Страница 16 из 22
22. Иофанел
Как и всякий шеф, Гахамел настороженно оглядывает по дороге витрины, но, к счастью, и он понимает, что к автосалону “Ауди” нельзя подъехать на “фаворите”.
— К храму капитализма я не могу подъехать в передвижном памятнике социализма, — предупредил я его.
В глазах, видевших все на свете, вспыхнули искорки.
— Пусть силы добра и ограничены, но на последнюю модель “мерседеса” у нас еще найдется, — сказал он гордо.
Серебряный “мерседес” R-класса я паркую так, чтобы Филип видел, как я выхожу из него. Я бы никогда не поверил, что кожаные полуботинки могут быть на такой удобной подошве. Надо признать, что этот новоявленный материализм весьма освежает наши представления. Нас вечно пугают павшими ангелами — но в мягких мокасинах и новом костюме от Хуго Босса этот образ, думаю, теряет свою устрашающую силу... Ха-ха! Филип даже встает из-за стола и идет ко мне навстречу. Не хочу кощунствовать, но и платежеспособность содержит в себе немалую долю божественной привлекательности.
— Добрый день, — говорит он и кивает на “мерседес”. — Что может наш Ауди-салон сделать для того, чтобы вы изменили своей привязанности?
Я не знаток психологии клиента, но мне кажется, что он подходит к делу правильно.
— Подвезти меня, — отвечаю ему, умышленно используя нечеткий выговор.
Он смеется, хотя и знает, что этот каламбур я скачал с одного билборда (некогда придумывать что-то более привлекательное). Филип разводит руками — мол, все блестящие модели у него за спиной.
— Выбирайте.
Не могу не признать, что небрежность в одежде ему к лицу.
— Q7. Разумеется.
— Лучше не выберешь. Жалеть не будете.
— Это не для меня. Для отца.
Он одобрительно кивает.
— Снимаю перед вами шляпу!
— Да, примерный сын, — соглашаюсь я, пожимая плечами.
— Уход на пенсию? Круглая дата?
— Нет, — качаю я головой. — Прилив сентиментальности.
— У вас здорово получается, — хвалит меня Филип во время нашей пробной поездки. — Вы автогонщик?
Я польщен, ибо, говоря по правде, отношусь скорее к категории горе-водителей.
— Я много путешествую по миру.
— А чем вы занимаетесь, позвольте спросить?
Я поворачиваюсь к нему:
— Доставляю разные... ценности.
Я доволен своим ответом: в определенном смысле я не лгу, а легкий налет таинственности помешает ему задавать дальнейшие вопросы.
— Понятно.
— Уже год, как отец на пенсии, — предоставляю я ему свободное поле для нашей беседы. — Хочется немножко скрасить ему жизнь. Мы всегда жили с ним душа в душу — с мамой было иначе.
Как выражаются в ресторане “У Бансетов”, вешать лапшу ему на уши больше нельзя. Опасно слишком нагнетать обстановку. Сделав безучастный вид, я выжидаю, чем обернется наш разговор, — пусть идет, как идет. Филип проводит пальцем по светлой коже подлокотника.
— А я всегда был ближе к матери, — говорит он. — Отец для меня — покойник.
Жестокость этого приговора на время ошеломляет меня. У него звонит мобильник, и я слышу Лидин взволнованный голос: Зденек на дереве и шарит биноклем по всему дому! В почтовый ящик сунул нам какой-то сверток!
Судьбы переплетаются. Впервые я осознаю, что Зденек — хотя это и не в его планах — убьет отца своего соперника. Ха-ха! Типичная проблема маленьких стран: все знают друг друга. В Китае такого бы не случилось.
— Я еду домой, — сообщает Филип Лиде. — Запритесь на ключ. Буду у вас минут через сорок.
Филип просит меня свернуть на первом же повороте. Он звонит матери и извиняется, что сегодня не сможет прийти. Обещает обязательно заехать завтра.
— Проблемы? — спрашиваю я спокойно.
Он утвердительно кивает.
— С бывшим мужем моей приятельницы. Он самый настоящий псих.
Филип так взволнован, что теряет профессиональную дистанцию с клиентом. До нашего возвращения в автосалон он успевает рассказать мне свою историю: еще до того, как прошлым летом влюбился в Лиду, женщину тридцати одного года, встречался с девятнадцатилетней девушкой. Ее молодость вдруг стала для него физически невыносимой. Он обнаружил, что терпеть не может ее одежду, ее мобильник, ее золотую зажигалку... Ее бюстгальтеры на поролоне.
— Я тоже не выношу бюстгальтеры на поролоне, — импровизирую я. — Это не иначе, как обманчивая реклама. Преступное сочетание поролона и убогости.
Я немного переигрываю, но Филип смеется.
Возненавидел он, дескать, и ее любимые питейные местечки. Ее коктейли. Он уже не мог смотреть, как она с соломинкой в напомаженных губах склоняется к высокому разукрашенному бокалу. Короче, от его влюбленности не осталось и следа. Когда он сказал ей об этом, она стала обзывать его подонком и дрянью, но это только облегчило разрыв... Слушать подобные истории утомительно и увлекательно одновременно. Людские страсти словно лесной пожар: то пламя полыхает здесь, то через минуту — совсем в другом месте. Ха-ха! Тем не менее огонь, судя по всему, самый настоящий.
Все первое лето их знакомства Лида ходила в одних бермудах и майках; от кормления их вырезы совершенно вытянулись, так что ее груди были всегда у Филипа перед глазами. Несколько раз он даже попробовал материнского молока. В самом деле, скрытые в мужчинах биологические часы проснулись и в нем. Он захотел быть отцом: водить двойняшек играть в песочнице, угощать мороженым и катать, пристегнув к сиденьям, в своей машине. А еще приятнее вынимать их из машины: вот он осторожно, чтобы не поцарапать малышек, расстегивает ремень и, нежно подхватив их под мышки, вынимает из машины. При этом прижимает к себе и вдыхает аромат их головок, которые в то же время заботливо прикрывает рукой. А потом ставит их на землю и следит за их первыми неуверенными шажками...
Уже сейчас он представляет себе, как будет забирать их из детского сада, водить в школу и разные кружки.
— Якуб, Аничка, за вами папка пришел.
23. Нит-Гайяг
Я поджидаю пани Ярмилу в ее любимом кресле, лицом к двери. Как сказал апостол Павел: “Да будут двери вашего дома всегда открыты пришлецам, ибо многие из них могут быть ангелы...” Слышу ключ в замке, Ярмила входит. Я кажусь себе детективным персонажем из фильма, который на прошлой неделе шел по RTL[31]. Или единственным зрителем реалити-шоу. Название сегодняшней части — Материнское сердце... Ярмила переобувается, надевает сандалии на пробковой подошве и идет в кухню, где видит открытую коробку от цифровой камеры и бинокль, но особого внимания этим предметам не уделяет. Куда больше интересует ее, пообедал ли Зденек: она осматривает грязные тарелки и остатки пищи. Заглядывает и в мусорную корзину. Вид у нее озабоченный. Она становится напротив меня, снимает юбку, бросает ее мне на колени и начинает расстегивать кофту. Человеческую плоть я представляю себе, как сибирская лиса тропики, но, несмотря на это, понимаю, что в данную минуту разделяю мечту всех вуайеров, которым нравятся зрелые полные женщины. Ярмила поправляет задранную комбинацию и идет в гостиную. При виде раскинутых карт ее лицо проясняется; собрав их, она возвращается в кухню. Берет горсть сушеного шалфея, высыпает его в керамическую пепельницу и поджигает; затем всю колоду карт она четыре раза медленно проносит над дымом, чтобы очистить их от посторонних рук. Я слежу за ее действиями с живым интересом. Наша работа утомительная и в общем отупляющая, но все же не рутинная. В Средневековье обряд сожжения трав не удивил бы меня, однако десятью веками позже это весьма любопытное зрелище. Ярмила садится на тахту и разворачивает карты веером, который потом прижимает к сердцу.
— Всевышний, сделай так, чтобы каждое толкование, которое я открою в этих картах, ниспослало великую благодать мне и всем остальным. Прошу Тебя, помоги мне ясно услышать, увидеть и прочувствовать все вести, которые Ты хочешь через это толкование сообщить мне, — шепчет она. — Благодарствую, аминь.