Страница 12 из 36
Начиная со второй половины XVI века, одновременно с продвижением «промышленных» и «служивых» людей к востоку от Уральских гор началось картирование присоединяемых к России сибирских территорий. Подтверждение тому — «Наказ князю Петру Горчакову, посланному в Сибирские городы... присмотреть под город место, где пригоже, где быти новому городу... заняти город и на чертеже начертит и всякие крепости выписать». Составление этого «наказа» датируется 1594 годом.
Есть и еще более раннее свидетельство, восходящее... к Ивану Грозному! «Якож в древние лета, преж Ермакова взятия Сибири, в лета 7075 (1567 г.) посланы были с Москвы в Сибирь, по указу великого государя, царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси самодержца, атаман Иван Петров... с товарыщи 20 человек на восток и юг для проведывания земель соседних царств, и язык орд, и волостей в каком расстоянии от Москвы и сколь далеко подлегли к Московскому государству». Эти люди «отчасти в путях вразумишася и видеша прилежащие страны» выполнили указание царя, «подаша доезд» — отчет. Хотя в этом документе и нет прямого указания на то, что была составлена карта, но именно в это время на западноевропейских картах стали впервые появляться реальные, а не вымышленные, как прежде, географические объекты Сибири. Вне всякого сомнения, информация, получаемая западными картографами, была добыта русскими землепроходцами.
Контроль за сбором сведений и описанием проведанных «землиц» был весьма строгим. Из Москвы требовали отчетов и чертежей с воевод, а те — с руководителей отрядов, снабжая их при отправке в дальние походы разработанными (каждый раз специально) инструкциями — «наказными памятями». «С устья Куты реки в верх по Лене, покамест можно дойти, описать и сметить пашенные места и сенные покосы, и Лене реке до вершины и падучим в нее сторонним рекам зделать чертеж», — приказывал Василию Витязеву воевода. «Брацкому острогу и Байкалу и Ламе озере и иным падучим рекам оставить чертеж», — напоминалось открывателю Байкала Курбату Иванову. «И тебе Ерофейку, с тою ясачною и казенною казною послать в Якуцкий острог... рекам чертеж, и отписать в съезжую избу», — напутствовал воевода Хабарова, провожая его в легендарный поход на Амур.
Возвращаясь из своих трудных и опасных путешествий, землепроходцы-первооткрыватели, понимая всю важность и ответственность возложенной на них задачи не только «подводить под ясак» сибирские народы, но и «проведать землицы», описывали увиденное в своих «скасках» и «отписках», прилагая к ним пусть примитивные, но достоверные чертежи. И думается, делали они это не столько под «нажимом» начальства, сколько по собственной инициативе, трудолюбию и природной любознательности. Ведь как часто эти отважные люди сами просили отпустить их в неизведанное и уходили, ничего не имея за душой, даже «казенного довольствия»!
Вот и какой-то Лука, о котором мы почти ничего не знаем, в самом начале XVII века на свои страх и риск совершил беспримерный по смелости поход на восток, пройдя на своем коче гигантское расстояние вдоль арктического побережья Сибири, оставил позади устье Енисея и открыл реку Пясину. Этот подвиг стоил Луке жизни, но он успел составить отчет и чертеж, которые дошли до Москвы. Их видел в 1602 году голландский картограф Исаак Масса, который и опубликовал карту Луки в Амстердаме, сопроводив ее таким комментарием: «Путешественники нашли много различных и редких островов, рек, птиц, диких зверей — все это далеко за Енисеем».
Сама карта не дошла до нас, как безвозвратно погибли во время тревожных событий нашей истории и многие-многие другие. Нередко причиной этому были и пожары — известный бич деревянных русских городов. Только во время одного такого грандиозного пожара в Москве в 1626 году и только в одном Сибирском приказе погибло около двух с половиной сотен чертежей Сибири! А ведь они были еще в Разрядном и Межевом, Посольском и Царском приказах. Горели Тобольский, Якутский, Иркутский и другие сибирские архивы. Исчезали частные собрания любителей древностей. И были среди этого картографического богатства также и многолистные чертежи. Историк и географ В. Н. Татищев в середине XVIII века держал в руках чертеж «...по одно Казанское владение, как мне помнится, на 16 листах делан без масштаба...».
Из всего этого исторического наследия до нас дошла лишь его малая толика. А теперь сопоставим все вышесказанное с сообщением «Росписи», что по приказу Петра Годунова в Тобольске «был збиран на листе» чертеж. То есть собран. Собран на основе многих уже имевшихся и специально заказанных для этой цели региональных чертежей. То есть «Роспись» относилась не к отдельной карте, а к многолистному географическому своду, собранному из множества подробных региональных чертежей. Но свод этот открывала обобщенная, не перегруженная деталями, «збиранная на листе» карта всей Сибири. Она, по замыслу авторов, должна была показать впервые ее масштабы и также впервые ее расположение относительно двух океанов. Эта вводная карта и оказалась тем единственно дошедшим до нас документом, который мы называем «чертежом Годунова».
Но оппоненты возражают — не слишком ли таинственно исчезновение всех карт, кроме одной, вводной? Ведь не могли же все они храниться в разных местах.
И тут мы должны познакомиться! с еще одной гипотезой.
...Итак, гонец из Тобольска доставил в Москву карту, которая тотчас была «взнесена» к государю...
«Соблюдение строжайшей тайны»?
Царь Алексей Михайлович всегда проявлял большой интерес к географической науке. Недаром же кровлю дворцовых палат венчал гигантский медный глобус, подаренный ему голландцами (его и сейчас можно видеть в Историческом музее). Еще одно свидетельство этому и огромная проводимая по его указу в 60-х годах картографическая работа. Но не ради чистой науки она проводилась. Обороноспособность государства и безопасность его границ, основанные на знании российских земель и народов, их населяющих, — вот что было наиглавнейшим. И не случайно в эти годы прибыл в Тобольск со своим полком воевода Петр Годунов — человек, на которого можно было положиться. А годы эти для Западной Сибири были очень неспокойные. На русские еще не окрепшие поселения участились набеги из-за Урала башкирских феодалов, объединившихся с воинственными племенами на юге. Разведка путей их продвижения, строительство крепостей, охрана водных дорог, волоков, переправ — короче, обеспечение безопасности Сибири — было для Годунова первоочередной задачей. Это подтверждает и сама «Роспись» к «годуновской» карте. Недаром она начинается с самого главного: «Роспись против чертежу... Сибирской земле, городам и острогам, и слободам, и где меж слобод Тобольского и Верхотурского уездов построить какие крепости... и сколько где у крепостей... посадить драгун».
Это была карта прежде всего стратегического назначения! «От Тобольска ж вверх по Тоболу реке до острожку на усть Тарханки реке 120 верст, на которые места приход воинским людям кучумовым внучатам с калмыки быть драгуном роте... А от Елуторские слободы по Исете реке до Исецкого острогу быть драгуном роте... а по сказке Доматова монастыря старцев, что де у них драгун не надобно, потому что де монастырь их далеко за реки и за озеры, и за болоты и воинским людем проходу на монастырь не бывало и ныне не будет...» И так далее.
Понятно, что такую карту должны были пуще жизни оберегать от «чужого глазу». И все-таки она ушла за границу. И может быть, причину этого следует объяснить следующим.
Попав в Москву, карта стала сразу объектом особого внимания иноземных «гостей». Вот строки из дневника секретаря шведского посольства Прютца: «Приложенную ландкарту Сибири и пограничных с ней стран я скопировал 8-го января в Москве... с оригинала, данного мне на несколько часов князем Иваном Алексеевичем Воротынским, с тем чтобы я ее только посмотрел, но отнюдь не счерчивал».
Попала эта карта и к самому послу Кронеману, который сделал свою копию и отправил с неприкосновенной дипломатической почтой ценный пакет, сопроводив такими словами: «Карту всех этих стран, которую прислал недавно по указу Его Величества Тобольский воевода Годунов, показали мне, и я снял копию, получив позволение продержать у себя ее одну ночь».