Страница 17 из 80
пошить у парижских портных несколько новых длинных платьев, поскольку испы-тывает
в них недостаток, а носить обноски с тетиного плеча ей претит, она уже взрослая девушка.
Когда она возвращается в Ниццу, на горизонте, наконец, появляется тот, кто ее привлекает
ее внимание. Его зовут Эмиль д’Одиффре, его дядя разбогател на торговле драпом и
Эмиль имеет возможность вести рассеянную жизнь богатого наследника. Он принадлежит
к кружку золотой молодежи Ниццы, является членом комитета по организа-ции карнавала, прекрасно танцует и совершает непредсказуемые поступки.
Она хочет влюбиться в Одиффре, своей эксцентричностью он напоминает ей гер-цога
Гамильтона, хотя у него и нет безупречной репутации английского аристократа. Он
поспорил на шесть тысяч франков, и об этом пишут местные газеты, что пробежит пять-
десят метров, посадив месье Проджерса на спину, за меньшее время, чем понадобится его
другу Рози для того, чтобы преодолеть стометровку, но без ноши на спине. Он выигрывает
пари с большим отрывом. Интересный человек, должно быть, этот Проджерс, то скачет
верхом на Эмиле д’Одиффре, то получает пощечину от Жоржа Бабанина. Как-то он все
время ухитряется быть в эпицентре скандала.
Одиффре дружит с прежним объектом ее воздыханий, Альфредом Бореелем, этим
ловеласом и пьяницей, а в любовницах у него все та же прелестная итальянка Джойя, ко-
торая была на содержании у герцога Гамильтона, а теперь перешла ему по наследству.
Почему бы в него не влюбиться! Общество одно и то же, только карты в нем тасуются: какая выпадет следующей? Может быть, мадемуазель Башкирцева?
Мария знакомится, вернее, возобновляет знакомство, начатое в Женеве, с новыми
персонажами курортной жизни в Ницце, русской семьей Сапожниковых, состоящей из
самого господина Сапожникова, его супруги Нины и Коко, любовника жены Николая
Юркова. Сапожников чем-то болен, говорят, что буквально “гниет” (сифилис?) и, вероят-
но, по причине своей болезни или просто по складу характера совсем не против связи соб-
ственной жены с молодым любовником. Живут они втроем счастливо и вполне гармонич-
но. Мать говорит своим двоим дочерям, Марии и Ольге: “Я никогда не любила вашего
отца, а прожила свою жизнь счастливо”, на что Мария отвечает ей весело: “Еще бы! Ведь
у тебя под юбкой всегда копошился Коко!” К Сапожниковых захаживает семейный док-тор
Башкирцевых Люсьен Валицкий и Мария Башкирцева наблюдает, как они с Ниной в
экстазе читают кулинарную книгу! Кажется, две дамы, Башкирцева и Романова, которых
он, по всей видимости, пользовал не только, как доктор, ему порядком надоели, и он хочет
освежить свои чувства.
Мария отдается шалостям с дочерьми Сапожниковых, они свободно говорят о лю-
бовниках и флирте, что в порядке вещей в этой семье, обсуждают приглянувшихся юно-
шей. Мария, вероятно, делится с новыми подружками своей влюбленностью в Одиффре,
потому что они вместе придумывают ему прозвище Жирофля. Непонятно, почему они так
его называют, ведь Жирофле-Жирофля - это героиня оперетты Лекока, которую недавно
показывали в Ницце. Тем не менее, кавалер получает имя девушки.
На пляже, когда Мария появляется из кабинки, на нее обращают внимание взрос-лые
мужчины и здесь нет ничего удивительного, ей уже шестнадцать лет, а скоро, в янва-ре, она справит и свое официальное шестнадцатилетие, которое, напоминаем, у них в доме
справлялось на два месяца позже фактического дня рождения, чтобы скрыть факт падения
ее матери до свадьбы.
У нее сформировавшаяся фигура. Она часами может стоять обнаженной и разгля-дывать
себя в зеркало. Вот как она сама описывает “свое прекрасное тело”:
“... покрытое от затылка до того места, которое я не осмеливаюсь назвать, золотым
пушком, который особенно заметен посреди спины, вдоль того углубления, которое так
выражено у Венеры Милосской. У меня чрезвычайно высокая грудь, белоснежная, с голу-
быми прожилками, такая же белая, как плечи и руки, грудь у меня упругая и очень краси-
вой формы, ослепительно белая и розовеющая там, где полагается. Место, которое я не
осмеливаюсь назвать, такое пышное, что все думают, что я в турнюре”. ( Неизданное, за-
пись от 6 мая 1875 года).
Надо сказать, что пышный зад у женщины был тогда в моде, ведь не зря и появи-лись эти
турнюры, оттопыривавшие зад, и широкие оборки из шелка сзади на платье, ко-торые при
ходьбе завораживающе шуршали, вызывая у мужчин острый приступ желания. В турнюр в
нужных местах подкладывалась вата, чтобы придать женскому седалищу при-
влекательные по моде того времени формы. Это была самая последняя парижская мо-да.
Оборку сзади на платье называли еще и “фру-фру”. “Фру-фру” - это звукоподражание, так
якобы шуршит шелк при ходьбе. Именно в таком платье популярная актриса Сара Бернар
в октябре 1869 года появилась впервые на сцене парижского театра “Жимназ” пье-се Л.
Галеви и А. Мельяка “Фру-фру”, а после Сары Бернар такие платья стал носить весь
Париж, а уж за Парижем и весь мир.
На протяжении 70-х и 80-х годов 19 века платья с турнюром были преобладающи-ми в
женской моде. В семье Льва Николаевича Толстого была лошадь по кличке Фру-фру. Эти
именем писатель назвал и лошадь Вронского в романе “Анна Каренина”, который начал
печататься как раз в 1875 году, о котором мы сейчас ведем речь.
Мария с сестрами Сапожниками увлекается в это время различными мистифика-циями и
переодеваниями. Зачастую они переодеваются в простонародную одежду и гуля-ют в
таком виде по Ницце среди толп простого народа, заходят к гадалке и просят пога-дать на
метрдотеля, представившись горничными из отеля, сгорающими от любви к нему.
Однажды они переодевают Дину в белое платье Муси и оправляют ее на пляж вил-лы
Одиффре, чтобы Жирофля принял ее за кузину. Все ее кокетство, все старания прино-сят
плоды: 25 мая 1875 года Эмиль д’Одиффре просит разрешения ей представиться. “Са-мая
большая радость в моей жизни... самое большое удовольствие, которое я до сих пор
испытывала, потому что это было в первый раз...” - записывает она в своем дневнике.
Ей снится, что Жирофля приглашает ее в дом из клубники. Наяву она вздрагивает от
прикосновения его руки, когда он прощается, покидая их гостиную. Она танцует с ним и
испытывает наслаждение, когда он обнимает ее за талию. Здесь настоящее ухаживание, не
пошлый флирт, который был у нее в Спа, здесь может, да что там говорить, должно
закончиться браком. Семья уже заранее согласна на него, на Мусю смотрят, как на невес-
ту, поощряют к решительным действиям, она же краснеет и против воли ведет себя, как
влюбленная девчонка. Она не влюблена, она все время анализирует свое чувство, но ей
нравится сам ритуал ухаживаний.
“Мне было приятно, когда он сжал мою кисть в танце, а потом, когда мы шли - мою руку.
Могу сказать, что мне даже очень понравилось. Но я не могу положить голову ему на
плечо... Знаете, по секрету, только моему дневнику скажу: мне страшно хотелось это
сделать. Ну и что? Я же обещала говорить все”. ( Неизданное, запись от 11 июля 1875
года.)
Но когда кавалер переходит в наступление, когда на празднике в городском саду,
вальсируя, увлекает ее в дальний угол сада , подальше от людских взоров, где пожимает
руку и намеками, загадками, движением губ дает понять, что любит ее, она внезапно ста-
новится холодна. Нет, она не пугается, она просто соблюдает дистанцию в чувстве, види-
мо, присущий ей анализ, в котором виноват ее дневник, не дает ей возможности отдаться
этому чувству.
“Ничего серьезного, я для него то же, что и он для меня. Я немного обижена. Имею ли я
право требовать от него больше, чем могу дать сама? В конце концов! Нам двадцать