Страница 157 из 171
ПЕСНЯ КРЕСТЬЯНИНА Тело мое все избито, взгляните, щеки пожухли, губы опухли, длани мои кровенеют, очи мои пламенеют. Было – земля, очаг, каждый свой шаг отдал земле я в подарок. Эти проклятые черти явились, трупы повсюду за ними ложились, сына и мать у меня погубили, жену?., быть может, жену осквернили? Подлые твари! Сердце вскипело, не утерпело, и я ударил! Бьют меня, как скотину, за это. В жаркие очи мои посмотрите и мне скажите - в глазах еще родина светит? МАТЕРИ УБИТОГО ПАРТИЗАНА Когда потянулся впервые сынок к тебе, ты в слезах улыбнулась устало: О, только бы сильным ты вырасти мог! Его к материнской прижала груди и сонному ласково ты прошептала: – Расти… Твое счастье, мой сын, впереди. Сын рос и мужал. Шли за годами годы, и он отозвался на голос свободы. Ему на прощанье ты руку пожала. – Вернешься… Я верю! – ты тихо сказала. Погиб он, в печали ломаешь ты руки, а ветер доносит неясные звуки: «Мать, жить хорошо, но даю тебе слово: готов умереть за свободу я снова!»
ИВАН МИНАТТИ
ПОХОД Над нами небеса н бег луны. Она всю землю залила лиловым, и этим блеском мы ослеплены. Высоких сосен белые стволы идут за нами. Нет конца дороге и мыслям, что, как веки, тяжелы. – Спокойной ночи, сосны,- говорю в прозрачной ночи одиноким соснам и сквозь снега опять тропу торю. Идем вперед на поиски свободы. По снегу, словно по шоссе, идем, а на плечах – мешки и пулеметы. МАЙ НА СОЧЕ Давно, давным-давно, когда-то, весенним утром цвела черешня среди нас: был май такой же, как сейчас. Над белым цветом шумели пчелы. Над белым светом синела синева рассвета. Давно, давным-давно, когда-то во мне цвело тысячецветье - как и сейчас, был май на свете. Средь тех цветов черешневою белизною твое лицо сияло предо мною. Давно, давным-давно, когда-то был снова май, но дни и ночи гремело и рвалось на Соче. И с той поры в моей груди цветут кровавые цветы. Забыть тот май она не хочет: в ней тени черепов хохочут. * * * Кого-то ты должен любить, хотя бы траву или реку, дерево или камень. Кому-то на плечи ты должен руку свою положить, чтоб насытилась близостью этой рука. Кому-то ты должен отдать облака свои белые, птиц беспокойных мечты, птиц бессилия, полных тревоги. (Ведь где-то есть и для них гнезда покоя и нежности!) Должен, ты должен кого-то любить, хотя бы траву или реку, дерево или камень. Потому что деревья и травы об одиночестве знают (остановившись на миг, шаги удаляются дальше и дальше), о жалости знает река (над своей глубиною склонившись), а камень знает о боли (когда на безмолвное сердце его тяжело наступает нога). Кого-то ты должен любить! Кого-то ты должен любить! И с кем-то ты должен рядом идти, всегда только рядом. Камни, травы, деревья, река - молчаливые спутники всех чудаков молчаливые добрые спутники, что говорят лишь тогда, когда умолкают люди.ЛОЙЗЕ КРАКАР
* * * Я в трансагентствах задаю вопрос, когда же во Вселенную отчалит первый корабль? Должны мы все, кто в это верит, чаще в служебные стучаться кабинеты, чтоб, час отхода выяснив, просунуть контрабандой меж мотков колючей проволоки, пороха, товаров - пшеницы семена, и певчих птиц, и несколько поэтов. ПОЭЗИЯ А вечером растрепанное тело я привожу в порядок, латаю мыслей порванную сеть и отправляюсь с нею на охоту, как в море, в ночь. Мне удается выловить звезду, набить суму чешуйчатыми снами и возвратиться на берег счастливым. Я счастлив и тогда, когда встречаю на острове каком-нибудь безлюдном богиню под руку с поэтом, слеп, как сверчок, он для нее поет О море ночи – ты моя земля, я по тебе ступаю, как по суше, и ты – мой день, так ясно на душе! Никто ничем вокруг не угрожает. Я погружаюсь, словно жабрами дыша, и кораблей потопленных касаюсь, приветствуя блуждающих матросов - таких же, как и я, скитальцев вечных, и раковину с жемчугом ищу средь пучеглазых рыб. Мне раковина с жемчугом нужна, мне, и поэту, и его подруге, его Венере. В лопнувшие сети, что тяжести не выдержала дня, чешуйчатые сны ловлю весь вечер, всю ночь, чтоб не сойти с ума.