Страница 7 из 84
видит, этому превращению подчиняет все: ни такта, ни чуткости, ни душевного
тепла. Неуютно становится в коллективе, в селе, потому что все, — и доброе и
плохое, — передается от одного к другому. Плохое разъединяет и разрушает,
доброе — создает.
Вспомнил, как кинулся я после экстренного правленческого заседания
председателя искать, а мне говорят: «Да он же членов правления, кто из
дальних деревень, по домам повез». Да его ли это дело, подумалось мне тогда.
Сейчас думаю: дело-то это пусть и не его, если исходить только из
должностных обязанностей. Но мог ли глава семейства, хозяин, допустить,
чтобы люди, с которыми он только что решал судьбу будущего урожая, от
которых в конечном счете все зависит, топали пешим ходом добрых десять
километров или попутный транспорт выжидали? Как-нибудь добрались бы,
конечно, однако с иным настроением.
Всего лишь незначительный эпизод из жизни, наполненной куда более важными
делами и свершениями, но когда суммируешь все, то и он какое-то место
занимает если не в делах, то в отношении к делу, в том крестьянском
старании, которым склонен объяснять успехи председатель.
В тот воскресный день мы вернулись в контору лишь в десятом часу вечера.
Сняв полушубок, умостив на батарею — пусть сушится — мохнатую шапку,
председатель начал кому-то названивать, по всей вероятности коллегам своим.
Интересовался: кто и что придумал, нет ли семенного картофеля, морозом не
подпорченного Разговор короткий, без обычных шуток. Тяжкий разговор. Потому
тяжкий, что мороз отнял часть урожая, в выращивание которого было вложено
немало сил. Но хуже этой беды была другая беда, которая пуще всего
беспокоила председателя: семенного картофеля нет, подморозило весь, сажать
нечем будет на следующий год.
Нажав на рычаг телефона, чтобы еще кому-то позвонить, председатель кивком
головы и взглядом указал Мне на радиоприемник, который гомонил о чем-то в
уголке. Я прислушался. Председатель дотянулся, усилил громкость и понуро
склонил голову: устал от забот и хлопот.
А по радио в этот вечерний час бодро рассказывали о воскресном отдыхе, о
«поездах здоровья» и походах, выражали радость по поводу раннего снега. Да и
как, мол, не радоваться, если на месяц раньше обычного начнется подготовка к
лыжным соревнованиям!
— Вот так, — устало проговорил Федор Степанович. — Будто цель всей нашей
жизни в том только и состоит, чтобы отдыхать да к спортивным соревнованиям
готовиться.
Больше председатель ничего не сказал, но мне казалось, что я слышу его
мысли. И они удивительным образом совпадали с моими. Мы думали:
«Как же можно так беззаботно радоваться тому, что причинило огромный
вред, исчисляемый миллионами тонн продукции? Честь и внимание тем, кто
отдыхал в этот трудный воскресный день? Да как же можно говорить о
туристских кострах и «поездах здоровья», когда вот тут, в нечерноземном
селе, люди, имея право на отдых и отпуск, почти не пользуются этим правом,
как не пользуется им и председатель — некогда, горячка, страда, нехватка
рук. Люди работали дотемна в холоде, в снегу, перемешанном с мерзлой грязью.
Половина сельского население страны в этот воскресный день добывала из-под
снега картошку и корнеплоды, а кое-где и зерно (по данным ЦСУ, на этот день
еще было не сжато пять процентов зернового клина). И вот ему, этому
населению, о «поездах здоровья» кто-то надумал рассказать. Будто там, в
городе, только и дела, что отдыхать, только и думают, как развлечь
утомленных бездельем».
Понимаю, все понимаю, и сам я по воскресным дням работой не загружен,
поэтому не сочтите меня ханжой. Я о другом. К примеру, половину из нас
позвали на воскресник, а другую половину по разным причинам освободили от
работы и сказали: гуляйте. Мне приходилось бывать в таких ситуациях, да и
каждому из нас, но, честное слово, если и гуляли, то тихо, чтобы не дразнить
работающих, — неловко все же. А уж рассказывать о своем отдыхе и вовсе не
придет в голову: при встрече первое слово тем, кто работал, а уж кто не
работал — тот помалкивай. Иначе получится, что отдых трудней труда.
— Получается, что трудней, — задумчиво проговорил Васильев. Хотел еще
кому-то позвонить, но не позвонил решил наболевшее высказать. — А все лето,
во время школьных каникул о чем говорят, о чем в газетах пишут? Может, о
трудовом воспитании? Или про тех ребят, кто в поле с отцом, с матерью
работает?
— Бывает, что и про таких пишем, — вынужден был оправдываться я за всех
своих коллег.
— Бывает... Однако все лето только и разговоров, что про отдых подростков
— и хвалят, и ругают, и жалуются, и требуют, чтобы развлекателя к ним
приставили и чтобы развлекатель тот под рученьки белые их взял и на стадион
свел, мячик к ногам положил да еще и показал, в какую сторону пнуть его,
иначе не пнет, а жалобу сядет писать. И пишет. Сидит на берегу широкого
пруда и жалуется, что плавательных бассейнов нет в деревне и
асфальтированного парка. Потом статью читаешь и диву даешься: не скучающего
бездельника отчитывают, а руководителей.
Начал было я возражать: мол, и отдыху надо учить людей, чтобы свободное
время не путали с бездельем, а председатель улыбнулся, с иронией уступил:
— Понимаю, каждый о том пишет, к чему собственная душа лежит... Недавно я
спрашиваю одного школяра: «Кем мечтаешь стать?» А он мне: «Отдыхающим». Так
что, думается, при такой ранней ориентации он освоит избранную профессию
основательно, тоже будет знатоком своего дела...
После этого разговора читаю в молодежной газете: комсомольцы Перми вот
уже несколько лет добиваются (письмами в разные редакции и постановлениями
на своих собраниях), чтобы местные власти расчистили речной берег от
кустарника, мешающего им, молодым и здоровым парням, купаться. Представляю,
сколько душевных сил потрачено на писание гневных посланий и протоколов, на
которые, к великому разочарованию молодежи, городские власти никак не
реагировали, — были и поважнее заботы. Но автор статьи в газете даже мысли
не допустил, что комсомольцы и сами могли бы взять в руки топоры, пойти на
берег, да и поработать — врубить тот кустарник, который мешает им купаться.
Нет, автор обрушился на руководителей местных организаций, проявивших
«невнимание к отдыху молодежи», которая поэтому вынуждена слоняться по
улицам, к бутылке прикладываться и от скуки развлекаться, как кому
вздумается.
Да в этом ли причина скуки?
Отвечая на этот вопрос, говорим: в селе тоже нужны детские площадки,
комнаты для занятий кружков, как это делается в городах.
Мне довелось жить в небольшом подмосковном городке, который тишиной и
уютом напоминал хорошо благоустроенный поселок. Нигде, ни в одном другом
месте, я не видел столько детских и спортивных площадок: хоккейных,
волейбольных, баскетбольных. На фабричных стадионах и в клубах каких только
нет секций и кружков. Не случайно именно здесь проводятся многие областные
соревнования: есть хорошая спортивная база, открытая для любого мальчишки,
любой девчонки.
Но многие мальчишки и девчонки толпятся у подъездов, от скуки по дворам
слоняются, обходя все эти площадки стороной. А тех немногих, кто на стадион,
на каток, в секцию ходит, громко осмеивают, даже тех, кто в хоккейной секции
занимается. Почему? Ведь смеющиеся тоже в хоккей играют?.. Да, они «играют»
у подъездов, где не требуется ни сноровки, ни мастерства, ни умения кататься
на коньках — швыряй шайбу, чтобы грохота было больше, когда она в дверь или
в забор ударяется, и ничего более. На каток, на настоящую хоккейную площадку