Страница 17 из 22
Для тех, кто размышляет, человеческая жизнь — комедия; для тех, кто чувствует, — это трагедия, подчас говорит Гахамел. Я представляю себе Ярмилу на тридцать лет моложе, в белом свадебном платье. Я представляю себе похищенную невесту в прокуренном карлинском[32] трактире: взгляды завсегдатаев, смех, звон рюмок.
Проходит час.
Два часа.
Жениха нет как нет. Ее неуместно белое платье привлекает к себе внимание, вызывая смех и сочувствие.
Три часа.
Похитители, вдрызг пьяные, засыпают или в растерянности расходятся. Она остается одна. В глубине души она знает, что отец Зденека уже не придет, и все-таки, невзирая на это, продолжает молча сидеть в грязном трактире до самого закрытия.
Она вытаскивает из колоды первую карту — ангелицу по имени Ивонна, которая явно похожа на певицу Шер. Ее крылья украшают павлиньи глаза, а к белому облачению жмется маленький котенок.
— Вас связывают особые узы со зверушками, — поверяет она Ярмиле. — За вашими домашними любимцами на Земле и на Небе неусыпно следят ангелы.
Никаких домашних зверей Ярмила не держит, но, как ни странно, она не выглядит смущенной. Ее милое лицо улыбается. На следующей карте не ангел, а черный единорог, у которого вместо гривы развевается серебряный парик.
— Двигайтесь вперед, — велит он Ярмиле, чьи губы едва заметно шевелятся в тихом чтении.
Куда вперед? К свежим кнедликам? Или глубже в мракобесие?
— Нет, в эту минуту для вас нет ответа. Ожидайте чудесного решения.
А как же иначе? Невесть почему я вспоминаю молодую женщину, летевшую рейсом 93. За минуту до того, как самолет рухнул, она дозвонилась родителям.
— Гляди на прекрасное голубое небо и глубоко дыши, — посоветовала ей мать.
Ярмила поворачивает последнюю карту. На ней темный силуэт маленького ангела женского пола по имени Каресса, сидящего под пальмами на морском берегу в сиянии заходящего солнца. Согласно этому ангелу Ярмила находится в конце одного жизненного цикла. Она, дескать, должна созвать своих ангелов, чтобы они побудили ее отправиться в дальнейший путь. Ее ждет счастье.
Но Ярмила уже сейчас выглядит счастливой.
24. Эстер
В конце тренировочной поездки Эстер делается не по себе; на обратном пути она просит Карела сесть за руль. Они молча съезжают вниз во Вршовице. Два раза тихим голосом он обращает ее внимание на всякие каверзы на пути: на неточные транспортные знаки и на внезапную перестройку автопотока в боковой ряд. Эстер благодарна ему за его старания. Сумка с урной в чемодане несколько раз сдвигается с места, Эстер отчетливо различает ее шорох, а временами и приглушенный толчок.
— Пардон, — извиняется Карел. — Надо остановиться.
— Ему уже не больно, — говорит Эстер.
Она просит высадить ее у бензоколонки за домом, чтобы купить бутылку вина. С наигранной решимостью она выходит из машины — Карел открывает чемодан и подает ей урну.
— Спасибо, — на прощание говорит Эстер.
— Не за что.
Они улыбаются друг другу. Эстер вспоминает о пустой квартире, в которой ей придется провести остаток дня и вечер. Пальцем она указывает на противоположную стоянку.
— Вы видите ту запыленную машину?
— Ту “вольво”?
— Да. Вы не могли бы вместе со мной куда-нибудь в ней прокатиться?
— Пожалуйста.
— Разумеется, я бы вам заплатила.
Карел машет рукой.
— Может, сегодня вечером? У вас есть время? — спрашивает Эстер.
В ее голосе явно слышится опасение, но она пытается пококетничать.
— Лучше не откладывать наше свидание.
— Хорошо, — чуть помедлив, соглашается Карел. — В шесть?
Эстер в неожиданном порыве чувств целует его.
Дома Эстер ставит урну на единственное свободное место на книжной полке. Цветной логотип Похоронной службы слишком привлекает внимание, и она поворачивает коробку. И тут же вспоминает мелкие придирки, которыми терроризировал ее Томаш, уже не встававший с постели. Он без конца звал ее. То порошки надо было положить справа, то стакан чая поставить слева. То телевизор приподнять, чтобы лучше было видно. Эстер сумела подсунуть что-то под ящик... Он всячески распекал ее, иногда даже со злостью. Он что, в преддверии смерти обнаружил какую-то территорию, где уже ничто не имеет значения? — думала она в такие минуты. От бессилия, усталости и раздражения она плакала. К счастью, он всегда умел стать самим собой: очень милым, чуть ли не галантным. Пытался острить.
— Боюсь, что эту экстракцию пациент не переживет...
Он что, инсценировал свое умирание?
Однажды она пожаловалась ему на головную боль и ужасную усталость.
— Так ложись рядом со мной, — сказал он с иронией и указал на свободное место на своем смертном ложе.
Эстер надевает домашний костюм и открывает вино. До шести много времени, два бокала, пожалуй, она может себе позволить. С бокалом она выходит на балкон и оглядывает парк. Все еще светит солнце, тепло. Какая-то молодая красивая женщина с волосами, собранными в хвост, бросает собаке мячик. Муж, должно быть, еще не пришел с работы, думает Эстер. Вскоре под балконом проходят два маленьких мальчика, по всей вероятности братья, в одинаковых укороченных спортивных брючках и майках без рукавов. Эстер возвращается в комнату и включает телевизор. Начинается британская познавательная передача “Мир чудес”, сегодняшняя часть называется “Драма в диком краю”. Волки в погоне за ланью. Эстер зачарованно смотрит на экран. Затем следуют кадры, снятые с самолета: волчья стая вытесняет из стада крупного бизона. Несколько волков повисают на его толстой шее. Бизон долго сопротивляется, но вдруг у него подкашиваются ноги, и все его могучее тело сползает в снег. Эстер выключает телевизор. Тяжело дыша, она осматривается вокруг. Еще недавно он ел здесь, брился, читал газету, танцевал, мастурбировал... Господи, где все это? Куда подевалась вся эта энергия? Она буквально физически ощущает пустоту, которая осталась в ней после него. Эстер словно даже уменьшилась. С каждой смертью близкого нас становится меньше. Внешне мы выглядим нормально, но на самом деле мы лишь шагающий обрубок прошлого.
Она поняла это сразу, но отказывалась в это поверить.
Когда она впервые заметила, что под загаром у него желтое лицо, страшная мысль пронзила ее. Были бы боли, можно было бы предположить, что это камни в желчном пузыре, — но Томаш не испытывал никаких болей. Безболезненное пожелтение.
Словно кто-то дал ей заглянуть в сценарий.
Еще в тот же день Томаш после работы заехал за ней в больницу — у нее было ночное дежурство. Он охотно лег на спину и задрал майку. Он понимал, о чем идет речь, но мужественно изображал непринужденность. И с иронией смотрел, как она натирает зонд гелем.
— Один вощеный стаканчик возьму домой, — подмигнул он ей.
Эстер улыбнулась, хотя испытывала сжимающую все нутро нервозность — как когда-то во время учебы. Она приложила зонд к середине живота. Эхо кишечных газов смазывало изображение. Уверенности не было. Он ждал, но Эстер молчала. И лишь тихонько передвигала зонд. Даже при всем желании она не могла бы определенно сказать, что то, на что она смотрит, действительно гипоэхогенный, с нечеткими контурами очаг опухоли или лишь фата-моргана ее самого страшного опасения.
— Не заставляй меня напрягаться больше, чем нужно.
Прозвучало явное раздражение.
— Я ничего там не вижу, — наконец проговорила она.
Ее выдала фальшивая решительность собственного голоса.
Теперь она уже знала, что там это есть.
Опухоль у основания поджелудочной железы, вызывающая расширение желчных протоков.
На следующий день она прочла тот же диагноз в записях коллеги, обследовавшего Томаша, — по воле случая это был единственный мужчина, с которым она изменила мужу. Сейчас она ненавидела этого холеного сорокалетнего человека. Ненавидела за то, что когда-то они оскорбили Томаша, Он это чувствовал, но вел себя тактично и профессионально — хотя и был уязвлен. Она знала об этом. И можно сказать, даже подозревала, что метастазы в печени Томаша, обнаруженные им при обследовании, его личная месть.