Страница 45 из 51
Если бы, наконец, вы позвонились в дом, где ни одно окно не освещено, — ничего не значит!
«Знакомый Манташева».
Хозяева вскочили бы с постели, осветили все окна, моментально созвали знакомых и стали бы праздновать свадьбу, именины или что-нибудь подобное.
Да что «знакомый Манташева».
Это я хватил слишком, надо сознаться.
Если б кто-нибудь в манташевские годы написал такой громкий титул на своей визитной карточке, не имея к тому оснований, — его, я уверен, привлекли бы к ответственности:
— За присвоение непринадлежащего звания.
И суд, я убеждён, отнёсся бы очень строго к такому наглецу.
Я ухаживал в Петербурге за одной дамой. Рассказывал ей об Индии, Китае, Японии. Как Отелло «о каннибалах злых, которые едят друг друга».
«С участьем мне внимала Дездемона».
Как вдруг однажды какой-то прыщ, невзрачный, прескверный, севши около дамы, ни с того ни с сего в средине самого увлекательного моего рассказа о браминах, баядерках и чудесах, которые делают факиры, вставил:
— А вот Манташев…
Дама моментально отвернулась от чудес, баядерок, факиров, браминов и меня.
Она вся превратилась в трепет и внимание.
— А вы знакомы?
Прыщ приподнялся с места и отвечал с достоинством:
— Я знакомый знакомого Манташева!
С тех пор моё дело было проиграно раз и навсегда.
Я рассказывал о Саре Бернар, об Эдисоне, об Эдуарде VII, которого видал, когда он был принцем Уэльским, в Париже, — прыщ произносил:
— А вот Манташев, так тот…
Дама поворачивалась ко мне спиной, кушала его глазами, и от любопытства у неё полымем вспыхивали уши.
«Знакомый знакомого».
Меня как-то в банке заставили слишком долго дожидаться денег по переводу.
Тогда я пошёл на героическое средство:
— Я знакомый знакомого одного знакомого г. Манташева!
Мне выдали, кажется, на пять рублей больше чем следовало.
И притом немедленно.
А дверь, кажется, мне отворял вместо швейцара сам директор и взял двугривенный на чай, чтоб сделать из этого двугривенного жене брошку на память.
Всё это происходило так в лучшем обществе.
Да и кто нынче играет на бирже?
Главным образом лучшее общество. Барство и чиновники.
Купцы предпочитают другие способы наживы.
У барства и чиновников страсть к бирже, это — икота после крепостного права.
При крепостном праве барин говорил:
— Я, милостивый государь мой, дворянин, и посему на меня работают. И священная обязанность моя заключается в том, чтоб, не давая вдаваться в праздность и леность, заставлять на меня работать. Ибо на сём всё зиждется!
И поднимал палец.
Чиновник мечтал:
— Деревеньку, и пускай на меня работают!
Крепостное право пало, но потребность. в крепостном праве, — у одной стороны, — осталась.
И люди увидали в акциях новый вид оброка.
Вот причина, почему гг. Манташевы имеют такой огромный успех в «лучшем обществе».
Желание играть наверняка.
Отсюда эта нежность к «знакомому знакомого со знакомым».
Отсюда эта притягательная сила знакомства хотя бы в четвёртой степени. Хотя бы даже пятиюродное знакомство!
Всё-таки, кажется, как будто у человека на фраке есть несколько брызг от «фонтана».
И блеск этих брызг ослеплял больше, чем блеск всех звёзд.
— Знакомый знакомого знакомого знакомого…
Всё-таки от человека как будто пахнет нефтью.
Это был самый модный запах.
И чтоб иметь успех у дам, надо было душиться нефтяными остатками.
О, это время «фонтаниады».
В Петербурге ко мне зашёл один знакомый литератор:
— Хотите вместе писать пьесу?
— Идёт.
— Название «Мужчины от Кюба».
— Великолепно. Если увековечена «Дама от Максима», почему не увековечить «Мужчин от Кюба»? Это тоже тип.
— Ну, знаете, так как особенно-то серьёзно неудобно задевать, — напишем в форме фарса.
— В форме фарса, так в форме фарса. Напишем в форме фарса эту высокую комедию из русской жизни!
— Так что-нибудь лёгонькое! Qui pro quo[42]. Помещик, что ли. У него в деревне в саду фонтан. Говорит: «Надо, между прочим, купить трубы для фонтана». Услыхав знакомое слово, его спрашивают: «А у вас есть фонтан?» — «Есть». Отсюда путаница. Его принимают за владельца нефтяного фонтана.
— Садимся и пишем.
Мы сели.
Мой приятель написал:
«Действие I. Явление I. Вечер. Зал у Кюба. Полно. Кавалеры и дамы. Входит владелец фонтана…»
Я встал.
— Баста! Больше ничего написать нельзя!
— Как так?
— Все задавлены. Наивный вы человек! Вы пишете: «Входит владелец фонтана». И спрашиваете: «Что после этого происходит?» Что после этого может происходить? Ничего! Все кидаются. Столы летят кувырком, посуда вдребезги. Кавалеры, дамы, — всё давит друг друга. Что ж дальше? Этого не один театр не поставит!
Мой друг подумал:
— Вы правы. Действительно, так должно происходить, раз появился человек с фонтаном. Этого нельзя изобразить на сцене!
И пьеса не была написана во избежание давки на сцене.
Манташев был тем человеком, около которого люди давили друг друга:
— Фонтан!
И вдруг оказывается, что главный фонтан г. Манташева бил не где-то там на Кавказе, а у нас из кармана.
Г. Манташев открыл нефтеносный слой в наших тощих карманах и сверлил, сверлил, сверлил.
И мы этого не замечали.
И мы же ему кланялись!
Сверление нефтеносных дыр в наших карманах происходило при помощи бухгалтерии.
Я всегда боялся бухгалтерии.
В особенности с тех пор, как сам «отец бухгалтерии» г. Езерский[43] на одном из процессов на отчаянный вопрос прокурора:
— Да что же, наконец, такое, эта самая бухгалтерия? Наука или искусство?!
Подумал и ответил:
— Бухгалтерия, это — искусство!
Уж если сам отец так о дочери отзывается!
Когда мне приходится входить в банк или просто в крупное промышленное учреждение, — я иду спокойно.
Но только, проходя мимо бухгалтера, и невольно уклоняюсь на полшага в сторону.
Как в зверинце.
Вы мужественно проходите мимо запертых медведей. Хоть белых, хоть чёрных. Вам всё равно!
Пусть слон протягивает к вам хобот, вы даже протянете ему руку, если расстояние не менее двух сажен.
Вы даже оглянетесь на льва. Он прищурился и вы прищурились:
— В клетке. И не боюсь…
Но, проходя мимо полосатого бенгальского тигра, вы почему-то невольно делаете хоть четверть шага в сторону.
Хоть и в клетке!
Но ужасно неприятно, что имеется «такая гадость».
Директор банка! Очень милый господин. Если быть знакомым, можно выкурить всегда очень хорошую сигару.
Кассир. Мастодонт, который получает с соседа сто тысяч и выдаёт вам десять рублей с одним и тем же видом:
— А мне в высокой степени наплевать, отдаёшь ты или получаешь.
Клерк. Тоже славный малый. Разбитной, живой и франт. От него пахнет слегка увеселительным садом, загородным рестораном. Его можно спросить, прищурив один глаз:
— Какая «шансонетка» нынче больше в ходу?
И он всегда даст на этот счёт даже более точные сведения, чем относительно сегодняшнего курса.
Но бухгалтер!
Когда я прохожу мимо того отделения, над которым крупными золотыми буквами по чёрному фону написано:
— Бухгалтерия.
Я чувствую, как последняя рублёвая бумажка свёртывается у меня в кармане, словно береста на огне.
Не знаю, почему, но всякий раз, когда я вижу бухгалтера, погружённого в гроссбух, мне приходит в голову:
Что он сделает в области своего искусства при помощи ловкости и проворства рук с тем вкладом, который я сейчас внесу?
Может быть, окажется, что я окажусь должен банку сто тысяч рублей!
42
Qui pro quo — путаница, недоразумение, один вместо другого (букв.: кто вместо кого).
43
Фёдор Венедиктович Езерский (1836—1916) — русский экономист, теоретик и практик бухгалтерского дела. Создатель самых массовых бухгалтерских курсов в России.