Подполье на передовой

- Слушаюсь, - шпик робко переступил с ноги на ногу.

Начальник политического сыска долго и старательно давил окурок сигареты в пепельнице, пока не растаяла последняя струйка дыма. Потом, не поднимая головы, продолжил:

- Конечно, для начала надо было тебя изрядно поколотить, чтобы ты мог потом говорить партизанам: "Пострадал от полиции". Такую обработку может сделать Саркисов.

Собеседник зябко съежился. Сперанский краем глаза заметил это движение, криво усмехнулся:

- Не бойся. Я тебе доверяю и полагаюсь на твой ум. Проверку тебе устраивать не буду.

Сперанский встал, вышел из-за стола, подошел к агенту вплотную и, наклонившись к уху, сказал:

- Не забудь - обоих тебе поручаю - и "попа", и Авдеева, Могут и за тобой следить: заруби себе на носу.

- Понял. Не забуду...

- Ну, иди.

Исчезновение

агента

Сперанский не ошибся, предупреждая своего агента, что за ним следят. Большинство секретных сотрудников полиции находилось под бдительным надзором разведчиков. Большинство. В том числе и агент, получивший столь энергичный приказ от Сперанского следить одновременно и за агентом номер пять, и за названным им Авдеевым.

Его взяли недалеко от запретной зоны, рот заткнули кляпом, глаза завязали и быстренько уволокли в развалины. Доставили на конспиративную квартиру, поставили в угол, развязали глаза, выдернули кляп. Свет плошки показался пленнику ослепительным, и, лишь привыкнув к нему, агент увидел в полутьме противоположного угла комнаты фигуру коренастого усатого человека. Плошка, пламя которой колебалось у самого лица агента, мешала ему хорошо разглядеть незнакомца. Профессиональная привычка заставила его тем не менее сразу же определить рост - примерно метр шестьдесят, метр семьдесят, волосы острижены коротко, виски седые. Нос широкий, короткий, подбородок бритый, с ямочкой. Губы тонкие, насмешливые. Брови густые, низко нависшие над глазами. Плечи широкие, крутые - наверное, недюжинной силы человек. Ноги короткие, крепкие, обуты в кирзовые сапоги. Руки заложил за спину. Что еще? От бровей вверх острым клином рассекает лоб глубокая вертикальная морщина. Схватив все эти детали, шпик вздохнул, как бы говоря: ну, главное сделано. Потом попытался изучить своих охранников.

Но ему помешал суровый голос человека с усами.

- Осмотрелся? Тогда начнем знакомиться.

- Так точно, господин начальник, - агент знал, что в гестапо практикуются такие провокационные проверки, когда агента хватают, доставляют неизвестно куда, и переодетые в советскую форму жандармы "допрашивают" захваченного. На всякий случай он не назвал начальника товарищем. Черт его знает, кто они такие, эти люди?

- Ишь ты, - криво усмехнулся начальник, - как у вас здорово это получается. Прямо-таки вышколенный царский служака, образцовый нижний чин. Фамилия?

- Коваль, ваш бродь!

- Хм. Мастеровая фамилия. Ну, а настоящая?

- Кузьма Федорович Коваль, ваш бродь.

- Это я уже слышал. Называйте настоящую фа- милию.

- То есть, как на духу, господин начальник! Коваль. А больше и не знаю, чего вы хотите.

- Товарищ Николай, напомните Ковалю его фамилию.

В полутьме комнаты кто-то зашевелился, и ломающийся юношеский басок деловито сообщил:

- Рындин Андрей Власович, 1890 года рождения, бывший агент царской охранки, затем сотрудник деникинской контрразведки в Туапсе и Новороссийске. После гражданской войны под фамилией Лыкова Петра Прокофьевича работал в колхозе под Крымской...

"Так-так, - подтверждал про себя Коваль. - Все верно. Все это я в автобиографии писал в полиции. Значит, проверочка. Шалите, господа! Не на того напали!"

- Был активным саботажником в годы коллективизации.

"Чего-чего? Что это они? Этого я не писал... - лихорадочно соображал Коваль. - Неужели сами раскопали?"

- В 1932 году за хищение зерна был осужден...

- Позвольте, - не сдержался Коваль, - тут ошибка. Не за хищение зерна, а за антисоветскую агитацию и подрыв колхоза...

- Не перебивайте. Надо было самому сразу рассказать. Продолжайте, товарищ Ни- колай.

- В 1937 году, после амнистии, работал почтальоном, ограбил почту и был осужден...

- Хватит, начальник! - захрипел Коваль-Рындин. - Ты мне липу не пришивай. Я - политический. И нечего мне уголовщину клеить.

- Тогда рассказывайте сами.

- А чего рассказывать? Там все написано.

- Где - там?

- Ну где? В моем деле! Вы ж по нем все читаете. Только насчет коллективизации напутали.

- Вы за кого нас принимаете? - вдруг весело спросил начальник.

- Не надо, господин начальник, - пренебрежительно бросил агент. - Не надо. Я же все понимаю и не клюну на розыгрыш. Меня не надо проверять. Это детская игра по сравнению с тем, что я прошел на службе царю и в контрразведке генерала Деникина. Детская забава, смею вам доложить. Не тратьте время, господа.

Коваль-Рындин развязно шагнул к столу, взялся за спинку стоявшего там стула и попытался сесть. И вдруг почувствовал, как ему под ребра с обеих сторон больно и жестко уперлись стволы автоматов. Один из конвойных тихо, но внятно скомандовал: "На место, быстро!" Коваль испуганно отпрянул в угол, забегал глазами по комнате.

- Да вы что? Ну, побаловались - и хватит...

- Вот именно: побаловались - и хватит. Рассказывайте, какое сегодня получили задание? О чем беседовали с начальником политического сыска? Зачем посещали камеру предварительного следствия? Кого там видели? Что вам сообщил Саркисов? Все-все рассказывайте. Вы находитесь в штабе подполья. Вас судит революционный трибунал. Вы понесете наказание как изменник Родины. Ясно? А теперь отвечайте и не валяйте дурака! Итак, задание Сперанского?..

- Дайте попить, - угрюмо попросил Коваль.

Ему поднесли кружку с водой, и он жадно, стуча зубами, пил и пил. Затем вытерся рукавом.

- Один черт конец, - буркнул он. - Пиши, начальник. Фамилию знаешь. Служу агентом в полиции. Сегодня получил задание от начальника политического сыска следить за агентом номер пять по кличке "поп" и неким Авдеевым, на которого донес "поп", что он партизан и знает большевистского агента в полиции. Вот и все.

- Кто такой "поп"? Как он выглядит? - быстро спросил усатый.

- А черт его знает, кто он такой. Агент номер пять. А выглядит... Выглядит шикарно: его Саркисов сделал как картинку. Морда разбита, глаза запухли. Седой. Лет под шестьдесят. Толстый. На днях должен выйти на волю, зайдет в "кабаре".

- А почему он был у Саркисова?

- Ну, обычное дело, - криво усмехнулся Коваль. - Проверочка, на- чальник...

- Так. А кто такой Авдеев?

- А это уж вам лучше знать. "Поп" донес, что часто тот Авдеев- отлучается из города, на многие квартиры заходит. Пили они вместе. Так Авдеев будто бы хвастал, что у него есть свой человек в полиции. Теперь вижу: правду сказал.

- Портрет Авдеева... - потребовал усатый.

- Ничего примечательного неизвестно. "Поп" должен с ним встретиться на днях. Тогда и я с ним должен был познакомиться...

- Нет, знакомиться теперь будем мы сами... Кого еще из агентов знаете?

- Никого. У нас это не положено. "Попа" мне показали, чтобы следить за ним. Ненадежный. А других не знаю.

- Кого из советских людей уже выдал?

- Кого выдал, тех уже нет. Исповедоваться не желаю.

- Хорошо. Товарищ Николай, читайте протокол следствия.

Тот же юношеский ломающийся басок начал читать протокол, в котором перечислялись злодеяния предателя Родины, назывались имена людей, погибших по его доносу. Коваль-Рындин слушал безучастно.

...Приговор привели в исполнение.

Побег

Шел конец марта 1943 года. Уже были освобождены Краснодар и Ростов. Северо-Кавказский фронт готовился к большому наступлению. Хотя в Новороссийске еще сидели немцы, настроение у его жителей было неплохое. Ни у кого не оставалось сомнений, что началось победоносное движение наших войск на запад...