Страница 16 из 80
Эдмон Гонкур описывает нечто подобное в своем дневнике и это жилище Ги де
Мопассана, с которым через несколько лет Мария Башкирцева будет вести переписку.
“Неправдоподобная и странная меблировка! Черт возьми, меблировка прямо как у
потаскухи! Я говорю о квартире Ги де Мопассана. Нет, нет, я еще ничего подобного не
видел. Вообразите себе, у мужчины - деревянные панели, голубые, как небо, с каштановой
каемкой; каминное зеркало, наполовину скрытое за плюшевой занавесью; прибор на ка-
мине из бирюзового севрского фарфора в медной оправе, какой можно увидеть в магази-
нах случайной мебели, а над дверями - раскрашенные деревянные головки ангелов из ста-
ринной церкви в Этрета, - крылатые головки, улетающие на волнах алжирских тканей!
Право, со стороны Бога несправедливо наделять талантливого человека таким омерзи-
тельным вкусом!” (Запись от 14 декабря 1884 года.)
Башкирцева постоянно думает о свете, в котором видит свою жизнь и в который надеется
триумфально вступить. Ей начинает казаться, что ее уже знают многие, что дет-ские
мечты начинают сбываться и скоро она будет знаменитой. Пока, правда неясно, в какой
области, но это не важно, важно, что она хорошенькая, чего еще нужно! “Разве я не могу
сделать все, обладая этим?”
Родные ей ни в чем не отказывают, так как она больна. Обмороки продолжаются. Муся
начинает принимать по совету врачей железо. Они выезжают на прогулки в Булон-ский
лес в карете, и там на нее вдруг находит тоска по Ницце.
“В Булонском лесу встречается столько жителей Ниццы, что на один момент мне
показалось, что я Ницце. Ницца так прекрасна в сентябре... Я люблю Ниццу; Ницца - моя
родина, в Ницце я выросла, Ницца дала мне здоровье, свежие краски. Там так хорошо!
Просыпаешься с зарей и видишь, как восходит солнце, там, налево, из-за гор, которые
резко выделяются на голубом серебристом небе, туманном и кротком, - и задыхаешься от
радости! К полдню солнце против меня. Становится жарко, но воздух не раскален, тихий
береговой ветерок всегда приносит прохладу. Все, кажется, заснуло. На бульваре ни души, разве какие-нибудь два-три жителя Ниццы, задремавшие на скамейке. Тогда я дышу сво-
бодно и наслаждаюсь. Вечером опять небо, море, горы. Но вечером все кажется черным
или темно-синим. А когда светит луна, по морю бежит точно громадная дорога или рыба с
алмазной чешуей; я остаюсь в своей комнате у окна, с зеркалом и двумя свечами, - спо-
койна, одна, ничего мне не нужно, я благодарю Бога!” ( Запись от 5 сентября 1874 года.) И хотя эта запись на самом деле относится к следующему году, мы можем предпо-ложить, что она и в этот раз затосковала по Ницце, ибо Ницца, несмотря на всю ее посты-лость, была для нее родным домом.
Глава шестая
ФРУ-ФРУ, ИЛИ ОПЯТЬ ПОСТЫЛАЯ НИЦЦА
Далее, как мы выяснили, за 1874 год опубликована только одна запись, за 9 января, а
записи 1875 начинаются только с 24 июня. Полтора года, куда вошло их большое путе-
шествие и почти год жизни в Ницце, безжалостны выкинуты. Вероятно, это было такое
время, всякое упоминание о котором надо было изъять из дневника для соблюдения при-
личий, как будто этого времени и не было. А между тем, это был очень важный год в жиз-
ни Марии Башкирцевой, она чуть было не вышла замуж, и расстройство ее замужества
расценивалось в ее семье, как тяжелое жизненное поражение.
Итак, в сентябре 1874 года они вернулись после путешествия по Европе в Ниццу, где их
ждала купленная Романовой вилла, развороченная ремонтными работами, и при-бывшая
из Парижа не распакованная мебель, беспорядок, отсутствие денег, крики, гвалт, семейные
ссоры, а также пьяный в дым дядя Жорж, который скрывается у них от своей любовницы, подавшей на него жалобу в полицию за избиение.
Когда распределяли комнаты виллы, то павильон, который Мария планировала для себя, отчего-то отдали дедушке, а столовую сделали в ее классной комнате. Она рыдает, но
находит в себе силы, сама ищет и нанимает себе преподавателей, покупает нужные книги, разрабатывает план занятий.
Жорж постоянно торчит в доме, куролесит по ночам.
“Когда они ушли в театр, я нашла Жоржа совершенно пьяным после того, как он дал
пощечину Проджерсу в Монте-Карло. Я одна умею себя вести с этим пьяницей, и со мной
он спокоен и приличен. Мама и другие нашли нас сидящими друг против друга за
сервированным столом и поющими, что их сильно позабавило. Вместо того, чтобы отчи-
тывать его, я даю ему выпить и говорю с ним в зависимости от его состояния. Если не дать
ему выпить, он становится жестоким, и это нисколько не способствует отрезвлению,
потому что тогда он отправляется в кабаре и устраивает там дебош. В полночь мне уда-
лось его уложить. Его невозможно выносить, ведь он совершенно никого не уважает.
Приходить и напиваться здесь, вместо того, чтобы делать это там, где положено, у своей
любовницы! Все это возмущает и огорчает меня, ведь я так люблю, чтобы все было хоро-
шо и прилично, а этот человек устраивает из нашего дома кабаре!” (Неизданное, запись от
19 октября 1874 года).
Несмотря на то, что Муся ненавидит Жоржа, она проявляет чудеса терпения и доб-
рожелательности, на которые не способны любящие его родственницы. Но иногда Муся
срывается, был случай, когда она к ужасу матери и дочери дяди Жоржа, Дины, она приме-
нила к взрослому мужчине хлыст.
Атмосфера в доме накаляется. Павла выгнали из всех школ, куда его пробовали записать.
Он уже гуляет с актрисами и кокотками. Ему еще далеко до дяди Жоржа, в от-ношении
которого иностранная колония обратилась к префекту с просьбой о высылке, но он уже
получил от того же префекта первое предупреждение. Он семимильными шагами идет по
стопам своего дяди.
Мадам Говард вдруг прерывает всякие отношение с Башкирцевыми, узнав, что де-вушки
из этой семьи посещают игорные заведения. Ее дочь, Елена Говард, отказывается на одном
из благотворительных праздников играть с Марией в четыре руки на рояле, и свет
закрывается для них окончательно.
Башкирцева понимает, что для нее единственный выход - это бежать из семьи, не-сущий
позор, выгодно выйти замуж. Она готова даже продаться, пожертвовать всем, толь-ко бы
вырваться. Она не собирается сидеть, сложа руки, как Дина, ожидая неизвестно чего от
судьбы. Она собирается бороться, она ищет объект, жениха, который помог бы ей вой-ти в
общество.
“Я как Цезарь, который плакал, глядя на статую Александра, потому что в его воз-расте
тот уже был великим, а он им еще не был...
Я умру или достигну цели.
У меня красивое тело, приятное лицо и достаточно знаний, чтобы знать, что мне надо. Я
вся соткана из честолюбия. Этого достаточно, чтобы скатиться в небытие и чтобы
подняться к небесам. У меня не будет ни того, ни другого, меня ждет нечто посредствен-
ное. Я люблю свою мать и, как мне кажется, люблю мужчину. Но любовь для меня только
дополнение, каприз, времяпрепровождение, и я пожертвую всем ради честолюбия.” (Не-
изданное, запись от 22 марта 1875 года.)
Тетя собирается подарить ей виллу на променад дез Англе, в которой они живут. Мария
начинает подсчитывать, сколько у нее будет приданого. Она узнает, какие цены на землю в
России и каков курс рубля. Но все-таки ей кажется, что финансовое положение ее
недостаточно высокое: полтора миллиона франков приданого, вилла, столовое серебро и
драгоценности, подаренные тетушкой, земли в России, принадлежащие матери. Вопрос в
том, кому вручить свое приданое? Ясно только одно, что избранник должен быть богат и
знатен, поскольку ее состояния не достаточно для той жизни, которую она намеревается
вести, став замужней женщиной.
Она буквально вырывает для себя короткую поездку в Париж в январе 1875 года, чтобы