Страница 159 из 171
* * * Колумб уплывает все дальше, все грозней его приказанья: Запрещаю оплакивать мертвые корабли, их будет все больше. Запрещаю о женщинах думать, ибо женщина – матерь сомненья, а сомненье – смерти подобно. Запрещаю птиц ожидать - ласточки уже туда улетели, а воробьи туда не летают. К мачте велю привязать любого, кому страшные сны приснятся. Девяносто девять из нас на землю уже не ступят - и все же она существует. Видите мертвый корабль вдали? Мертвый, он верит – земля существует. Не слушайте чаек - девяносто девять из нас достанутся им, и все-таки цель путешествия вовсе не в этом, нет, высшая радость его заключается в том, чтоб угадывать ветра движенье и рыб, и всего, что над ними, и кто из нас будет тем сотым – не знать наперед. Посему умирать на моем корабле запрещаю. И корабль уплывает все дальше. Земля, словно яблоко, висит на самой высокой веточке вечности. * * * О, непростительная радость начинанья, почти животная: не знает темный зверь, который роду предан фанатично, какой удел печальный ждет его, недуги старости, болезни, жестокий призрак бойни, угрюмость дикая, крик одиночки, когда-то зачатого безрассудно, и жилы вздутые, и тьма в глазах, и милость отрезвленья, и боль бессмыслицы, и грусть банальности, с арены вопли дикие, тоска закланья, гибель существа, бессмысленного, как само зачатье, и отрезвленья жалкие слова… О, радость начинанья, о, проклятье!
ЯНЕЗ МЕНАРТ
ПАМЯТНИК Поскольку всякий, кто сумел наделать шуму больше прочих, посмертно памятник имел (народ почтить героя хочет, чтоб, наконец, забыть в момент), и мне возможен монумент. На кой он мне… Но кто уверен, что мой отказ не лицемерен? Никто. Так позабочусь лучше, чтоб вышел памятник получше. Во-первых, статуя моя должна стоять в сторонке, чтобы не лез в глаза поэтам я и путь не преграждал из гроба. А так как всюду – вор на воре, прошу ограду на запоре. И постамент хочу повыше, чтоб не мочился на меня, как ныне, всяк, кому охота прослыть тушителем огня. Не гипс, а бронза мне по вкусу: дороже, крепче, вид здоровый, и даже труженик искусства ее не сделает дешевой. А что до стороны формальной,- я предпочел бы торс нормальный. Входить в историю неловко, когда взамен башки – квадрат, а треугольник – бывший зад, и дырка спереди – издевка. Одежда красит человека, я не хочу стоять нагим: я – не титан, зачем другим поэтам из другого века мой фигов листик наблюдать да меньшей завистью страдать? К тому же девичьи натуры, боюсь, вблизи нагой скульптуры, к физиологии склонясь, с поэзией утратят связь. Скульптурой ныне быть не сладко у них все время физзарядка. Я так ленив, что все, что мог, я в этой жизни делал лежа. Писал,- когда писалось,- тоже на ложе развалясь, как бог. Изображайте без прикрас мой поэтический экстаз, ваяйте, чтоб для высшей цели валялся памятник в постели. Не надо муз – вокруг и выше, их любят школяры-невежды! Я предпочту надежность крыши, а не туманные одежды: хоть воспеваю непогоду,- простуду схватываю с ходу. Ну, если с крышей я зарвался, поставьте зонт из парусинки,- как над зеленщиком на рынке,- чтоб монумент не простужался. В обузу мне златая лира, она – предмет приятных чувств, но искажает сущность мира: ведь золото – не дух искусств. Уж если мне решит ваятель всучить духовный указатель,- тогда бы книгу я избрал: свою, чтоб знать без дураков, что я хороший том стихов прочту, войдя в мемориал. А надо мной, сидящим с книгой, абстрактный холстик был бы мил: квадрат зеленый с желтой пикой иль просто рамка – дырка в мир. Под голову, чтоб спать без звука, нужна журналов наших скука, да серия (ведь я смешлив), где есть веселые репризы. В ногах – включенный телевизор, но скачет надпись ПЕРЕРЫВ. Марать не нужно пьедестал сентенцией, что сын народа свои, мол, рифмы завещал,- ведь у отчизны год от года и без того – стихов излишек, но меньше нужного детишек. Прошу, как скромный патриот, фамилию на пьедестале (в конце не «д», а «т»!), и дале - СЛОВЕНЦЫ, УМНОЖАЙТЕ РОД! Вблизи должна скамья скрипеть (кривая, с дырками – подавно, мне будет вечером забавно на трюки парочек смотреть), за кипарисом кипарис, густую тень бросая вниз, должны укромной сделать местность, чья всенародная известность подскажет всем пароль для встречи: «У Янеза, как в прошлый вечер!» Сюда направить хорошо бы прямой троллейбусный маршрут и город выстроить особый или страну раскинуть тут. В стране бы этой ели, спали, взамен налогов – песни брали, мои, конечно. В сей момент я государственно созрел. Как хочется, чтоб я имел конкретно этот монумент! Он безопасен, в полном смысле, для тех и этих. Он торчит, в дела не воплощает мысли и чудно день и ночь молчит. Кому он костью в горле стал, тот передвинет пьедестал. А устаревший атрибут легко по моде переплавить, и можно голову подправить - ту слепят, эту отобьют. Нехорошо. Но повсеместны проделки эти с древних пор. И, думая о них в упор, я наполняюсь грустью бездны: заманчив памятник вполне, но бронза плавится в огне. Заботы памятника жутки: не лезть в глаза, уважить всех, не то – влетишь в литейный цех, где перевоспитают в сутки. А после будешь в лучшем виде для славы скульптора блистать, держать коня, чужие груди, а то – средь парка диск метать… Опасность этого сгустится, коль монумент мой воплотится. Немедленно отказ пишу! А все динары, что как раз вам сэкономит мой отказ,- при жизни выдать мне прошу.