Страница 34 из 78
Секунды шли, мимо скользили и исчезали в черном прямоугольнике ночи солдаты, а Васильков, зажав купол парашюта, стоял, не зная, что предпринять.
И вдруг он бросился к двери.
— Стой! Куда? — кинулся к нему летчик.
— Поше-ел! — скомандовал себе по привычке солдат и вывалился в зияющую пустоту.
Так совершил он этот прыжок и вступил вместе со своими товарищами в бой.
Подобных Василькову в батальоне множество. Все — десантники, не раз прыгали с самолетов. Некоторые успели побывать во вражеском тылу. О каждом хоть повесть пиши.
…Утром, после ночного перехода, у одной из повозок я услышал голос офицера:
— Чтоб этой дряни здесь не было! Разрубить и сжечь!
Перед офицером стоял Забара. Молдаванин Забара — хороший солдат. Он подвижен, исполнителен, понятлив. Не было случая, чтобы на него повысили голос. Чем же он провинился? Ага, вот что. В руках у ординарца небольшой деревянный щит — немецкий дорожный указатель. Его сняли в прошлом году с дорожного столба в Белоруссии. На ровной и гладкой поверхности, выкрашенной в ядовито-желтую краску, черными буквами выведено: «Nach Moskau» — на Москву. Указатель долгое время служил в штабной землянке столешницей.
— Зачем же рубить? — возразил я. — Доской я сам распоряжусь. Расстанусь с ней где-нибудь в Вене или Мюнхене. Приколочу в назидание потомкам в самом центре города. Чтоб знали, чем кончаются походы на Москву.
— Ну, разве что так… Тогда спрятать ее подальше…
Каждое утро после ночного перехода мы включали рацию, слушали последние известия. Нас интересовало, что скажет Москва о 3-м Украинском фронте. У рации, как всегда, колдовал Артемьев.
— Войска Третьего Украинского фронта, — услышали мы на сей раз, — северо-восточнее озера Балатон отражали ожесточенные атаки крупных сил пехоты и танков противника, перешедшего в контрнаступление и стремившегося прорваться к реке Дунай. Ценой больших потерь вражеским войскам на отдельных участках удалось вклиниться в нашу оборону.
Да, это уже нас непосредственно касается, мы ведь туда идем.
Вот уже полгода со страниц газет не сходят названия венгерских городов и сел. А ныне бои развернулись под Секешфехерваром, Комаромом, Эстергомом. Сейчас от Секешфехервара нас отделяет немногим более тридцати километров…
Я всматриваюсь в карту. Секешфехервар напоминает паука: от него во все стороны отходят длинные щупальца — дороги. Город — узел сообщений, этим, собственно, и определяется его значение. Синяя линия переднего края врага огибает город с запада, тянется на север к господскому двору Барбала, к Замолю. Пометка на моей карте: «3 тд СС “МГ”». Это значит: здесь обороняются части 3-й немецкой танковой дивизии СС «Мертвая голова».
Надпись на карте я сделал накануне наступления 15 марта. В тот день узкими ходами сообщения, цепляясь то сумкой, то чехлом бинокля за стенки траншеи, мы пробирались по незнакомому лабиринту к переднему краю. Наконец вышли к наблюдательному пункту одной из рот.
— Только будьте осторожны, товарищи командиры, — предупредил нас рыжеусый солдат. Он находился во врезанной в траншею стрелковой ячейке. — Снайперы здорово бьют. У них здесь каждый бугорок на примете. Через перископ смотрите или в амбразуру.
Сам рыжеусый наблюдал через искусно оборудованную в бруствере амбразуру, напоминавшую щель. Потеснив солдата, я припал к ней. За траншеей начиналась нейтральная полоса. На кукурузном поле рядками торчали сухие стебли, виднелись многочисленные воронки. Неподалеку, уткнув длинный ствол орудия в землю, стоял танк. На борту — крест. Дальше — второй танк, рыже-бурый. Это огонь, вылизав краску, окрасил его так. За ним еще танк, и еще, и так по всему полю.
— Сколько нахлопали! — не удержался я.
— Третьего дня тут такая мясорубка была! — Солдат махнул рукой.
Вдали, за танками, едва заметные бугорки вражеских окопов.
— Внимание, товарищи офицеры. Эй, там, на баке! — бросил Белоусов отошедшим в сторону офицерам. — Достать карты, карандаши. Послушаем командира обороняющейся роты.
Осторожно высунув перископы, мы прильнули к ним, разглядывая местность.
— Перед передним краем противника минные поля, — объяснял незнакомый капитан. — Подступы простреливаются огнем. Пулемет вот у того бугорка, второй — вблизи темного пятна, у стыка троп — тоже. В общем, дряни тут понатыкано великое множество. У каждого ориентира — пулемет или противотанковое орудие. В подбитых танках — снайперы. В глубине — минометные и артиллерийские позиции.
Офицер достал из полевой сумки схему немецкой обороны. Подал комбату. Вся схема испещрена синими значками огневых точек.
— Нелегкая вам предстоит задача, — сочувствует офицер. — Оборону придется прогрызать.
— Мы грызть не умеем, — улыбнулся Порубилкин. — Мы будем ее рвать.
Одна из дорог, ведущих от Секешфехервара на север, проходит через отметку 214,0. Здесь батальон занял накануне наступления исходные позиции. Через эту отметку прочерчена красная стрела. Она нацелена в обход Секешфехервара с северо-запада. Острие уперлось в голубую поверхность Балатона.
Стрела обозначает направление главного удара дивизии. На стреле значок нашего батальона.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВЕНСКОЙ ОПЕРАЦИИ
С рекогносцировки маршал Толбухин в штаб возвратился в конце дня, уставший, но удовлетворенный. Встретивший его в начале утра начальник разведки генерал Рогов сообщил, что в течение ночи несколько немецких колонн покинули Секешфехервар, направляясь к границе с Австрией. Два командарма ударной группировки Глаголев и Захватаев доложили, что подчиненные им войска находятся в полной готовности и ждут сигнала. Маршал побывал на исходных позициях и убедился, что все именно так, как доложили командармы.
Рекогносцировку можно было и не проводить, потому что все спланировано и утверждено, что-либо изменять уже поздно. Однако беспокойство за исход предстоящей операции заставило Толбухина вновь побывать на решающем участке и уточнить некоторые детали.
Едва он появился на полевом пункте управления, как прибыл начальник штаба Иванов, потом генерал Неделин доложил об артиллерии, ее обеспеченности боеприпасами. За ним приехал авиационный начальник Судец. Потом маршал заслушал начальника разведки: нет ли каких изменений в группировке противника? Не появились ли новые части?
Лег поздно и долго не мог уснуть. Мысли о предстоящей, чрезвычайно значимой по важности операции не покидали его. Ведь целью ее являлось овладение столицей Австрии Веной! Что ожидает подчиненные войска? Чем кончится наступление, которое начнется завтра?
Толбухин проснулся будто от толчка. Протянул к тумбочке руку. Часы со светящимися стрелками показывали пятый час. Пора!
Накануне он отдал приказ, определяющий время начала артиллерийской подготовки и атаки пехоты. Учитывая близость огромного озера Балатон и царящие в окрестности туманы, артиллерийскую подготовку решено было начать в 10 часов 35 минут 16 марта, а атаку пехоты — через час.
Покашливая и тяжело дыша, натянул сапоги:
— Клименко! Подъем!
— Я готов! — вскочил в соседней комнате майор, адъютант.
Федор Иванович вышел из дома, постоял у порога, вдыхая промерзший за ночь воздух. Поглядел на небо. С вечера на нем играли, словно летние зарницы, огненные сполохи разрывов. Теперь залегла густая тьма, поглотившая мерцание далеких звезд.
Подсвечивая фонариком, приблизился генерал Желтов — член Военного Совета.
— Не мог заснуть, — произнес он.
— До сна ли! — отозвался Толбухин. — Потом отоспимся, Алексей Сергеевич.
Приглушенно светя подфарниками, автомобили направились на передовой наблюдательный пункт. Он в полосе 9-й гвардейской армии, неподалеку от населенного пункта Патка.
Луч света выхватил из тьмы стоявшую неподалеку тяжелую гаубицу. Возле нее — солдаты.
— Стой! — командующий вышел из автомобиля.
Сержант в вылинявшей гимнастерке доложил, что орудийный расчет с вечера занял огневые позиции и готов к открытию огня.