Страница 41 из 42
Однако в мыслях ночью он и днем
К вдове прекрасной устремлялся снова,
И так как у влюбленного готово
Для милой оправданье всякий раз -
Принц верил, что всему виной Калхас.
То вздумал он, одевшись пилигримом,
Пробраться к ней тайком - да вот беда:
Любой ребенок в богомольце мнимом
Царевича признал бы без труда.
А попадись он грекам - что тогда?
Сколь ни заманчива была затея,
Ее отверг он, горько сожалея.
Он также не ленился вновь и вновь
К ней письма слать, в них уверяя слезно,
Что неизменна, мол, его любовь,
Что невозможно дольше быть им розно -
Пора вернуться ей, пока не поздно!
И сжалилась Крессида наконец:
С ответом прибыл от нее гонец.
Письмо Крессиды.
"Сын Купидона, кладезь благородства,
Меч доблести! - так начала вдова, -
Немало в положенье нашем сходства;
И где для утешенья взять слова,
Коль я сама от горя чуть жива,
Всего страшусь и с милым поневоле
Разлучена неведомо доколе?
Мольбы и пени, коими полны
Твои посланья, как и та страница,
Где литеры слезой окроплены, -
Проникли в душу мне; но воротиться
Я не могу. Все это разъяснится,
Однако не в письме: неровен час,
Наткнется на него сторонний глаз.
Меня нетерпеливостью излишней
Печалишь ты, идя наперекор
Судьбе, что начертал для нас Всевышний.
Увы! печешься ты с недавних пор
О благе лишь своем. На сей укор
Не гневайся; причина же промешки -
Враждебные нам толки и насмешки.
231 О нас с тобой, к несчастью, довелось
Мне слышать сплетни даже и похуже,
Чем я страшилась. Но побывши врозь,
Мы пресечем их. Говорят, к тому же,
Что ты меня дурачишь; но досужей
Нисколько я не верю болтовне
И полагаюсь на тебя вполне.
Я в город ворочусь, в том нет сомненья,
Однако через день иль через год -
Бог весть; я нынче в трудном положенье.
Прошу лишь только, обо мне вперед
Не думай худо! Я же, в свой черед,
Пока жива, тебе останусь другом,
Вся преданность моя - к твоим услугам.
Еще молю я короткость письма
Мне извинить: ведь я пишу украдкой,
И слог мой с непривычки плох весьма,
Но, впрочем, суть не в этом: за нехваткой
Досуга - и в записке можно краткой
Все изъяснить. Итак, прощай, мой свет!
Господь да сохранит тебя от бед.
Твоя К.".
Письмо сие царевичу помнилось
Довольно странным. Впрямь почуял он,
Что милая к нему переменилась,
Но хоть и был порядком удручен,
Он в худшее не верил. Кто влюблен -
Тот слеп, известно: сколько ни морочит
Его любовь, он правды знать не хочет.
Однако люди говорят не зря,
Что явным станет тайное. И вскоре
Случилось так, что юный сын царя
Увериться сумел, себе на горе,
В ее обмане и своем позоре.
И понял он, что не поправить зла;
Беда сия негаданно пришла.
В печали у окна царевич стоя,
О милой замечтался как-то раз.
А брат его, принц Деифоб, из боя
С победой возвращался в этот час.
Пред ним толпа носила напоказ
Плащ воинский, что стал его добычей:
Такой уж у троянцев был обычай.
С плеч Диомеда храбрый Деифоб
Тот плащ сорвал (так повествует Лоллий).
Царевич пригляделся: то ли, чтоб
Его размеру подивиться, то ли
Шитьем полюбоваться, - поневоле
На плащ он со вниманьем поглядел -
И, отшатнувшись, вмиг похолодел.
На вороте плаща блестела ярко
Крессидина затейливая брошь.
В ней своего прощального подарка
Не мог царевич не признать. И в дрожь
Беднягу бросило: не для того ж
Она клялась ни за какие царства
С подарком не расстаться. О, коварство!
В своих покоях затворясь, Троил
Послать велел немедля за Пандаром
И другу он подробно доложил,
Каким Судьба его подвергла карам
И как его распорядилась даром
Крессида; все напасти перечтя,
Смерть призывал и плакал как дитя.
Затем воскликнул он: " Увы, Крессида!
Где верность? Где любовь? Где женский стыд?
Ужель свои обеты лишь для вида
Давала ты? Ужели я забыт
И Диомед в душе твоей царит?
Пусть так! Пусть клятвы для тебя не святы -
Но для чего так долго мне лгала ты?
Увы! Кому же верить? Мог ли я
Столь горького от милой ждать урока?
Какая б ни была вина моя
(Коль есть вина) - всё чересчур жестоко
Меня казнишь ты, жизнь отняв до срока!
Твоя ж навек теперь погибла честь.
О, горе! Как мне это перенесть?
Иль не могла другим ты украшеньем
Любовника потешить щегольство,
Что предпочла моим же подношеньем,
Над коим слезы лил я, своего
Пожаловать героя? Для чего
Так поступила ты - в насмешку, видно?
Чтоб целый свет узнал, сколь ты бесстыдна?
Увы! теперь мне ясного ясней:
В душе твоей нет места для Троила.
Я ж не могу ни на день, хоть убей,
Тебя забыть, и никакая сила
Ту страсть, что столько зла мне причинила,
Из сердца не заставит вырвать вон...
Будь проклят час, когда я был рожден!
Великий Боже, с этим Диомедом
Дай повстречаться мне в честном бою!
Еще мой славный меч ему неведом -
Без жалости я кровь его пролью!
Направь десницу, Господи, мою:
Карая грех, невинных ограждая, -
Ужель ты не накажешь негодяя?
Увы, Пандар! Смеялся ты сперва
Над вещим сном, принявши вид всезнайки.
Что скажешь ты теперь? И какова
Племянница твоя? Пустые байки?
О нет! Во сне нам боги без утайки
Являют, на особый свой манер,
Что ждет нас; мой же сон - тому пример.
Что ж! Буду смерти я на ратном поле
Искать отныне: так оно верней.
Иной теперь не надобно мне доли,
И жизнью я не дорожу своей.
А все ж, моя Крессида, сих скорбей
Не заслужил я! Обошлась ты скверно
Со мной: твоя жестокость непомерна!"
Речам Троила друг его внимав,
Хранил молчанье. Было очевидно
Пандару, что кругом царевич прав,
И жаль его, и самому обидно,
И за племянницу вдобавок стыдно.
Вот почему в ответ не произнес
Ни слова он и лишь повесил нос.
Затем промолвил он, на царском сыне
Страдальческий остановивши взгляд:
"Крессида ненавистна мне отныне!
Но что могу я сделать, милый брат?
Я твой пособник был (хотя наград
Не требовал) - и, плохо ль, хорошо ли,
Во всем твоей лишь покорялся воле.
И счастлив сам бывал, когда умел
Тебе доставить радость я в то время...
Сему ж бесстыдству положить предел
И облегчить твоих терзаний бремя
Я рад бы, если б мог. О, вражье семя!
Уж я молиться стану, чтоб Творец
Мир от нее избавил наконец".
Так дни проходят. Страждет и томится
Троил, тоскою смертною объят,
С другим покуда тешится вдовица,
Судьба же гнет свое, как говорят.
Что наша жизнь? Куда ни кинешь взгляд -
Всё суета; всяк у Судьбы во власти.
Дай Бог терпенья нам на все напасти!
Троил в бою, как знаем мы из книг,
Был сущий лев: его пугаясь гнева,
Бежать бросались греки в тот же миг,
Как овцы из пылающего хлева!
Он их крушил направо и налево
И Диомеда вечно средь врагов
Высматривал, сразиться с ним готов.
Случалось им сойтись и в поединке -
И бранью осыпать до хрипоты
Друг дружку, для острастки и разминки,
И копья небывалой остроты
Тупить не раз о шлемы и щиты, -
Но ни один достичь не смог удачи:
Судьба судила сгинуть им иначе.
Однако не о битвах мой рассказ,
В которых сын Приама брал участье:
Представить я потщился без прикрас
Его любовь, надежду и злосчастье.
К делам же ратным у кого пристрастье -
Пусть перечтет, что написал Дарет;