Страница 9 из 15
До этого он не давал мне таких подробных инструкций и впервые коснулся того, что я должен делать на финише. У меня внутри все задрожало от волнения. Наконец-то мне предстояло скакать на лошади, тренер которой не будет поражен, если я выиграю.
Я в точности следовал инструкции. И у последнего барьера, к которому мы подошли вместе с двумя другими лошадьми, я пришпорил своего коня со всей решимостью, на какую был способен. Жеребец ответил стремительным броском, опередив других лошадей в воздухе, и приземлился больше чем на два корпуса впереди них. Я услышал сзади удары о барьер — другие лошади задели за него — и понадеялся, что они потеряют скорость при приземлении. Мне верно говорили — старый прыгун не мог бежать быстрее. Я выровнял его и направил к финишу, почти не пользуясь хлыстом и сосредоточившись на том, чтобы сидеть неподвижно и не тревожить коня. Он держался храбро и, когда мы проскочили финиш, все еще шел на полкорпуса впереди.
Это был прекрасный момент!
— Молодчина, — небрежно кинул Эксминстер.
Он привык иметь дело с чемпионами. Я расстегнул подпругу, перекинул седло через руку и похлопал жеребца по вспотевшей шее.
Владелец был в восторге.
— Молодец, молодец, — повторял он, обращаясь к лошади, Эксминстеру и ко мне в равной степени. — Я и не надеялся, что он выиграет. Даже несмотря на то, что последовал вашему совету, Джеймс, и поставил на него.
Пронзительные глаза Эксминстера насмешливо разглядывали меня.
— Хотите работу? — спросил он. — Вторым жокеем. Первым будет Пэнкхерст. Работа постоянная.
Я кивнул. Владелец лошади засмеялся:
— Счастливая неделя для Финна. Джон Баллертон сказал мне, что Морис будет интервьюировать его в завтрашней вечерней передаче.
— Правда? — спросил Эксминстер. — Постараюсь посмотреть.
И вручил мне новый список. Там значились четыре лошади, на которых мне предстояло скакать в следующую неделю.
— И с этих пор, — предупредил он, — не принимайте никаких предложений, не выяснив сперва, не нужны ли вы мне. Идет?
— Да, сэр, — ответил я, стараясь не слишком показывать ту идиотскую радость, которая переполняла меня. Но он — тертый калач, все понимал и так. В его глазах, кроме понимания, светились дружелюбие и надежда.
Я позвонил Джоан.
— Как насчет того, чтобы пообедать вместе? Я хочу отпраздновать.
— Что именно? — сдержанно спросила она.
— Победу. Новую службу. Примирение со всем миром.
— Похоже, что ты уже отпраздновал.
— Нет. Это удача ударила мне в голову.
Она засмеялась.
— Ну тогда ладно. Где?
— У Хенниберта.
Маленький ресторанчик на улице Сент-Джеймс. Там готовили так, чтобы соответствовать этой аристократической улице. А цены соответствовали тому и другому.
— Хорошо, — согласилась Джоан. — Приехать в золотой карете?
— Именно это я и имел в виду. Я заработал на этой неделе сорок фунтов.
— Ты не достанешь столика.
— Он уже заказан.
— Сдаюсь, — сказала она. — Буду в восемь.
Она приехала на такси — и это было любезностью по отношению ко мне. Обычно она предпочитала ходить пешком. Ее платья я раньше не видел — узкая прямая штуковина, сшитая из жесткого темно-синего материала. При движении, когда на него падал свет, платье слегка мерцало.
Пышные темные волосы Джоан аккуратно загибались сзади на шее. А синеватые, поднимающиеся к вискам штрихи, нарисованные на веках, делали ее глаза глубокими и загадочными.
Пока мы шли через зал, все мужчины оборачивались. А ведь она не была ни хорошенькой, ни необыкновенно привлекательной. И даже одета не так уж. Но она выглядела… Я и сам удивился, найдя это слово — интеллигентно.
Мы ели авокадо под французским соусом и бефстроганов со шпинатом, позднюю клубнику со сливками и еще грибы и бекон, и маринованные сливы. Для меня, долго евшего, как птичка, — это был настоящий пир. Мы не спеша выпили бутылку вина, а потом болтали за кофе как друзья детства.
В результате долгой практики, мне большей частью удавалось скрывать от Джоан свои вовсе не братские чувства. Иначе она начинает ерзать, прятать от меня глаза и быстро находит предлог, чтобы расстаться. И если я хочу наслаждаться обществом Джоан, надо принимать ее условия.
Она искренне обрадовалась, узнав о моей службе у Джеймса Эксминстера. Хотя скачки совершенно не интересовали ее, она прекрасно понимала, что означает такой успех.
— Это вроде того дня, когда дирижер вытащил меня их хора!
Мой первый восторг улегся, превратившись в уютное тепло удовлетворения. Не помню, чтобы я когда-нибудь чувствовал такое внутреннее согласие с жизнью.
Я рассказал ей о телевизионной передаче.
— Завтра? — спросила она. — Хорошо. Кажется, я свободна и смогу посмотреть. Ты ничего не делаешь наполовину, верно?
— Это еще только начало!
И почти поверил в это сам.
До студии Джоан мы шли пешком. Был ясный свежий вечер. На темном небе холодновато светились звезды. Мы остановились у двери Джоан. Я посмотрел на нее. Это было ошибкой.
Темные волосы, растрепавшиеся во время прогулки, четкая линия шеи, ее грудь совсем близко от моей руки — все это безжалостно повергло меня в то смятение, с которым я боролся весь вечер.
— Спасибо, что пришла, — отрывисто сказал я. — Спокойной ночи, Джоан.
Она удивилась:
— Разве ты не зайдешь выпить кофе… или чего-нибудь еще?
Чего-нибудь еще! Да! Но я едва выговорил:
— Больше я ни глотка, ни кусочка не могу проглотить. И кроме того, там… Брайан…
— Брайан в Манчестере, на гастролях, — ответила она.
Но это была лишь информация, а не приглашение.
— A-а. Ну, все равно. Мне, пожалуй, лучше лечь спать.
— Ну что ж. — Ее это не трогало. — Прекрасный был обед, Роб. Благодарю! — Она дружески положила мне руку на плечо и улыбнулась на прощанье.
Когда дверь захлопнулась, я отчаянно выругался вслух. Легче не стало. Я посмотрел на небо. Звезды продолжали мчаться по своим орбитам, равнодушные и холодные.
V
На студии Национального телевидения меня встретили, как говорится в семействе Финнов, по разряду «Д. В. П.» — «Довольно важная персона». Моя мать была знатоком, различавшим все оттенки между «О. В. П.» и «Д. В. П.», и неизменно подмечала каждую деталь. Ее понимание передалось мне в очень раннем возрасте. Нынешнее удовольствие усиливалось оттого, что долгие годы я был «Н. В. П.» («Не важная персона»).
Сквозь качающиеся стеклянные двери я попал в гулкий вестибюль и спросил у дежурной, куда мне идти.
— Не присядете ли? — предложила она, указав на стоящий рядом диван. Я сел. Она сказала по телефону: — Мистер Финн здесь, Гордон.
Через десять секунд из коридора появился веснушчатый молодой человек с видом преуспевающего служащего.
— Мистер Финн? — широким жестом протянул он мне руку в белоснежном манжете с золотой запонкой. — Рад с вами встретиться. Я помощник режиссера Гордон Килдер. Морис в студии. Предлагаю пойти наверх и перед началом выпить по стаканчику.
В небольшой безликой приемной на столе стояли бутылки, стаканы и четыре тарелки со свежими, аппетитного вида сандвичами.
— Что вы будете пить?
— Спасибо, ничего.
Его это не обескуражило.
— Тогда, может быть, после? — Он налил в стакан немного виски, добавил содовой и, улыбаясь, поднял: — Желаю удачи. Вы впервые на телевидении? — Я кивнул. — Самое главное — естественность. — Он взял сандвич с чем-то розовым внутри и звучно откусил.
Открылась дверь, и вошли еще двое. Мне они были представлены как Дэн такой-то и Пол такой-то. Одеты чуточку менее тщательно, чем Гордон Килдер, которому подчинялись. В свою очередь они вгрызались в сандвичи и, наполнив стаканы, тоже пожелали мне удачи и тоже посоветовали держаться естественно.
Наконец появился оживленный Морис Кемп-Лор, ведя на буксире двух ассистентов в спортивных куртках. Он приветствовал меня, горячо пожав руку:
— Ну, дорогой друг, рад видеть вас здесь. Гордон поухаживал за вами? Ну и хорошо. А что вы пьете?