Страница 158 из 171
РАЙ Мир начинался при сотворенье большим одиночеством человека. В каменном этом, скучном раю змеи шипели и волны шипели, и оставалась от этого после в сердце зеленая рана тоски… После явилась Она. Словно львица, рану она языком зализала, тесно прижалась к нему и сказала, тайну ему величайшую выдав: – Вот я,- сказала,- смотри, я твоя! – Вот я, я твой! – он ответил.- О боже, как повторяется это! Мы тоже рядом сидим все на той же скале, и говорим мы, наверно, похоже - шепчем все те же молитвы влюбленных, вновь открываясь ветрам и волнам, что, приближаясь по берегу к нам, наши сердца обнаженные лижут… Ну, а когда она снова уйдет, так же внезапно, как прежде явилась, вновь мне останется каменный рай и одиночество человека, век обреченного плыть на скале к дальнему берегу, следом за нею, следом за нею, за той, что ушла. ПЕПЕЛ НА ЗВЕЗДАХ Воспоминанье, скрючившись, приходит к юности, на ее могилу. Эта могила – на большом кладбище, где немые колокола беспрерывно звонят по мертвым с безмолвных сторожевых башен. В могиле покоится закованная в цепи юность. Над нею - плакучие, как ивы, куски ржавой проволоки свисают с бетонных столбов, как обезумевшей колдуньи космы. У могилы, подобная молящейся старухе, сидит любовь, не любленная, первая. Что ж, если вы вдвоем сюда пришли, молитесь тоже вместе - ты, скрюченное воспоминанье, и ты, так и не ставшая невестой. Молитесь грубыми, святыми словами проклятий за тех, чей пепел покоится на звездах. Молитесь, чтобы люди, когда придет любовь, любили не откладывая, чтобы огонь больше не жег посевов и больше никогда не приходили вы, скрюченные, словно старики, искать свои могилы и просить за тех, чей пепел там, на звездах. ОСВЕНЦИМ Самое страшное, что люди сами уготовили людям такой удел. До смерти, наверно, смерть устала, но библейский ад – осуществила. Ремеслом здесь преступленье стало, миллионы в прах передробило. А теперь здесь лишь трава, и ветер, и земля. А бесконечность неба зажигает звезды каждый вечер над могилой этих миллионов. Здесь кишело бесконечно много голого беспрозванного люда. В новый мир кровавую дорогу вышли строить именно отсюда. Тот землянин, что придет увидеть кратеры погаснувшего ада, пусть представит страха пирамиды, бога нового златые храмы. А поэт бесхитростный прославит и убийство, и убийц привычно. Старое вранье историк вставит в новую историю цинично. А про миллионы, что погибли, над которыми до сей поры проклятье, знают лишь глухонемые вихри и земли проклятое молчанье. Здесь, на величайшем погребенье, я кляну истории уроки. Научили страху, преступленью человека боги и пророки. Проклинаю храмы, пирамиды, старую неправду о величье, кровь кляну, пожары и обиды, что назвали нагло просвещеньем. Ложь все то, что эпосом считают. Лживы Цезари любого рода. Правда – здесь. Но пусть не засчитают, не поставят в счет людскому роду. Нету выше правды и величья тех, что здесь я осознал и понял,- страшного Освенцима обличья и сознанья этого позора. В БУХЕНВАЛЬДЕ 1960 По моим кровавым следам бредут любознательные туристы и фотографируют погасшие печи, где сжигали моих братьев. На землях ужаса и смерти, на землях, где человек был опозорен, откуда даже птицы улетели, сейчас устроили идиллию, площадку для сентиментальных воспоминаний, с экскурсоводами, проспектами и весьма назидательной выставкой преступлений. Нам, как мышам, прививали чуму, нам стреляли в сердце, сдирали заживо кожу, отрубали члены и головы, чтобы сегодня по этим препарированным головам, по этим переплетенным в человеческую кожу книгам, по этим мешкам с волосами задушенных девушек землянин мог узнать свою точную цену. Моя кровь жива, как и прежде,- каждая пролитая здесь капля жива… Как живы позабытые в траве мины, покуда они не вспыхнут под незваными и не крикнут в уши неба огненные слова: раз нет наказания и нет преступления, пусть сгинет все, носящее имя человека. Пусть сгинет род, желающий достичь небес, покорить все крутизны Вселенной, если он до сих пор не заплатил все свои земные долги.