Страница 16 из 186
правдоподобный и очень хороший роман. Впрочем, лет через двести на него могут
посмотреть как на занимательную страничку истории.
— Можно ли верить дипломатам? — не без раздражения воскликнула Екатерина.
— Я каждый день вижу, как они, скорее, готовы солгать, чем признаться в своем
неведении тем, кто им платит. Рюльер не мог знать всех подробностей дела. Предстояло
или погибнуть вместе с полоумным, или спасти себя вместе с народом, стремившимся
избавиться от него.
Дидро помедлил, почувствовав по тону, которым были произнесены эти слова, что
в них заключается нечто чрезвычайно важное. Об июньском перевороте 1762 года и много
говорилось, и писалось еще при жизни Екатерины. Но если одни, в том числе и сама
императрица, объясняли смену власти недовольством народа прежним правлением и
удачным стечением обстоятельств, то французский дипломат в своих записках с
убийственно достоверными деталями доказывал, что руководителем переворота,
державшим в своих руках все нити заговора, свергнувшего с престола ее мужа, была сама
Екатерина.
О том, что Дидро понимал подоплеку обостренного интереса императрицы к
сочинению отставного дипломата, свидетельствует его ответ:
— Что касается вас, то если вы обращаете большое внимание на приличие и
целомудрие — эти поношенные отрепья вашего пола, — то это произведение есть сатира
на вас. Но если вас интересуют более великие цели, мужественные и патриотические, то
автор изображает вас великой государыней. Вообще же этим произведением автор делает
вам более чести, чем зла.
— Вы еще более возбуждаете во мне желание прочесть это произведение, -
сказала Екатерина.
Дидро поразмыслил — и известил французского посла в Петербурге Дюрана де
Дистроффа о желании Екатерины познакомиться с сочинением Рюльера. Шаг, прямо
скажем, рискованный. Но, с другой стороны, мог ли знать Дидро, что в голове
французского дипломата уже бродили идеи, по использованию ежедневных встреч
философа с императрицей для укрепления незначительного в то время французского
влияния в Петербурге? Дюран немедленно отправил срочную депешу руководителю
французской внешней политики герцогу д’ Эгильону.
Спустя месяц д’Эгильон отвечал Дюрану:
«Милостивый государь, «История революции в России» составляет собственность
ее автора и король не имеет никакого права на это произведение. Как мне говорили,
многие уже торговались с ее автором, желая по поручению императрицы купить его
произведение. Я полагаю, что это единственное средство, каким императрица может
добыть эту книгу. Употребите все ваше старание, чтобы избежать любой попытки впутать
в это дело короля».
Впрочем, дальнейших попыток завладеть рукописью Рюльера Екатерина не
предпринимала. Говорят, она умерла, так и не прочитав ее.
Зато ее прочитал, и с большим интересом, наследник французского престола,
будущий король Людовик XVI. На полях рукописи он оставил свои заметки, вполне
убедительно доказывающие, что изучение чужой истории — хороший повод
поразмыслить о собственных проблемах.
«Несомненно, что великие преступления были совершены в этом веке при русском дворе, — писал
будущий король. — Допустим, кто-то хочет описать их. Превосходно. Но этому описанию пытаются
придать интерес, обвиняя во всех преступлениях лишь коронованных особ, тогда как революция, о которой
говорится, представляет собой цепь обстоятельств и событий, связанных, скорее, неумолимой внутренней
логикой, чем волей и предвидением суверена.
Петр III совершил ошибку, предоставив свою супругу самой себе, он недостаточно внимательно
следил за партией честолюбцев, которая сформировалась вокруг нее. Императрица также была не права,
проявляя слишком мало сочувствия по отношению к своему супругу. Оба они в ситуации, когда один имел
основания упрекать другого, действовали по воле своих фаворитов и придворных. В результате супруг
оказался в самом крайнем положении, как и Екатерина, которая не могла уже избежать опасностей,
которым подвергалась. Тот и другой стали жертвами ужасных событий. Но катастрофа, в которую они
были ввергнуты, является делом рук фаворитов и придворных, которых следует признать основными
творцами совершенных преступлений».
И последнее. Чтобы поставить точку в этом эпизоде нашей правдивой истории,
напомним, что осенью 1772 года, в день «прусского совершеннолетия» Павла Петровича,
Екатерина начала первый вариант своих знаменитых воспоминаний. Всего таких
вариантов будет семь, и все они будут иметь единственную цель — оправдать в глазах
сына и потомков легитимность своего царствования.
3
Покончив с вопросами законодательства, Дидро перешел к изложению своих
взглядов на экономические проблемы России. Прикрепление крестьян к земле —
нерационально, потому что убыточно; благосостояние нации может основываться только
на свободном труде — для Дидро и его друзей это была аксиома.
Еще в 1770 году, беседуя с княгиней Екатериной Дашковой, посетившей его в
Париже, Дидро горячо проповедовал необходимость освобождения русских крестьян. В
отличие от Вольтера и Руссо, взгляды которых на крестьянский вопрос, вернее, на
способы его разрешения, были более умеренными, Дидро считал отмену крепостного
права sine qua non40 любой реформы в России. Однако слова Дашковой, которую он
справедливо почитал как одну из самых выдающихся женщин Европы, озадачили и его.
— Богатство наших крестьян составляет наше благополучие и увеличивает доход,
— лаконично и оттого еще более весомо произнесла Екатерина Романовна, говоря как бы
от имени всех российских помещиков. — Только сумасшедший может желать, чтобы иссяк
источник нашего собственного обогащения.
Дидро, вряд ли догадывающийся о том, что крестьяне в имении Дашковой были
обложены огромным оброком — Екатерина Романовна была скуповата — на мгновенье
опешил. Между тем княгиня продолжала:
— Если монарх, разрывая некоторые звенья в цепи, которая связывает крестьян с
благородным сословием, разорвал бы и те из них, которые привязывают дворян к воле их
самовластных суверенов, я подписала бы такой документ кровью моего сердца, а не
чернилами.
Мы не знаем, как реагировал Дидро на этот, мягко говоря, не вполне корректный
аргумент своей собеседницы, хотя двусмысленность ответа Дашковой должна была быть
ему ясна. Не мог же он не слышать, что еще по указу Петра III от 18 февраля 1761 г.
дворянство российское было освобождено от обязательной государственной службы.
Достоверно известно, что он весьма высоко ценил будущего президента двух
российских академий, пытался даже примирить ее с императрицей. По совету Дидро,
Дашкова, которую встречали в Париже с затаенной надеждой разузнать интриговавшие
Европу подробности переворота 1762 года, уклонилась от визитов не только Рюльера,
которого знала по Петербургу, но и знаменитой мадам Жоффрен, сгоравшей от
любопытства познакомиться с опальной героиней заговора, стоившего престола, а позднее
и жизни Петру III.
Важно и другое. Еще до приезда в Петербург Дидро лично и обстоятельно
беседовал с Дашковой о России.
40 Необходимое условие ( лат.)
«Метко и справедливо раскрывает она пороки новых учреждений, — вспоминал он
впоследствии». Легко представить, как отозвалась обиженная Дашкова о порядках на
родине.
Помимо Дашковой еще в Париже Дидро беседовал с Иваном Ивановичем
Шуваловым и Дмитрием Алексеевичем Голицыным. Долгие разговоры с Семеном
Кирилловичем Нарышкиным по пути из Гааги в Петербург тоже, надо думать, обогатили