Тайна Черной горы

– Только бы утвердили скорее наш проект, там все заложено! – не раз повторял Евгений Александрович. – Мы бы развернулись!

Но рассмотрение перспективного проекта почему-то затягивалось. Управление хранило непонятное молчание. А присланные стандартные проекты и сметы расходования средств на строительство не устраивали. Да и кого они могут удовлетворить, если вместо требуемого Дома культуры подсовывали давно морально устаревший проект одноэтажного клуба, похожего своим убогим фасадом на склад или гараж, с крохотным вестибюлем и небольшим же кинозалом, рассчитанным на сто посадочных мест. Смех, да и только. Горький смех. Ведь население не только в поселке Солнечный растет, оно уже перевалило за две тысячи, не говоря о геологоразведочных партиях и отрядах, разбросанных вокруг на ближайшей перспективной территории, где вообще пока нет никаких очагов культуры, где общие собрания и прочие массовые мероприятия проводятся в столовых, нарушая элементарные санитарные нормы. Такое же положение было и с баней, и с кафе-столовой, поликлиникой, парикмахерской, комбинатом бытового обслуживания… Нужно было срочно строить школу. На запросы и настоятельные требования из края, из управления слышали лишь укоры по поводу «растранжиривания государственных средств» и дышащие холодно-спокойным равнодушием укоризненные разглагольствования: «Геолог – это разведчик недр, он повсюду временный житель! Нет никакой нужды обустраиваться капитально!» Или же, когда досаждали просьбами, отвечали более жестко: «А для кого строить, скажите на милость? На наши средства для людей другого министерства, которые придут эксплуатировать месторождение?»

И приходилось рисковать, брать ответственность на себя: утверждать планы местного строительства, возводить объекты. Строили на одном энтузиазме и своими силами. В наличии ничего не было: ни денег на счету в банке, ни оборудования и механизмов. Казаковский ездил в Комсомольск-на-Амуре, бегал по различным учреждениям, заручался поддержкой райкома партии, райисполкома, уламывал директора банка, выбивал, доставал, выпрашивал, выписывал. И строил, строил. Он жил будущим. Однако в присылаемых планах и сметах – ни одного капитального объекта, всё подчинено лишь производству, одному расширению детальной разведки месторождения.

А Казаковский лелеял мечту о самом простом, о благоустроенном нормальном поселке. И претворял мечту в жизнь. Издал даже приказ: на территории поселка самостоятельно ни одного дерева не рубить! Пихты и ели, по его замыслу, украсят жилой массив, сделают поселок нарядным, зеленым… Человек и в тайге должен жить культурно, красиво. Если не сейчас, то хотя бы в ближайшем будущем. И приближал это будущее.

Глава двенадцатая

1

Иван Вакулов высунулся из палатки. Серая рассветная мгла окружала со всех сторон тайгу, скрывала долину и стлалась туманной влажностью над темным озером. И эта нудная влажность – дождь не дождь, а сплошная противная мокрень, когда мельчайшие капли чудом висят в воздухе, сыпятся на землю словно из мелкого-мелкого сита, – канительно тянется уже третий день. И третий день они с рабочим бездельничают, отсыпаются. Сплошные выходные дни! Только они не радовали Вакулова. Участок до конца не опробован, не исхожен, и за них маршруты никто не станет делать. Так что вынужденное безделье в скором времени, едва наступят погожие дни, обернется бесконечной горячкой. Вкалывать придется от зари до зари, да еще и вечера прихватывать, если луна подсветит. Боком выйдут им эти выходные дни.

Ему на затылок упала холодная капля. Она проворно скользнула по шее за ворот. Иван чертыхнулся: неосторожно задел головой брезент палатки. А она у них давно не новая, и теперь на том месте будет течь долго… И ничего не поделаешь.

Вакулов взял стандартное казенное вафельное полотенце и, мельком глянув на рабочего, который спал в меховом спальном мешке, выскользнул из палатки.

Озеро Амут темной гладью расстилалось почти по всему ущелью и уходило вдаль на несколько километров. Длинная и узкая черная лента воды, порожденная горным обвалом, стянута крутобокими сопками, густо поросшими таежными деревьями. В солнечные дни в озере вверх ногами отражались хмурые ели, задумчивые кедры и шустрые белоствольные березки. Иван любил любоваться озером, особенно с высоты. Вода чистая-чистая, прозрачная почти до дна, и видно глубоко-глубоко, так что невольно кружилась голова. Там, в глубине, был свой особый мир. За перевернутыми деревьями, за верхушками елей синело бездонное небо и по нему плыли белые облака, а между ними, пронзая их, скользили косяки рыб. Вакулов не мог оторваться от захватывающего зрелища и с неохотой возвращался в окружавший его реальный мир. А в непогоду озеро Амур темнело, из приветливого и ласкового становилось хмурым и чужим.

Вакулов быстро стянул свитер, сбросил брюки. Ступая босыми ногами по камням, подошел к краю обрыва. В темной глубине озера, казалось, не было дна.

Отведя руки назад, как на старте соревнований по плаванию, Иван вдохнул грудью, вобрал побольше воздуха и «ласточкой» полетел вниз, раскинув руки крыльями и прогнувшись, задрав голову. С обрыва в неведомую темную глубину. Вода охватила его, обдав жгучим холодом, сомкнулась над его головой. Энергично работая руками и ногами, он вынырнул, фыркнул, глотнул воздуха и быстро поплыл к середине озера. Стиснув зубы, широко выбрасывал вперед стынущие руки, загребая ими воду. Взмахов должно быть пятнадцать, не меньше. Так он решил и не отступал от уговора с самим собой. Иван считал каждый взмах. Больше нормы допускалось сколько угодно, если, конечно, вытерпит. Он сделал семнадцать. Два – лишних, как победный результат над самим собой, над ледяной водой озера. Откинувшись на спину, погреб назад, к берегу.

Выскочив на каменистые глыбы, старательно и быстро растерся полотенцем, разогревая себя, массируя тело, которое быстро краснело. Согрелся сразу, кровь весело побежала по жилам, и Иван как-то вдруг почувствовал себя удивительно свежим. Молодым и сильным. Словно не было у него за плечами тех ежедневных изнурительных маршрутов. И унылая природа, скучная тайга и хмурые горы как-то вдруг преобразились и показались ему приветливыми и по-своему даже красивыми в такую не очень-то приятную погоду.

Насвистывая, он перескакивал с валуна на валун, радуясь своему умению, ловкости и силе ног. У самой воды увидел обломок ствола лиственницы, набрякшей от воды, темной, без коры. Вытащил его на берег, оттащил к камню и прислонил. Пусть высыхает. Лиственницы горят хорошо, пригодятся на дрова.

Натянув на голое тело свитер, схватив полотенце и брюки, поспешил к своей «двухместке». Противный мелкий дождик его уже не тревожил. Иван на ходу пособирал поленьев, сучьев.

«На первое гречневая каша с тушенкой, что осталась от ужина, а на второе чай с сухим молоком, – решил Вакулов, разжигая печку. – И в горы!»

Филимон, рабочий-промывалыцик, спал, закутавшись с головой в мешок-кукуль. Иван действовал осторожно, стараясь не делать лишнего шума, чтоб ненароком не разбудить напарника.

Их поисковый отряд рассыпался по окрестным долинам вокруг озера. Задание у Вакулова, как и у других геологов-поисковиков, простое и лаконичное: прошагать, опоисковать, намыть шлихи, нанести все увиденное на карту и записать в полевой дневник, или, как говорил начальник, «отработать ближайшие распадки». Срок – три недели, если, конечно, не помешают дожди. А потом, свернув имущество, двигать своим ходом к основной группе, которая разбила лагерь в пяти километрах вверх по долине.

Дожди, черт бы их побрал, пожаловали без приглашения и вызова. Надоедливо-нудные, унылые, словно кто-то там, наверху, нехотя отрабатывал положенное по плану смачивание окрестностей дождевой водицей, делал это тяп-ляп, не работал, а тянул резину, отбывая свою смену. И они на земле третий день бездельничали. Рабочий-промывальщик, как сразу же убедился Вакулов, весьма хорошо и твердо усвоил «Единые правила техники безопасности», а также параграфы и пункты положения о правах и обязанностях, и в первое же дождливое утро наотрез отказался выходить в маршрут.