А почему бы и нет? – воскликнула Шучорита.- Я никогда не выйду замуж.
Хоримохини вытаращила глаза.
– Что же, ты до самой старости…
– Да, до самой смерти! – сказала Шучорита.
Глава семьдесят первая
То обстоятельство, что он не застал дома Шучориту в тот момент, когда ему так страстно хотелось увидеть ее, направило мысли Горы по другому руслу. Ему казалось, что он подпал под обаяние Шучориты только потому, что позволил себе излишне часто видеться с ее семьей и, сам того не замечая, безнадежно запутался. В своем высокомерии он преступил дозволенные границы, нарушил обычаи своей страны. Вопрос был не только в том, что, преступая эти границы, человек сознательно или бессознательно вредил себе, он утрачивал также способность делать добро другому. Близкие отношения с людьми, частое общение с ними неизменно приводили к тому, что чрезмерно обострялись многие чувства, заставляя забывать о вере и благоразумии.
Открыть эту истину Горе помогло не только близкое знакомство с девушками-брахмаистками; даже прежде, встречаясь с простым деревенским людом, он не раз чувствовал, как увлекает его водоворот жизни. Он постоянно испытывал чувство жалости к людям и невольно начинал думать, что тот или иной обычай вреден, неправилен и что нужно ему положить конец. Но разве сострадание не мешает человеку трезво судить о том, что хорошо, а что плохо? Чем сильнее говорит в нас жалость, тем скорее теряем мы способность видеть вечную и неизменную истину,- подобно тому как дым закрывает от нашего взора огонь костра, так и жалость затемняет свет истины.
Гора часто повторял себе, что именно поэтому в Индии исстари придерживались правила – тот, на ком лежит забота о всеобщем благе, должен держаться обособленно. Мнение, что монарх может хорошо править своими подданными, лишь находясь в тесном общении с ними, не имеет под собой никакого основания. Мудрый монарх только проигрывает от общения со своими подданными. Вот почему и сами подданные добровольно окружают монарха ореолом. Они прекрасно понимают, что стоит только ему опуститься до дружбы с ними, и всякая необходимость в нем сразу же отпадет.
Брахман тоже должен стоять вдали от всех, одинокий и невозмутимый. Ведь он заботится о счастье всех и поэтому не может общаться со всеми.
«Я и есть такой брахман Индии»,- говорил себе Гора. Общающихся с кем попало, погрязших в спекуляциях, алчности и прочих низостях брахманов он не считал настоящими, плоть от плоти Индии святыми людьми. По его мнению, они стояли даже ниже шудр [218], ибо шудра рожден и живет в скверне, брахман же, забывший о святости, не брахман, а смердящий труп. Именно по вине таких брахманов Индия и влачила сейчас столь жалкое существование.
С нынешнего дня Гора решил неукоснительно соблюдать все правила живительного учения брахманов.
«Я должен оставаться совершенно незапятнанным,- говорил он себе.- Я занимаю в жизни не такое место, как все; я могу обойтись без друзей, я не принадлежу к распространенной породе людей, которым близость женщины доставляет высшее наслаждение, а общение с темным, простым народом для меня совершенно непозволительно, ибо эти люди должны взирать на брахмана так, как взирает земля на далекое небо в ожидании дождя. Кто же спасет этот народ, если я буду слишком близок к нему?»
До сих пор юноша не уделял молитве слишком много внимания. Но сейчас, когда сердце его охватила тревога и обычная выдержка изменила ему, когда дело его вдруг потеряло всякий смысл и печаль объяла его жизнь, он решил обратиться к молитве. Он садился перед изваянием божества и пытался сосредоточиться, однако вызвать в себе религиозный экстаз ему не удавалось. Путем логических рассуждений он объяснял природу бога, но для того, чтобы по-настоящему понять его, требовалась какая-то риторическая фигура. Но риторическая фигура не наполняет сердца благоговением, и метафизические рассуждения не заменяют молитвы. Очень скоро Гора заметил, что настоящие благоговение и вдохновенный восторг он испытывает отнюдь не в храме, пытаясь отдаться молитве, а в пылу спора.
И все же Гора не сдавался. Он стал неукоснительно каждый день молиться и исполнять все религиозные обряды, предписывавшиеся священными законами. Он убеждал себя, что там, где недостает чувства единения со всеми, единство нужно поддерживать только с помощью обрядов и правил.
Каждый раз, когда Гора отправлялся в деревню, он заходил в храм и, сидя там, погруженный в глубокое созерцание, говорил себе: «Именно здесь мое настоящее место. С одной стороны – бог, с другой – молящиеся, а между ними – брахман, объединяющий их, подобно тому как соединяет берега реки мост».
Постепенно Гора пришел к заключению, что брахман вовсе и не должен быть набожным. Набожность – это отличительная черта простого народа, и мост, соединяющий религиозных фанатиков с предметом их поклонения,- это мост мудрости, который не только соединяет, но и устанавливает границу между ними. Если бы молящегося и его божество не разделяла бездна чистого знания, все его представления о божестве были бы извращены. Потому-то брахману и не дано впадать в религиозный экстаз. Его дело сидеть в гордом одиночестве на вершине познаний и, строго соблюдая все правила, оберегать веру во всей ее чистоте и непорочности на радость толпе. Подобно тому как брахману нет покоя в мирской жизни, ему неведома и самозабвенная радость молитвы. В этом и есть величие брахмана. В мирских делах для брахмана главное – выполнение всех правил и воздержание, в религиозных – знание.
И раз сердцу удалось на какой-то срок одержать над ним верх, Гора решил наказать его. Мятежному сердцу грозило изгнание. Но кто мог исполнить эту угрозу?
Глава семьдесят вторая
Приготовления к церемонии покаяния Горы в саду на берегу Ганги шли своим чередом. Обинашу было только досадно, что избранное для церемонии место было не в центре Калькутты и, следовательно, она не сможет привлечь столько народу, сколько ему хотелось бы. Он прекрасно понимал, что самому Горе покаяние не очень нужно, нужно оно было народу Индии, на который такое зрелище должно было морально воздействовать. И ради этого, конечно, следовало провести церемонию на глазах у толпы.
Но Гора не согласился,- он хотел, чтобы во время церемонии пылал жертвенный огонь и читались веды, что было не совсем удобно в центре людной Калькутты. Для этого более подходило уединенное место в лесу или на берегу Ганги. Там при свете священного пламени, под пение ведических гимнов Гора мог взывать к древней Индии,- той, к словам которой прислушивался весь мир,- и, очистившись от грехов и совершив омовение, принять от нее посвящение в новую жизнь. О «моральном воздействии» Гора вовсе не тревожился,
Не зная, как еще удовлетворить свою потребность в гласности, Обинаш прибегнул к помощи прессы. Ничего не сказав Горе, он во всех газетах опубликовал сообщение о предстоящем покаянии. Но и на этом он не успокоился и написал несколько длинных передовиц, в которых подчеркивал, что благородного и непорочного брахмана вроде Горы, конечно, не может коснуться никакая скверна и что он совершает покаяние за всю страну, взяв на себя грехи так низко павшей в наши дни Индии. «Подобно тому как наша погрязшая в прегрешениях страна томится в оковах иноземцев,- писал Обинаш,- Гоурмохон-бабу на себе испытал, что значит быть закованным в кандалы. Он взял на себя муки родины и вызвался искупить покаянием ее грехи. Поэтому вы, братья бенгальцы, и ты, несчастный двухсотпятидесятимиллионный народ Индии…» и так далее.
Прочитав эти словоизлияния, Гора впал в ярость. Но удержать Обинаша было невозможно. Гневные тирады Горы не производили на него никакого впечатления. Сказать правду, Обинаша они даже радовали.
218
Шудры - одно из четырех сословий древней Индии, низшее сословие рабов и слуг.